Страница 9 из 92
Однако исходу из родных деревень предшествовал глубокий кризис в сознании крестьян, отражавший внутренние противоречия в их жизни. Продолжая испытывать неприязнь ко многим сторонам городской жизни, крестьяне в то же время начинали тяготиться деревенскими условиями, отрываться от корней, привязывавших их к родной деревне. Вековые устои, прежде вызывавшие у них беспрекословное уважение, теперь решительно отвергались и подвергались насмешке. Душевное смятение крестьян черноземных областей России, готовых покинуть родные места, ярко передал Иван Бунин в повести "Деревня", написанной в 1910 году. У деревенского жителя "Тихона город был заветной мечтой, он презирал и ненавидел деревню всей душою". Презрение к деревне заставляло Тихона утверждать: "Ты подумай только: пашут целую тысячу лет, да что я! больше! – а пахать путем – то есть ни единая душа не умеет! Единственное свое дело не умеют делать! Не знают, когда в поле надо выезжать! Когда надо сеять, когда косить! "Как люди, так и мы" – только и всего… Хлеба ни единая баба не умеет спечь, – верхняя корка вся к черту отваливается, а под коркой – кислая вода!"
Характерное для многих выходцев из деревни противоречивое отношение к крестьянам, возможно, было присуще и Хрущеву. С одной стороны, Хрущев, как никакой другой советский руководитель до него, проявлял внимание к развитию сельского хозяйства. С другой стороны, он неоднократно демонстрировал свое снисходительное отношение к крестьянам, постоянно стремился поучать их, давать советы, какие культуры сажать и как их выращивать. Даже оказавшись на пенсии, он стремился посрамить традиционные способы сельскохозяйственной агротехники, безуспешно пытаясь выращивать огородные культуры необычным гидропонным способом. Он всегда был сторонником самых радикальных преобразований в деревне, далеко не всегда отвечавших интересам деревенских жителей, их трудовым навыкам и особенностям их жизни.
Обострению противоречий в сознании выходцев из крестьянской среды способствовали тогдашние исторические условия. Первые же годы жизни Никиты Хрущева совпали с активным распространением в деревне радикальных, а затем и революционных взглядов. Один из героев повести Бунина молодой крестьянин Дениска держит у себя вместе с песенниками и бульварными книжками брошюру, название которой он оглашает так: "Роль проталерията в России". Хотя герой повести Бунина Тихон осуждает Дениску за то, что тот стал "смутьяном" и царя ругал, он сам, как и многие жители черноземного края, откликнулся на бурные события, происходившие в стране, и испытывал противоречивые чувства к революции и ее радикальным лозунгам.
"Новыми крупными событиями оказалось то, чего и не чаяли, – война с Японией и революция… "Своей земли девать некуды! – строгим хозяйственным тоном говорил… Тихон Ильич. – Не война-с, а прямо бессмыслица!" И в злорадное восхищение приводили его вести о страшных разгромах русской армии… Восхищала сперва и революция, восхищали убийства. "Как дал этому самому министру под жилу, – говорил иногда Тихон Ильич в пылу восторга, – как дал – праху от него не осталось!"
Однако отношение Тихона Ильича к революции изменилось, "как только заговорили об отчуждении земель". Тогда "стала просыпаться в нем злоба. "Все жиды работают! Все жиды-с, да вот еще лохмачи эти – студенты!" И непонятно было: все говорят – революция, революция, а вокруг – все прежнее, будничное: солнце светит, в поле ржи цветут, подводы тянутся на станцию… Непонятен был в своем молчании, в своих уклончивых речах народ. "Скрытен он стал народ-то! Прямо жуть, как скрытен! – говорил Тихон Ильич.
Подобные противоречивые мысли охватывали многих русских крестьян с первых же лет начала "эпохи империалистических войн и пролетарских революций". Они были за революционные преобразования и поражение своей страны в империалистической войне, отчаявшись добиться справедливости при существовавшем строе. Но они же были против посягательств на их собственность и на свою страну, когда видели, что их жизненные интересы находятся под угрозой. Эти противоречия определяли настроения крестьян России в течение многих десятилетий ХХ века.
