Страница 6 из 92
Хрущовым звали и главного героя пьесы А.П.Чехова "Леший", написанной в 1888 году. Это энергичный помещик, искренне озабоченный судьбой русских лесов. Он полон благородных порывов и в конце пьесы спешит тушить лесной пожар. Видимо за его пристрастие к защите лесов и немалую горячность в выражении своих взглядов друзья Хрущова прозвали его Лешим. На протяжении пьесы Хрущов произносит длинные, страстные монологи, бичуя людские пороки, но порой обнаруживает их в собственной натуре. Обращаясь к другому герою пьесы, профессору Серебрякову, он говорит: "Мы говорим, что служим людям, и в то же время бесчеловечно губим друг друга… Я считал себя идейным, гуманным человеком, и наряду с этим не прощал людям малейших ошибок, верил сплетням, клеветал заодно с другими… Во мне сидит леший, я мелок, бездарен, слеп, но и вы, профессор, не орел!… А если таких, как я, серьезно считают героями, и если такие, как вы, серьезно знамениты, то это значит, что на безлюдье и Фома дворянин, что нет истинных героев, нет талантов, нет людей, которые выводили бы нас из этого темного леса, исправляли бы то, что мы портим, нет настоящих орлов…" (А.П. Чехов, который сначала активно добивался постановки своей пьесы, затем невзлюбил ее. Когда же он переработал ее в пьесу "Дядя Ваня", Хрущова уже в ней не было, а многие из его реплик произносил врач Астров, который не стал главным героем нового произведения. Казалось, что герой с фамилией Хрущов мешал развитию творческого замысла писателя). Схожими темпераментами и противоречивыми натурами наделены и герои повести И.Бунина "Суходол", написанной в 1911 году. По воспоминаниям слуг, Хрущевы – "горячие все были – чистый порох", а потому садились обедать, держа на коленях арапники, чтобы в случае чего пустить их в ход против своих сотрапезников. "Распри, ссоры – вот чем спокон веков славились Хрущевы, как и всякая долго и тесно живущая в единении семья". В то же время один из последних хозяев Суходола, Петр Петрович Хрущев "хотел очаровать всех до единого своим радушием, да и показать, что именно он первое лицо в доме". По воспоминаниям служанки Хрущевых Натальи, "господа беззаботны были – не хозяйственны, не жадны". "Любовь в Суходоле необычна была. Необычна была и ненависть". Впрочем, эту "необычность" рассказчик характеризует и как "нелепость".
"Податливы, слабы" оказались Хрущевы, "и как под сохой, идущей
по полю, один за другим бесследно исчезают холмики над подземными ходами и норами хомяков, так же бесследно исчезали на наших глазах и гнезда суходольские… Столько нас выродилось, сошло с ума, наложило руки на себя, спилось, опустилось и просто потерялось где-то!… Не имеем мы ни даже малейшего точного представления о жизни не только предков наших, но и прадедов, что с каждым днем все труднее становится нам воображать даже то, что было полвека тому назад!" Герой повести жаловался: "Один, один Хрущев остался теперь на свете".
Общим для характеристики всех Хрущёвых из произведений Чехова и Бунина, а также сцены из оперы Мусоргского является слова "смута". По определению "Толкового словаря" Владимира Даля это слово означает не только "возстанье", "мятеж", "крамола", "раздор между народом и властью", но и "домашние ссоры", дрязги", а также "наушничество", "наговоры и следствия их", "непорядок", "неурядица". "Смутничать", по Далю, означает "поселять смуты, раздоры, мутить людей сплетнями". Поэтому склонность Хрущова из пьесы Чехова верить сплетням и распространять клевету – это лишь одно из проявлении его взалмошного, импульсивного "смутного" характера. "Смуту" вносит "смутьян". А, по определению Даля, "смутьян" – это "баламут", "сплетник", человек вносящий "смущение" в души людей. Даль приводит народное выражение: "Эта сплетница всю семью смутила".
