Страница 42 из 92
И тем не менее советские руководители отнюдь не игнорировали тревожную информацию, поступавшую с западной границы. Вспоминая предвоенные дни, Г.К.Жуков рассказывал о том, что 14 июня он, начальник Генерального штаба, и нарком обороны СССР С.К.Тимошенко докладывали И.В.Сталину о состоянии вооруженных сил страны и наращивании немцами своих вооруженных сил на советской границе. "Во время нашего разговора с И.В.Сталиным, – вспоминал Жуков, – в кабинет вошел его секретарь А.Н.Поскребышев и доложил, что звонит Н.С.Хрущев из Киева. И.В.Сталин взял трубку. Из ответов мы поняли, что разговор шел о сельском хозяйстве. "Хорошо, – сказал И.В.Сталин. Видимо Н.С.Хрущев в радужных красках докладывал о хороших перспективах на урожай". Однако Жуков и Тимошенко не могли разделить этих радостных настроений. По словам Жукова, "ушли мы из Кремля с тяжелым чувством".
В своих мемуарах Хрущев уверял, что он, оказавшись ненадолго в Москве в середине июня, стал просить Сталина отпустить его быстрее на Украину и даже якобы сказал ему: "Чего я сижу здесь, товарищ Сталин? Ведь война может разразиться в любой час и будет плохо, если я буду находиться в Москве или даже в дороге. Мне надо ехать, мне надо быть в Киеве". Сталина вряд ли надо было в этом убеждать и он скорее всего сам предупредил Хрущева о тревожной обстановке на границе.
Хрущев вернулся в Киев утром 21 июня. Поскольку тогда суббота был рабочим днем, Хрущев тут же направился в ЦК КП(б)У. Вечером же он ушел домой. Хрущев вспоминал: "Вдруг мне в 10 или 11 часов вечера позвонили из штаба КОВО (Киевского военного округа. Прим. авт.), чтобы я приехал в ЦК, так как есть документ, полученный из Москвы. В сопроводительной к нему сказано, чтобы с этим документом был ознакомлен секретарь ЦК КП(б)У Хрущев. Приехал опять в ЦК. Туда же пришел, не помню точно кто: или начальник штаба КОВО Пуркаев, или его заместитель… Пуркаев (или его заместитель) прочитал документ. В нем говорилось о том, что надо ожидать начала войны буквально днями, а может быть и часами. Сейчас точно не помню содержания этого документа, помню только одно – тревожность его содержания и предупреждение. Тогда считалось: все, что нужно сделать, чтобы подготовить войска, уже сделано… Следовательно, мы к войне готовы".
Вскоре пришло сообщение, что на границе задержан перебежчик, который сообщал, что наступление немецких войск начнется в три часа. Судя по воспоминаниям Жукова, этот перебежчик (уже второй за несколько часов) утверждал, что наступление немцев начнется в 4 утра. По словам Хрущева, он "не возвращался домой и остался в ЦК ждать упомянутого часа. И действительно, с рассветом, около трех часов утра, мы получили сообщение, что немецкие войска открыли артиллерийский огонь и предпринимают наступательные действия с тем, чтобы форсировать пограничную водную преграду и сломить наше сопротивление. Наши войска вступили в бой и дают им отпор. Не помню, в какое время, но было уже светло, когда вдруг из штаба КОВО сообщили, что немецкие самолеты приближаются к Киеву".
В своем закрытом докладе на ХХ съезде партии Хрущев утверждал: "Когда фашистские армии действительно вторглись на советскую территорию и военные действия начались, Москва отдала приказ не открывать огня. Почему ? Потому что Сталин, несмотря на очевидные факты, думал, что война еще не началась, что все это было провокационным действием со стороны нескольких недисциплинированных частей немецкой армии и что наши ответные действия могли бы послужить основанием для немцев начать войну". В своих мемуарах Хрущев повторил это утверждение.