Тихон с трудом спас свое хозяйство в Дурновке от разгрома, когда "в один и тот же день взбунтовались мужики по всему уезду". Позже Тихон радовался, что уцелел во время крестьянских бунтов и приговаривал: "Ты думаешь, не убили бы меня на смерть лютую, кабы попала им, мужичкам-то этим, шлея под хвост, как следует, – кабы повезло им в этой революции-то?" Особую активность проявляли те крестьяне, которых успели поработать шахтерами. Когда в Дурновке собралась крестьянская сходка, "из всех голосов выделялся голос Ваньки Красного, уже два раза побывавшего на донецких шахтах". Очевидно, что те, кто поработали в Донбассе, становились носителями бунтарских настроений в деревне. Хотя неизвестно, отличался ли подобными настроениями Сергей Хрущев, отец Никиты, он, как и Ванька Красный из повести Бунина, ушел из Калиновки на заработки в донецкие шахты. Некоторое время его семья продолжала оставаться в деревне, но затем Никита последовал за отцом.
Глава 2. «Вышел в степь донецкую парень молодой…»
Никите Хрущеву было 14 лет, когда он в 1908 году присоединился к отцу, который жил и работал в Донбассе. С начала 60-х годов ХIХ века
Донецкий кряж стал районом угледобычи и донецкая степь покрывалась надшахтными постройками и терриконами. К концу ХIХ века на Донбасс приходилось 87% добычи угля в России. Хотя добычу угля для нужд российского флота начал симферопольский купец Х.И.Иванов, значительную роль в освоении богатств Донбасса стали играть французские, бельгийские и английские предприниматели.
В 1869-1870 годах здесь началось строительства металлургического комбината, принадлежавшего английскому предпринимателю Д.Юзу. Писатель А.И.Куприн ярко изобразил этот комбинат в очерке "Юзовский завод", написанном в 1896 году: "Это был настоящий город из красного кирпича, с лесом высоко торчащих в воздухе закопченных труб, – город, весь пропитанный запахом серы и железного угара, оглушаемый вечным, несмолкаемым грохотом. Четыре доменные печи господствовали над заводом своими чудовищными трубами. Казалось, какой-то страшный подземный переворот выбросил наружу эти бесчисленные груды щебня, кирпича разных величин и цветов, гор плитняка, штабелей железа и леса… Сотни подвод и тысячи людей суетились здесь, точно муравьи на разоренном муравейнике. Белая тонкая и едкая известковая пыль стояла, как туман, в воздухе. Тысячи звуков смешивались здесь в длинный скачущий гул: тонкие, чистые и твердые звуки каменщичьих зубил, звонки удары клепальщиков, чеканящих заклепы на котлах, тяжелый грохот паровых молотов, могучие вздохи и свист паровых труб и изредка подземные взрывы, заставлявшие дрожать землю. Это была страшная и захватывающая картина. Человеческий труд кипел здесь, как огромный, сложный и точный механизм. Тысячи людей, инженеров, каменщиков, механиков, плотников, слесарей, землекопов, столяров и кузнецов – собрались сюда с разных концов земли, чтобы повинуясь железному закону борьбы за существование, отдать свои силы, здоровье, ум и энергию за один только шаг вперед промышленного прогресса".
Вокруг гигантского комбината Юза селились рабочие. Поселок, получивший название Юзовка, состоял из благоустроенной "английской колонии", где жили инженеры и техники промышленных предприятий, и рабочих кварталов. Один из них именовался весьма красноречиво – "Собачеевка". В повести А.И.Куприна "Молох", написанной в 1903 году, показано типичное для Юзовки выступление женщин из рабочих семей против невыносимых жилищных условий. Окружив владельца завода Квашнина, они голосили: "Помираем от холоду, кормилец… Никакой возможности нету больше… Загнали нас на зиму в бараки, в них нешто можно жить-то? Одна только слава, что бараки, а то как есть из лучины выстроены… И теперь-то по ночам невтерпеж от холоду… зуб на зуб не попадает… А зимой что будем делать? Ты хоть наших робяток-то пожалей, пособи, голубчик, хоть печи-то прикажи поставить… Пишшу варить негде… На дворе пишшу варим… Мужики наши цельный день на работе… Иззябши… намокши… Придут домой – обсушиться негде".