Страница 12 из 14
К этому времени противоборствующие стороны в основном закончили сосредоточение своих сил. Вскоре после введения в Москве чрезвычайного положения в столице заняли исходные позиции части Таманской дивизии, включая бронетехнику, а в Доме парламента сконцентрировались несколько подразделений милиции, отряды боевиков, дравшихся против молдаван в Приднестровье, и русские фашисты, то есть в большинстве убийцы из любви к искусству. Через несколько часов критическая масса ненависти найдет себе выход в сражении на берегу Москвы-реки, которое приличествует разве что средневековью, и 108 человек будут убиты того ради, чтобы через сто лет только каждый десятый гражданин России умел писать от руки и считать в уме.
В том преимущественно и заключается трагедийность истории рода человеческого, что кровавые войны, революции и прочие драматические события инициируются не практической выгодой, вытекают не из диалектики развития, а из чувства ненависти, которое следует определить как основную движущую силу общественного прогресса. Источник этой силы назвать трудно, но не исключено, что она отправляется непосредственно от физиологии деятельного человека и имеет глубокие психо-исторические корни. Например, представляется вероятным, что поскольку человек, как и любое другое животное, от природы не способен был убить себе подобное существо, в нем необходимо развилось некое сверхъестественное жестокое свойство, опираясь на которое он мог отстоять ареал своего племени или захватить соседние территории ради поддержания жизни и продолжения рода. Ибо человек есть единственное дыхание мира, если не считать некоторых инсектов, способное уничтожить представителя своего вида "за сена клок".
Замечательно, что в обладании лишним клоком сена еще наблюдается какой-то резон, но в чем смысл парфянских походов, или Первой мировой войны, которая не только не решила ни одной европейской проблемы, а, напротив, предопределила неизбежность Второй мировой войны?
С другой стороны, очевидно, что деятели социалистической революции 1917 года перекроили Россию, исходя не из любви к пролетариату и прочим униженным и оскорбленным, а из критической массы ненависти к существующему порядку вещей, и прежде всего к элементу положительному - удачливому, приспособленному, соображающему свои средства с необходимостью, имеющему вкус к созидательному труду..."
Голоса за стеной вдруг зазвучали на таких высоких тонах, что Леонид Леонидович был принужден отложить перо. Он с ненавистью посмотрел в стену, затем перевел взгляд на белый абажур и, наконец, засмотрелся в свое окошко, которое было чуть осклизло от сырости и темно. Окно выходило на юг, и в это время года в нем был отчетливо виден Сатурн, горевший точно светлячок, который запутался в переплетении голых веток, похожих на работу гигантского паука. Таким покоем веяло от окошка, что особенно противными казались соседские голоса.
- Придурок! - кричал на брата Антоша Серебряков. - Нужно было с трефы заходить, тогда бы ты остался не с "паровозом", а без одной. Я прямо не знаю, как мы собираемся грабить ювелирный магазин с таким охламоном, который не понимает простой игры!
- Преферанс - это одно, а грабеж - совсем другое, - заметил прапорщик Бегунок.
- Не скажи! И то и другое по-своему искусство и требует если не таланта, то, по крайней мере, организованного ума.
- Кстати, об организации... - сказал Саша Серебряков. - Я предлагаю так организовать ограбление ювелирного магазина, чтобы не нужно было охранника убивать. Например, мы запасаемся баллоном с нервно-паралитическим газом, надеваем на себя марлевые маски, смоченные в угольной кислоте, и за пять минут до обеденного перерыва врываемся в магазин. Газ подействует на персонал секунды через три-четыре, а нам - ничего, и мы спокойно складываем в сумки золото, бриллианты и серебро...
- Я предлагаю другой план, - сказал прапорщик Бегунок. - Раз вы, господа преферансисты, такие слюнтяи, то убийство охранника я беру на себя. За пять минут до обеденного перерыва мы спокойно заходим в магазин, и я первым делом заваливаю охранника, который даже ничего не успеет сообразить. Это, во-первых, нужно для того, чтобы нагнать панику на продавщиц, чтобы они на пару минут даже забыли, где находится кнопка тревоги, через которую срочно вызывают ментов. За эту пару минут я уложу продавщиц на пол, а вы будете спокойно складывать в сумки золото, бриллианты и серебро.
- Во-вторых-то что? - справился Саша Серебряков.
- А что - во-вторых?
- Зачем нужно убивать охранника, во-вторых?
- Да все затем же! Затем, что если мы не переступим эту черту, вы с братишкой так и останетесь пацанами, которые сдуру ограбили магазин. А так психологически пойдет совсем другая жизнь, совсем будем мы оторвы, отвязанный элемент, и уже никто не будет паниковать, никто не пойдет сдаваться в милицию, никто на другой день не проиграет в рулетку миллион рублей.
- Логично, - согласился Антоша Серебряков. - Это будет действительно такая крутая перемена во всем, как будто началась другая жизнь или как будто мы стали подданными какой-то другой страны...
- А я что-то не верю в эти перемены, - сказал Саша Серебряков. - Хотя бы по той причине, что у нас постоянно происходят разные перемены, а по существу не меняется ничего. Государственный гимн в России шесть раз меняли... вы представляете - шесть раз меняли гимн! А как при царе Горохе страшно было под вечер из дома выйти, так и в конце двадцатого века сидит в русском этносе этот страх...
- Это не совсем так, - возразил Антоша. - Например, при императрицах Елизавете и Екатерине русская армия била всех. Крым присоединили, польское государство вычеркнули из политической географии, Восточную Пруссию превратили в губернию вроде Пензенской, и сам Фридрих Великий бегал от нашей конницы без штанов. А до императриц нас били все кому не лень - от поляков до крымчаков.
- Ты где этого нахватался? - спросил прапорщик Бегунок.
- Времени свободного много, в другой раз приляжешь, почитаешь "Историю СССР". А что?
- Да нет, ничего. Я только хочу сказать, что история историей, а в настоящее время, господа преферансисты, в стране произошла такая перемена, какой не было никогда.