Страница 45 из 46
Она понеслась домой. Там Лены не оказалось. Но вместо её сидели Тотти и Наташа. Они поведали Сашеньке неудачу своего визита.
Она улыбнулась всеми своими ямочками.
— А я всё устроила, — сказала она. — Теперь меня беспокоит только одно, — а где Лена?
Лена была, конечно, у своих. Она была встречена восклицаниями, и объятиями, и слезами. Отец крепко и долго её целовал, потом выпустил из объятий и сказал:
— А где камни, что ты с собой увезла?..
— Я Толе отдала, — сквозь слезы ответила она.
— Ах, он взял? Это он и научил тебя? Вот это умно. Нет, у него практическая сметка есть.
— Да что камни, папа! — продолжала Лена. — Не в этом горе, а в том, что он сегодня стреляется и его убьют.
Евстратий Константинович повёл носом.
— Убьют? Этого не надо. Это легко остановить. Пусть он только сюда приедет. Запереть его на два дня в комнату, а потом пойти на переговоры. Это, я думаю, пустяки. Прокуроры никогда не дерутся. А вот я тебя предупредить хочу, что ты теперь должна быть умница. Вытри слезы. Надо серьёзное дело говорить.
Лена вытерла слезы и приготовилась слушать.
— Ты ведь очень глупа. Теперь ты должна быть умнее. Я рад, что ты замуж вышла. Женился он на тебе, потому что рассчитывал много за тобой денег взять. Но сбежал с тобой потихоньку — и ошибся в расчёте. Дать ему в руки денег нельзя. Себе оставит, проживёт на себя, да ещё, пожалуй, тебя выгонит. Никак этого нельзя. Тебе же будет лучше, если твои деньги у меня будут. Это крепче будет. Я тебе обязательство выдам — ты богатая женщина будешь, — а ему денег не давай. То есть так немножко, понимаешь, дочка?
— Понимаю, — сказала дочка.
— Тогда он тебя всегда любить будет. Ну, вот камни взяли — это уж трудно назад, — судиться я не буду. А деньгами я ничего ему в руки не дам. Так, когда очень запутается, — тысяч пятьдесят заплачу, чтоб мебель не описывали. А так, обыкновенно, только ежемесячная субсидия, — и живите на здоровье.
— А когда вы умрёте, папа, тогда как? — спросила наивно Лена.
— Тогда всё твоё. Но всё на твоё имя. Так надо сделать, чтоб он не касался. Требовать будет, бить будет, — не давай. Деньги всегда для себя нужны. Деньги — великое дело, особливо для женщины. Будут у тебя деньги, — посмотри как тебя прокурор любить будет.
— Приехал он, приехал! — закричала Фанни, стоявшая на балконе.
Анатолий вошёл в комнату. Тесть раскрыл объятия, но тот от них уклонился.
— Какая дуэль у вас? — спросил Петропопуло.
Анатолий глянул на жену.
— Ты взяла со стола мою записку, — сказал он. — Я знаю, потому что её нашёл. Это нехорошо.
— Жена всегда может брать записки, что муж получает, — отозвалась maman.
— Ну, по закону это не совсем так, — заметил зять.
— Да, да, по закону жена не может, — подтвердил Евстратий Константинович. — Так какая же дуэль?
— Это всё равно, — сказал Анатолий, — вас она не касается. И я приехал сюда совсем за другим. Очень рад, что и Леночка здесь. Что же вы — дадите приданое?
Петропопуло весело покачал головой.
— Нет, — сказал он. — Того приданого, о котором мы говорили, я вам дать не могу. Обстоятельства переменились.
— Тогда я вас попрошу оставить у себя Леночку, — невозмутимо сказал Анатолий.
Леночка вскрикнула и кинулась к нему на шею.
— Не бросай меня, Толя! — плакала она.
— Я, милочка, не хочу тебя бросать. Но твой отец человек коммерческий и хочет сплутовать…
Евстратий Константинович попросил дочь немножко подождать и не перебивать мужчин.
— Вот что, — сказал он, — документы я Леночке выдам, вы можете быть спокойны. А вот поговорим насчёт брильянтов, что вы взяли.
— Я их отправил в переделку, — смущённо сказал он.
— Совсем этого не надо. Вы назад их привезите и продайте мне.
— Продать? — изумлённо спросил зять.
— Ну, да, — подтвердил тесть. — Ведь они теперь ваши. Деньги вам нужны. Ювелир вам даст половину. Вот мы оценим их у ювелира, — и я ещё тридцать процентов к его цене накину. Брильянты у нас останутся, — ей же, дочке, пойдут, — а выкуплю я их у вас из её же денег. Вы это умно сделали, что взяли их. Ах, как хорошо сделали!
