Страница 85 из 86
Мудрое ли это приложение американской мощи? Не важнее ли Ближнего Востока достижение дружественности с Россией, Китаем, Индией (не говоря уже о Европейском Союзе)? Попытку укрепить глобальное лидерство посредством активизации на Ближнем Востоке можно оценить как иллюзию или неверный расчет. Имперские увертюры в арабском мире способны лишь ослабить США в ключевой, критически важной, евро-восточноазиатской зоне.
Отметим, что переориентация Америки происходит в то время, когда Западная Европа — после окончания холодной войны — все меньше нуждается в американской военной защите даже на Балканах — в Боснии, Косове, Македонии. Объединенная Европа создает вооруженные силы ЕС вопреки очевидному сопротивлению Америки.
В-седьмых. Ярость 11 сентября 2001 г. исключила резонный, обстоятельный и уравновешенный анализ терроризма как явления прошлого и будущего. Неоконсерваторы неистово, республиканцы энергично, демократы вольно-невольно обязаны в сложившейся морально-психологической обстановке стремиться к почти спонтанным силовым решениям, придавая Саддаму Хусейну некие дьявольские черты. Одно дело быть настороже, трезво-обеспокоенным, а другое — сводить стратегию к тяжбе с практически невидимым врагом. Именно в этом и заключается сила терроризма — в подталкивании государственной машины к иррациональным решениям, к эмоциональному всплеску вместо хладнокровного анализа.
В результате, чем дольше и больше сражаются американские вооруженные силы на таких театрах боевых действий, как безжизненные плато Афганистана, враждебный «суннитский» треугольник в центральном Ираке, близ мечетей шиитов, боевая мощь Пентагона (оптимизированное ядерное оружие, система ПРО, «пятое поколение авиации» и т. п.) может очень многим в нашем мире показаться неэффективной, дутой силой. События в Ираке играют ключевую роль в оценке американского вооруженного Голиафа, оказавшегося неспособным покорить арабского Давида.
При этом американцы, судя о других, с легкостью относят чеченский терроризм к сепаратизму, а своих противников— к неисправимым террористам. Если это так, то нечто другое, чем терроризм, можно без особого труда увидеть в колумбийской гражданской войне, в палестинской интифаде, в столкновении племен Афганистана, в иракском котле противоречий. И «перенос войны на территорию противника» (слова президента Буша-мл.) в Центральной Азии легко поддается критике: военное присутствие вооруженных сил здесь (как и в Ливане, Саудовской Аравии, Ираке и др. местах) увеличивает степень угрозы и американским интересам, и американскому военному персоналу. Заметим, что многим американцам неясно, как «расширение системы американских военных баз может предотвратить террористические атаки на США»[280]. Американцу Уильяму Пфаффу, в частности, непонятно, «уязвимы ли базы «Аль-Каиды» с баз в Центральной Азии?»[281]
По мере ожесточения непрекращающегося кровопролития в Ираке, в американском обществе растет значимость вопроса, могут ли США позволить себе боевые действия не против Ирака (23 млн. жителей), а против Ирана (70 млн. жителей)? (Не говоря уже об одновременных действиях). Все более становится ясным, что изоляция Ирана в текущей ситуации может лишь стимулировать усилия Тегерана по обретению собственного ядерного оружия. Американцы «простили» мусульманский Пакистан за ядерное вооружение. Почему же предполагать американский удар по иранским исследовательским центрам, когда на это без одобрения смотрят Россия и Китай?
Если стратегия «сдерживания» более полувека назад, «дисциплинируя» две трети мира, помогла Америке стать «осью» мирового развития, то неоконсервативная стратегия (которую уязвленные среди американцев нередко называют «мускулистой политикой») грозит расколом Запада, вступлением Вашингтона в безвыигрышную гражданскую войну мусульман, отчуждением России и Китая, что не может, в конечном счете, не грозить истощением ресурсов гиганта Запада, как минимум по двум причинам: американский рынок становится все менее значимым; растет зависимость США от внешнего капитала.