Действительно, в уже упомянутой выше директиве, которая была отправлена Тимошенко и Жуковым до начала военных действий, упоминалась возможность "провокационных действий" со стороны немцев. Однако и в этом случае указывалось, что такие действия могут стать началом "нападения", которое ожидалось 22-23 июня. Поэтому, с одной стороны, в директиве говорилось о том, что наши войска должны "не поддаваться ни на какие провокационные действия, могущие вызвать крупные осложнения". С другой же стороны, был отдан приказ войскам приграничных округов "быть в полной боевой готовности, встретить возможный внезапный удар немцев или их союзников".
Эта директива была отдана еще до начала войны. После начала нападения германских войск наши войска встречали удары немцев встречными ударами. Жуков привел пример в своих воспоминаниях разговор по телефону с командующим Черноморским флотом адмиралом Ф.С.Октябрьским в 3 часа 17 минут утра 22 июня. Сообщив о приближении германской авиации к Севастополю, Ф.С.Октябрьский принял решение "встретить самолеты огнем противовоздушной обороны флота". Это решение Жуков одобрил.
После начала бомбардировок советских городов и начала боевых действий на границе, никаких приказов из Москвы о неприменении огня против немцев не отдавалось. Хрущев же утверждал, что, получив сообщение о нападении немецко-фашистских войск, Сталин находился в состоянии растерянности. В своих воспоминаниях он ссылался на слова Берии. Теперь на основе многочисленных мемуаров и документов, в том числе и перечня посетителей кабинета И.В.Сталина с 21 июня по начало июля, известно, что с первых же часов после начала военных действий, Сталин буквально не покидал кабинета, встречаясь с разными людьми, ведя телефонные разговоры. Эти дни Сталин был занят сбором информации о положении дел на фронте, разработкой решений о приведении всей страны в состоянии боевую готовность, подготовкой обращения его заместителя – В.М.Молотова к народу 22 июня, различных директив и распоряжений Совнаркома СССР и ЦК ВКП(б).
Первые дни войны дали примеры и отважного поведения многих советских людей, и в то же время примеры растерянности и паникерства. Мужественно сражались защитники Брестской крепости, Перемышля, Лиепаи. Немецкие генералы констатировали, что нигде до сих пор они не встречали такого массового сопротивления. В то же время ряд лиц, ответственных за оборону и идейно-политическую сплоченность общества, растерялись. В Москву поступали сообщения о неумении организовать оборону, координировать боевые действия, остановить панику. Вследствие того, что не было принято должных мер в первые же часы войны было уничтожено 1200 советских самолетов. В ряде мест паникеры взрывали склады, бросали боевую технику. Это благоприятствовало быстрому продвижению германских войск, захвату ими складов с боевой техникой, размещенных у границы.
Это обстоятельство, а не забвение Сталиным нужд обороны, вызвало нехватку многих видов вооружений. К тому же утверждая, что нашествие Германии СССР встретил безоруженным, Хрущев в значительной степени утрировал недостатки в вооруженнии Красной Армии. В своем докладе на ХХ съезде он заявлял: "Я помню, как в те дни я позвонил товарищу Маленкову из Киева и сказал ему: "Имеется много добровольцев, которые хотят вступить в армию и требуют оружия. Вы должны дать нам оружие". Маленков ответил мне: "Мы не можем дать вам оружие. Мы посылаем все винтовки в Ленинград, и вы должны вооружаться сами". В своих мемуарах Хрущев шел еще дальше, рассказывая о якобы беспомощном состоянии советских войск. Он утверждал: "Вот и оказалось: винтовок нет, пулеметов нет, авиации совсем не осталось. Мы оказались и без артиллерии. Маленков говорит: "Дается указание самим ковать оружие, делать пики, делать ножи. С танками бороться бутылками, бензиновыми бутылками, бросать их и жечь танки".
Однако, противореча самому себе, Хрущев старался в своих мемуарах доказать, что, благодаря его усилиям по организации обороны Украины, советские войска успешно вели боевые действия. Если верить Хрущеву, то получалось, что советские войска без винтовок, пулеметов, артиллерии, авиации, и, видимо, вооруженные пиками, ножами и бутылками с бензином, "упорно сражались и отбивали многочисленные атаки… Наше положение мы расценивали тогда даже как хорошее, считали, что можем дать должный отпор немцам".