— Так я буду без брильянтов, папа? — плаксиво спросила Лена.
— Зачем без брильянтов? Тебе мать подарит, я подарю, — всё хорошо будет.
— Ну что ж… с шелудивой собаки хоть шерсти клок, — проворчал Анатолий.
— Этот год, так и быть, живите здесь, — отчаянно махнув рукой, сказал Петропопуло. — Жену и Фанню у вас оставлю. Может, она тоже замуж выйдет.
— Кто же платить за квартиру будет? — спросил товарищ прокурора.
— Пополам. Часть — ты, часть — я.
— Я больше шестисот не дам.
— Это мало.
— Папочка, не торгуйся! — не выдержала Леночка и опять повисла у отца на шее.
— Ну, уж так и быть. Я всё даже на себя возьму. Только вы кормите их и дрова покупайте. Вот я какой! Я на всё пойду: мне ведь не жалко денег. Я не скупой, я совсем не скупой человек. А только я терпеть не могу бессмысленных трат. Есть возможность быть экономным — экономь. Надо широко жить — живи широко. Вот я какой. Ну, давай же мириться: ведь ты за алмазы-то тысяч тридцать выручишь.
— Больше! — сказал Анатолий.
— Больше? Ну, там поторгуемся. А теперь поцелуй меня, Ленку — всех перецелуй и пойдём завтракать. Так по-семейному, хорошо. А в дуэль я не верю — дуэли не будет.
И они сели по-семейному завтракать.
XIX
Дуэли не было. Анатолий со своими спутниками приехал в назначенный пункт, близ Филей, и тщетно прождал целый час; потом явился какой-то неизвестный, в наглухо застёгнутом коричневом пальто и в чёрном котелке. Он вежливо поклонился, подойдя прямо к Анатолию, и ещё вежливее сказал:
— Господин Перепелицын находится под домашним арестом, — вы его не дождётесь.
— Кто же это распорядился? — хмуро спросил Анатолий.
— А не всё ли это вам равно-с? Из особенного к вам внимания, оставили вас в стороне. Но ежели ещё повторится такой случай, то весьма возможно, что и вас тем или иным путём задержат.
— С кем имею удовольствие?.. — начал Анатолий.
— Это всё равно-с, — скромно ответил неизвестный. — А только я предупредить хотел: и впредь ничего подобного не будет допущено-с. Имею честь кланяться.
Наташа в тот день ещё раз была у Перепелицына. Неизвестно, о чем они говорили, но вечером в «Славянском Базаре» была получена на имя Анатолия следующая записка:
«Я совершенно удовлетворён принятием вами вызова и дальнейших притязаний не имею. Не я виновник того, что нам не пришлось встретиться. Если вы хотите покончить это дело навсегда, я буду рад. Прибавлю одно: я бы не желал, чтобы мы узнавали друг друга при встречах»…
На это получился ответ:
«Очень рада не узнавать вас. Вообще сожалею, что мы встретились. Ошибку эту постараемся исправить дальнейшей жизнью, избегая самой возможности встречи».
В тот же вечер Перепелицын сделал Наташе предложение. Она попросила подождать год со дня смерти отца. Алексей Иванович покорно наклонил голову.
В деревянном доме Вероники Павловны постоянно много народу. Даже траурное платье самой хозяйки и Наташи не мешает общему настроению. Особенно оживляет всех Иван Михайлович. После двухнедельного пребывания в Египте, где он условился о будущих постройках, ему стало почему-то особенно весело. Он по утрам занят проектами, а с обеда безвыездно сидит у тётки. Он полюбил лунные вечера, к которым прежде не чувствовал пристрастия. Впервые они ему понравились на пароходе. Теперь ему вероятно Тотти напомнила южные ночи, — и он, приглядевшись, нашёл, что и на севере они могут быть очаровательными. Тотти всегда любила вечерние прогулки, и потому у неё оказался неизменный спутник.
Окоёмов тоже бывает по вечерам и, если сидит долго Сашенька, сидит и он. Сашенька его дразнит, что у неё молодой и красивый жених. Генерала, зараз и хмурится, и смеётся. Вероника Павловна переделывает совершенно завещание и душеприказчиком назначает Ивана Михайловича. Она диктует на разные лады черновики Окоёмову, тот пишет карандашом, крупным почерком, и просит, чтоб Сашенька не дышала на него. А Сашенька всё заглядывает через локоть и дышит.