Страница 10 из 14
Это абсолютно татаро-монгольская система: захватчики не развивали территорию, брали свое – и их больше ничего не интересовало. Она до сих пор существует в Украине. Все прикидываются, что мы имеем дело с госаппаратом, у нас есть важные иностранные советники, которые получают 10, 15, 20 тысяч долларов. Что они могут насоветовать чиновникам с зарплатой 100 долларов, которые, наверное, эти деньги и со счета никогда не снимают? Поэтому, кто бы ни советовал, всегда надо делать скидку на то, что мы получаем советы от представителей постиндустриальной эпохи для раннефеодальной, где они автоматически не могут осуществиться.
Естественно, семья Шеварднадзе была самой богатой семьей Грузии. Она владела самой большой мобильной компанией, контролировала Зестафонский ферросплавный завод. Племянник Шеварднадзе Нугзар монополизировал перевозку нефтепродуктов.
Самым крупным феодалом после Шеварднадзе был его министр внутренних дел Каха Таргамадзе. Он контролировал налоговую и таможню, а также контрабанду сигарет и наркотиков и другие подобные потоки.
Я поначалу наивно думал, что Шеварднадзе сам в этом не замешан, просто он слишком слаб и не хочет никого трогать. Я вскоре убедился, что это не так.
Экспорт ферросплавов всегда был черным бизнесом, никто никогда не платил никаких налогов. Когда я стал министром юстиции, мы его заблокировали. Для экспорта была необходима подпись министерства юстиции, а я не только не подписал, мы послали письмо на таможню, что все блокируем. Президент вызвал меня на разговор. Выяснилось, что это был бизнес отца невестки Шеварднадзе – по грузинским меркам очень близкого родственника. Я собирался просто рассказать Шеварднадзе, что за его спиной его же родственники занимаются очень плохими вещами, что это против всех законов, что бюджет теряет огромные деньги и он должен это остановить. Я надеялся, что у Шеварднадзе не будет другого выхода, даже если это ему и не понравится. Когда я пришел, там сидел этот его родственник и еще несколько министров. Шеварднадзе открыл собрание и потребовал, чтобы я объяснил, что происходит. Далее он молча наблюдал, как все на меня набросились. Через пять минут я понял, что это была постановка, что реально всем этим заправляет лично он, что он заинтересован в этой контрабанде. Это было для меня настоящим шоком. Даже после стольких лет работы с ним я вот так, напрямую, с такой коррупцией еще не соприкасался.
Я все равно отказался ставить свою подпись. Шеварднадзе был очень не доволен. Все закончилось большой дракой, потом они нашли способ сделать это все без меня.
Что представлял собой грузинский бюджет во времена Шеварднадзе? Фикцию. Когда я говорю, что при мне бюджет вырос в 11 раз – меня поправляют, не в 11, а всего в 8 раз. На самом деле живых денег в бюджете было гораздо меньше, чем на бумаге. Поскольку я был председателем городского совета Тбилиси, то хорошо знаю, что такое зачеты: в бюджете Тбилиси не было и четверти тех денег, которые были записаны в законе.
Тогда на меня начали давить. Государственные телеканалы, провластные газеты и журналы публиковали какие-то слухи. Все их информационные ресурсы работали против меня. Я опубликовал книгу, а они возбудили уголовное дело, как будто на нее были потрачены госсредства.
В Украине, кстати, я нахожусь в очень похожей ситуации. Мелкие укусы, подозрения. В прокуратуру поданы три «пидозры» на меня. Истерично собираются материалы для новых дел. Мои противники знают, что какие-то материалы там лежат, мы знаем, что они там лежат. Они специально сделали так, чтобы я знал об этом.
Когда я боролся с «ореховой мафией», меня обвинили в том, что я наношу ущерб бюджету, а ведь туда вообще не попадает ни копейки этих денег. Мои враги очень примитивны, а система, которую они защищают, не только примитивна, но и очень несправедлива, поэтому дело не может продвинуться дальше. Они могут угрожать, система может даже укусить, но зубы у нее уже не те. Система умирает. То же самое было в Грузии.
