Страница 6 из 8
Герой повидимому вовсе не принадлежитъ къ тѣмъ пустымъ и жиденькимъ либераламъ, которыхъ расплодилось у насъ такъ много въ послѣднее время и отъ которыхъ не приходится ожидать ничего путнаго; онъ оказался негоднымъ для служебной дѣятельности не за современныя идеи, не за либерализмъ: нѣтъ, онъ просто оказался неспособнымъ человѣкомъ; вмѣсто того чтобы служить какъ люди, онъ все вникалъ въ дѣло, волновался и тосковалъ; онъ, какъ выражался его прiятель, не сердился на свѣтъ, а безтолково любилъ его. Къ этимъ чертамъ мы не можемъ не относиться симпатично. Отношенiя его къ слѣдствiю объ убiйствѣ женщиной своего мужа еще болѣе убѣждаютъ насъ въ томъ, что онъ дѣйствительно принадлежитъ къ «лучшимъ людямъ» нашимъ; но какъ всѣ, онъ заѣденъ рефлексiей. Прiятель его утверждаетъ, что ныньче нѣтъ человѣка чѣмъ – нибудь не заѣденнаго, кто средой, кто «кладбищенствомъ»… не встрѣтишь ныньче даже болвана безъ рефлексiи.
Роковое слѣдствiе дало сильный толчекъ его дальнѣйшему развитiю. Онъ все сталъ объяснять внѣшними условiями, всякаго негодяя стало ему жалко, преступленiе явилось ему несчастiемъ, болѣзнью, помѣшательствомъ; всякаго готовъ оправдать онъ, какъ его прiятель опровергнуть. Со дна души его поднялись силы, требовавшiя выхода; къ нимъ присоединились такъ – называемые коренные вопросы о Богѣ, душѣ, грѣхѣ, смерти, и неотвязно требовали рѣшенiя цѣльнаго, самостоятельнаго. Софизмы доктора, такого же сильнаго дiалектика какъ и его прiятель, не могли удовлетворить его. Никакiя доказательства, что вся эта блажь происходитъ оттого, что герой нашъ не уяснилъ себѣ своей дѣятельности; никакiя увѣренiя въ неизлечимости болѣзни; никакiя убѣжденiя, что виноватыхъ собственно нѣтъ, что само общество казнитъ ихъ вовсе не потому, что они виноваты, а потомучто вредны, не могутъ разрѣшить сомнѣнiй и вопросовъ, мучившихъ нашего героя. Но оставаться съ ними цѣлую жизнь, няньчиться съ ними тоже невозможно. Выходъ былъ необходимъ, но куда, какимъ образомъ? Не неуважительными же отзывами объ обществѣ и благодѣтеляхъ и благодѣтельницахъ: они открыли только выходъ въ отставку.
Послѣдуемъ за нашимъ героемъ на любовное свиданiе; оно многое необходимо должно уяснить и показать намъ. Выходъ въ фатализмъ, въ это восточное самоуспокоенiе и въ покорность судьбѣ, въ которомъ онъ заподозрилъ любимую дѣвушку, возмущаетъ его; неизбѣжность, неисходность положенiя современной женщины вызываютъ всю жизнь, которою обильно одаренъ организмъ его. Онъ выходитъ изъ себя при одномъ подозрѣнiи, что самъ онъ рѣшилъ всѣ сомнѣнiя и страданiя примиренiемъ съ дѣйствительностью. «Примиренiе? говоритъ онъ: – о примиренiи заговорили?.. Лучшаго и выдумать нельзя? Нѣтъ, можно жить нашей такъ – называемой дѣйствительностью и не знать ея, ото всѣхъ замкнуться и никого не допустить до души своей. Можно имѣть понятiя, которыхъ никто не имѣетъ, и не заботиться, что пошлая, давящая дѣйствительность не признаетъ ихъ. Можно весь вѣкъ ни одному человѣку на свѣтѣ не сказать чѣмъ вы живете, и кончить жизнь такъ. На голову и сердце контроля нѣтъ.» На возраженiе, что все это въ головѣ да сердцѣ и останется, онъ говоритъ, что можно ломать дѣйствительность; на то, что и ломать ничего не приходится, а слѣдуетъ сдѣлать выборъ изъ четырехъ, – совѣтуетъ ждать пятаго, утверждаетъ, что стыдно той женщинѣ, которая никогда не любила; что слѣдуетъ заставить жизнь дать отвѣты на всѣ мучащiя насъ вопросы, что можно жить такъ какъ хочется, неспрашивая ни у кого позволенiя, никому недавая отчета.
Не ясно ли, что герой нашъ, если только искренни его убѣжденiя (а мы не смѣемъ заподозрить его искренности), дѣйствительно принадлежитъ къ числу «лучшихъ людей», что вы имѣете право требовать, чтобы все сказанное имъ онъ доказалъ на самомъ дѣлѣ? Посмотрите же, какъ поступаетъ онъ до той минуты, въ которую становится наконецъ, на зло всѣмъ обстоятельствамъ, женихомъ любимой дѣвушки? Она страдаетъ, она несетъ на себѣ все бремя жестокой и пошлой дѣйствительности, она испытываетъ тиранiю, оскорбленiя, подозрѣнiя. Чтó дѣлаетъ герой нашъ? Онъ ждетъ всего отъ несущихся «помимо его воли» обстоятельствъ. Нѣтъ! сама жизнь рѣшаетъ одинъ изъ тяжолыхъ, самыхъ близкихъ ему, мучившихъ его вопросовъ, а не онъ заставляетъ ее рѣшать ихъ. Не ясно ли также, что все, чтò имъ сказано любимой дѣвушкѣ, когда она вызвала наконецъ его на объясненiе, были слова, слова и слова?