Россия нужна Америке при любой степени критического восприятия степени ожесточенности Соединенных Штатов. Волею своей географии Россия «нависает» над Китаем, Средней Азией, Каспийским бассейном, Балканским полуостровом. Да и чтобы решить проблему Ирана, Америке не обойтись без помощи России; как и в решении проблемы КНДР Соединенным Штатам не обойтись без поддержки Москвы. В этой ситуации Россия использует сильную сторону своей геополитической и геоэкономической политики — задействование прежде всего своих энергетических ресурсов, в значительной мере выступающие альтернативой энергетической мощи Персидского залива, Ближнего Востока.
По мере того, как администрация Буша все больше увязает в иракской «трясине», делая победу 2003 года «пирровой победой», сомнения все больше охватывают Белый дом. Намечается глубокий раскол между двумя фракциями— доминирующей фракцией сторонников односторонних американских действий (1) и сторонниками благотворных, единых для всех правил с противоположной точки зрения — опереться на потенциальных союзников — Запад и, возможно, Россию (2). Пока альтернативная точка зрения в Вашингтоне отметается, она подается как воплощение наивности, идеологической зашоренности и неверия в американскую мощь.
Первая точка зрения исходит из того, что миропорядок, основанный на либерализации торговли, губителен. Он разрушает имперскую мощь США; мирное и либеральное экономическое устройство порождает внутриполитические конфликты, неизбежное международное соперничество, ведущее к войне. Вторая точка зрения буквально боготворит глобализацию: мирная торговля рассматривается как инструмент построения стабильного, процветающего и взаимосвязанного международного сообщества.
Современный американский неоконсерватизм — мощная и сплоченная сила, искусная в идеологическом споре и в трактовании оптимального американского курса в огромном внешнем мире.
Если корень угрозы — в недовольстве последствиями модернизации, то питательной средой для терроризма является нищета и обездоленность. Если же, напротив, все дело в глубочайших культурно-цивилизационных различиях, то единственной адекватной реакцией становится имперская завоевательная политика. «Вопрос ставится так: что делать промышленно развитым странам с «варварами», вставшими у ворот: откупиться от них или? Оба эти варианта представляют собой разные элементы старого и неэффективного «древнеримского» рецепта: покорить «варваров» или соблазнить их минимальным процветанием. Первый элемент символизирует «воинственное высокомерие», второй — корыстное покровительствование. И в том и в другом случае средство достижения цели — усилить модернизацию «золотого миллиарда». Во втором случае — создать благожелательную гегемонию.
Это два типа западного ответа на вызов времени. Отвечая на этот вызов, политики промышленно развитого мира уже начинают отказываться от убеждености в том, что будто технический прогресс автоматически несет с собой процветание, а значит, как по волшебству, и решение проблемы ценностных разногласий. Им необходимо обдумать вопрос о ценностях и традициях, и четко высказаться по этому поводу.
Но не все уже зависит — как это было пять столетий — от воли Запада. Подъем Китая и Индии сместил акценты, породил вероятие столкновения цивилизаций. Авантюра на месопотамской равнине — один из последних эпизодов американского всевластия.
Она началась лихо и с полной убежденностью в способность Америки творить мир по своему желанию. Прибывшему в Пентагон генералу Уэсли Кларку знакомый генерал сказал: «Война против Ирака рассматривалась как часть кампании, рассчитанной на пять лет. За Ираком последуют Сирия, Ливан, Иран, Сомали и Судан»[282]. Но уже через три года столь лихой подход обнаружил свою цену и Вашингтон перестал озвучивать подобные планы.
280
278 Schwe
281
279 Pfaff W. More Bases Won’t Curb Terrorism («International Herald Tribune», August 2 2003).
282
280 General Wesley K. Clark. Wi