Почему Мусоргский, Чехов и Бунин соединяли фамилию Хрущев (Хрущов) то с всероссийской смутой, то с жаркими семейными ссорами, то с горячими, но бесплодными спорами? Почему среди персонажей с этой фамилией оказались люди энергичные, готовые служить благому делу, но "горячие как порох", "нелепые", бесхозяйственные, жаждавшие лишь первенствовать и очаровать окружающих? Не предвидели ли они появление на государственной авансцене лжеца и сплетника, смутившего на многие десятилетия народы нашей страны? Почему герои с этой фамилией терпели поражение: их связывали восставшие крестьяне, их любимые леса сгорали, а их род деградировал? Не были ли творцы русской культуры одарены предвидением, позволявшим им "расслышать" фамилию, которая через несколько десятилетий прогремела на Руси и воспринималась как олицетворение неукротимой, импульсивной энергии, порождавшей острые политические конфликты, преобразования, осуществлявшиеся часто с благими намерениями, но непродуманные, а поэтому нередко венчавшиеся поражениями?
Можно предположить, что выбор фамилии "Хрущёв" был вызван его звучанием. Ведь мастера русской культуры тщательно подбирали фамилии своих героев, даже эпизодических, учитывая, насколько они созвучны создаваемым характерам. (И.Бунин, например, уверял, что для каждого писателя необычайно важно дать своему герою подходящее имя и что неудачно окрещенный герой одним своим именем может погубить любое произведение.) Можно предположить, что фамилия "Хрущёв" не столько напоминала композитору и писателям слово "хрущ", которое является одним из названий майского жука, сколько вызывала звуковые ассоциации со словами, которые обозначают резкий звук при ломке или дроблении твердого предмета (хруст, хрустеть, хрупать). Звук этой фамилии напоминал о том, как трещат сучья под тяжестью ноги или в пламени костра, как бьется посуда, как едят сухари с хрустом. Она созвучна словам "крушить", "разрушать". Конфликтный характер героев и конфликтные ситуации, в которых они оказывались, могли подсказывать авторам вышеупомянутых произведений такие фамилии, которые вызывали мысли о ломке, развале, разгроме. Возможно, что появление в русской культуре героев с фамилией Хрущёв (Хрущов) отражало не только смуты былые и современные, но и предчувствие грядущих общественных гроз.
В то же время не исключено, что по аналогичным причинам сама фамилия благоприятствовала подъему Хрущева во времена революционной ломки и великих общественных потрясений. Звучание фамилии всегда играло немалую роль в успехе различных знаменитостей. Не случайно многие звезды эстрады избирают себе "звучные" псевдонимы и скрывают свои подлинные фамилии. Тоже можно сказать и о звездах политической сцены. Фамилия "Троцкий" звучала как звук бича, звенела фамилия "Зиновьев", отзвук металла ощущался не только в значении, но и в звучании фамилии "Сталин". Эти собственные имена воспринимались в возбужденных аудиториях как боевые призывы и вряд ли такого же эффекта достигли бы среди русских слушателей подлинные фамилии этих ораторов – "Бронштейн", "Апфельбаум" и "Джугашвили".
Некоторым политическим деятелям не надо было прибегать к псевдонимам, так как их собственные, как правило, короткие, фамилии подходили под стиль митинговых стихий. Они быстро запоминались, их можно было легко скандировать хором, в их звучании отражался наступательный ритм.
Трудно не согласиться с мнением одного автора, который заметил, что если бы дедушка Гитлера не признал своим сыном Алоиза Шикльгрубера, а тот, став отцом Адольфа, передал бы ему свою труднопроизносимую фамилию, то ее носитель вряд ли бы сумел стать фюрером Германии.
Некоторым вождям Советской революции также не пришлось менять свои фамилии, так как они органично вписывались в общественно-политический климат эпохи, вызывая ассоциации с бурей, ломкой. Рычала фамилия "Рыков", громыхала фамилия "Бухарин". Жесткий звук ломающегося предмета – вот что могла напомнить людям фамилия очередного оратора, когда на революционных митингах и собраниях слово предоставляли Хрущеву.