3
Революция роз
Слова, произнесенные перед участниками митинга у муниципалитета Тбилиси в ноябре 2003 г.: «Если Шеварднадзе нужна революция, то он получит революцию!»
В сентябре 2001 года я подал в отставку с поста министра юстиции. Оставаться ширмой коррумпированной власти – это не по мне.
В Грузии разгорался политический кризис. 26 июля был убит известный журналист «Рустави 2» Гиорги Саная. Никто не верил, что это убийство не политическое. Впервые за годы независимости на улицы вышли тысячи людей с протестом против власти. Олицетворением всех бед считался министр внутренних дел Каха Таргамадзе.
Жвания выступил с инициативой: если уходит Таргамадзе, то и он покидает пост главы парламента. Когда в середине 1990-х Шеварднадзе привлек Жванию на свою сторону, тот был главой маленькой Партии зеленых и никакой угрозы не представлял. Однако Жвания смог привести в парламент очень много хороших людей и создать широкий реформаторский фронт, чего Шеварднадзе не ожидал. Поэтому он охотно принял такой вариант урегулирования ситуации.
На освободившееся кресло спикера претендовал бывший комсомольский вожак, которого поддерживал Патаркацишвили. Тот пытался подкупить депутатов. В парламент принесли три чемодана денег. Мы не могли этого допустить.
Из близких к нам людей Шеварднадзе мог принять только Бурджанадзе, которая была дочерью его ближайшего друга. Несмотря на ее связи с реформаторами она была его кровью и плотью, поэтому Шеварднадзе занял нейтральную позицию. С большим трудом, мы добились избрания Бурджанадзе. Для нас это стало большим успехом, хотя, в принципе, она не была реформатором. Все равно это было лучше, чем ставленник Патаркацившили.
После отставки с поста спикера Жвания сохранял пост главы партии Шеварднадзе и надеялся восстановить с ним отношения. Тот регулярно с ним встречался, улыбался ему и держал в подвешенном состоянии. Точно так же было с еще несколькими бывшими министрами. Им понравилось быть во власти. И они были слишком лояльны Шеварднадзе.
Я был гораздо более радикален. У нас было много споров со Жванией по этому поводу. У него был огромный офис в хорошем месте. У него были секретарши, много машин, охрана. Ему было, что терять. А у меня и у тех, кто меня окружал, ничего этого не было. В целом я все время говорил, что надо радикализироваться. Но большинство не было готовы к этому. Когда я сказал, что мы, возможно, создадим свою партию, Жвания возразил: «Ну как ты что-то создашь? У тебя деньги есть? У тебя денег нет! Ладно, мы тебе дадим на первое время 20 000 лари для партии». Это было около 10 000 долларов – достаточно много в бедной стране.
Мы назвали нашу партию «Национальное движение». Мы постоянно устраивали акции против незаконного строительства, против вырубки леса, против каких-то местных феодалов. Наша группа поддержки состояла из пятисот пенсионеров. Молодежь тогда вообще не была активна. Это свойство молодежного психотипа: молодежь подтягивается, когда происходит политическое обострение. И это нормально.
На нас смотрели косо. Все эти акции, радикальные лозунги… В Грузии тогда считалось, что это не работает. Нас называли сектой.
Мы сняли полуподвальный офис в ветхом доме. Денег хватило на несколько месяцев. В конце каждого месяца мы должны были платить 1000 лари. Потом мы все время ломали голову, где найти эти деньги. Каждый месяц мы скидывались на аренду и каждый месяц появлялся хозяин с недовольным лицом и угрожал нас выкинуть. У нашей партии не было денег вообще.
Никто не пытался нас купить, потому что мы считались радикалами, опасными, с нами нельзя было иметь дело. У Патаркацишвили были хорошие отношения с Шеварднадзе, но, как и все олигархи, он хотел иметь еще и лояльную оппозицию, поэтому он финансировал Жванию и партию «Новые правые» – крупнейшие оппозиционные группы на тот момент. Патаркацишвили считал, что монополизировал весь политический спектр. «Рустави 2» тоже нужны были деньги, а поскольку Жвания им постоянно помогал, то «Рустави 2» был на стороне Жвании. Так что серьезной медиа-поддержки у нас не было.