Правда, что на одномъ его поведенiи до того времени, когда дѣвушка становится его невѣстой, нельзя еще составить себѣ окончательнаго мнѣнiя о несостоятельности этого господина предъ вопросами жизни, отсутствiи въ немъ энергiи и характера, когда приходится не краснорѣчиво разглагольствовать, а дѣлать дѣло; многiя черты и свойства его требуютъ еще опредѣленiя и уясненiя; на чемъ основано его собственное примиренiе – намъ еще неизвѣстно. Послѣдняя сцена даетъ на все это отвѣты, и своей неожиданностью, противорѣчiемъ съ идеаломъ, сложившимся въ головѣ нашей о героѣ, возмущаетъ насъ. Либо герой, говоримъ мы, вовсе не таковъ, какимъ онъ представленъ намъ, либо не могъ онъ такимъ пошлымъ образомъ примириться съ дѣйствительностью. Онъ обманулъ насъ. Мы не вѣримъ даже словамъ его, что онъ не нашолъ цѣли своего существованiя, что онъ человѣкъ безъ призванiя, что онъ выдѣлился изъ толпы, чтобы потеряться. Я удивлюсь только, почему съ такимъ отвращенiемъ говоритъ онъ, что не пошолъ бы служить по откупамъ. Тутъ – то и есть все рѣшенiе. Разумѣется, что какъ развитый, какъ «лучшiй человѣкъ», онъ сталъ чернорабочимъ не ради процеса самаго труда, – нѣтъ, а изъ высокаго чувства самоуслажденiя своей собственностью и слѣдующею за нею независимостью. Руководитъ имъ даже не любовь къ труду, а любовь къ деньгамъ. Отношенiя его къ службѣ тѣже что школьника къ уроку. Мы прибавимъ отъ себя, что тѣже отношенiя его и ко всему прочему въ жизни. Урокъ лежитъ въ головѣ: вотъ падежи, плюсы, хронологическая цифра, французскiй глаголъ… а школьнику что за дѣло до всего этого? Урокъ самъ по себѣ, а школьникъ самъ по себѣ. Да это – то и возмутительно, что школьникъ самъ по себѣ, а его урокъ самъ по себѣ: это – то и показываетъ наше малодушiе, нашу неспособность, что мы не умѣемъ поставить предъ нимъ граматики и ариѳметики такъ, какъ салазки напримѣръ, къ которымъ онъ привязанъ душевно и которыя для него не сами по себѣ, а они для него и онъ для нихъ. Я не идеалистъ, я не люблю сантиментальности, не съ высоты романтическихъ облаковъ смотрю на хлѣбъ насущный, на тепло, на жилище, на поденьщину, – но ничего изъ этого не признаю за конечную цѣль всего сущаго. Безъ хлѣба насущнаго, безъ тепла и жилья нельзя развиться; но хлѣбъ насущный, тепло и жилье еще не развитiе. Вопросъ этотъ ясенъ для всякаго поденьщика; какимъ же это непостижимымъ образомъ «лучшiй человѣкъ» нашего общества такъ превратно относится къ нему? Пролетарiй, это грустное порожденiе нашего времени, человѣкъ, добывающiй хлѣбъ насущный всевозможнымъ трудомъ, долго сбирающiй собственность и въ одинъ незаработный годъ проживающiй ее, возбуждаетъ все наше сочувствiе, но не рѣшаетъ вопросовъ, мучащихъ насъ. Матерьялисты станутъ смѣяться, назовутъ насъ мечтателями, утопистами, – они спросятъ насъ: какiе же это вопросы, которые непремѣнно, во имя человѣческаго достоинства, не смѣютъ покидать человѣка, если онъ не хочетъ потерять право на наше уваженiе? Ну хоть напримѣръ тотъ, чтобы герой нашъ, убѣжденный въ невозможности никакого нравственнаго развитiя безъ удовлетворенiя матерьяльныхъ потребностей, не примѣнялъ бы эту аксiому къ одному себѣ, а во имя любви и справедливости приложилъ ее ко всѣмъ неимущимъ и страдающимъ. О, тогда не примирился бы онъ такъ легко съ своими сомнѣнiями, не рѣшалъ бы ихъ съ такою увѣренностью сомнѣвающейся дѣвушкѣ. Намъ напоминаетъ это рѣшенiе жизненныхъ вопросовъ другого героя, который объяснялъ ихъ каплями яда отравленной жизни, упавшими на любимую имъ женщину, которая посему приготовленный имъ рай не находила достаточно блаженнымъ. «Чтó въ томъ толку, что ты неглупъ и силенъ, что любишь работать? сказалъ бы онъ себѣ: но куда пошли твои силы?» Не удовлетворила бы его тогда благонравная чичиковщина, благочестивое прiобрѣтенiе, домостроительство, стяжанiе и хозяйственные скопы! Не тянулъ бы онъ въ это пошлое, мѣщанское болото любимой женщины, не противорѣчилъ бы самому себѣ, когда звалъ ее вмѣстѣ на борьбу, на осмысленiе жизни всесогрѣвающею силою любви и преданности!