Страница 52 из 146
Дождавшись свежей кружки кёльша и отхлебнув из неё, я улыбнулся и сказал Тропецкому с искренней приветливостью:
— Готов слушать, начинай.
Как раз в это время заиграли виолончель и две скрипки, чей громкий тянущийся звук надёжно заслонил наш разговор от посторонних ушей.
Рассказ Тропецкого был фантастическим и невероятным, и если бы я не ведал всей прожжённой рациональности этого человека, то вряд ли поверил в реальность услышанного хотя бы на йоту.
— С некоторых пор я являюсь очень богатым человеком, Платон. Возможно, что и обладателям самого большого состояния, которое когда либо знал мир, — так начал он свою речь. Произнеся первые две фразы, он сделал паузу, чтобы оценить мою реакцию. Я намеренно изобразил немного удивлённый вид, чтобы уверить его в своей заинтересованности слушать.
Но похоже, что Тропецкий ожидал от меня более значимой реакции, потому что по его лицу пробежала мгновенная растерянность. Однако, откашлявшись, он продолжил ровным и отчасти равнодушным голосом.
— Дело обстояло следующим образом. В средние века в наш Новгород, что на Волхове, не вполне понятным образом попали важные ценности Ордена тамплиеров, разгромленного во Франции. Какое-то время они болтались у новгородцев, становясь причиной междоусобиц и раздоров, пока Иван III не отобрал их у них и не спрятал на Белом Озере. В летописях периодически встречается упоминание об «иноземной» или «фрузской казне» — так вот, это она и есть. Все русские правители знали об этих сокровищах, однако боялись к ним подступиться, поскольку были убеждены, что они-де нечистые, над ними тяготеют проклятья и прочая — однако на всякий случай оберегали весьма тщательно. Правда, хранить в Кремле рядом со святыми соборами не решались. Так они и оставались на севере — правда, позднее их перевезли с Белого Озера в Кириллов, где построили настоящую крепость. Между прочим, одну из крупнейших в Европе — для чего ещё, скажи, следовало городить стены в пять саженей толщиной в медвежьем углу, за тысячу вёрст от границы!?
Я понимающе кивнул головой. Тропецкий с жадностью отхлебнул пива и, не вытирая губ, с явным возбуждением продолжал свой рассказ.
— Тамплиеры, видимо, столького натерпелись от французских королей и римского престола, что пошли на то, чтобы их сокровища были спрятаны на самом краю Европы, где их никто бы не только не стал искать, но даже не решился бы помыслить о чём-то подобном. Возможно, они думали, что ссылка не затянется надолго и вскоре их богатства пригодятся для свержения монархий и переустройства Европы. Однако вышло так, что ссылка затянулась.
— Странно, — ответил я уже без какой-либо игры, поскольку поднятая тема показалась мне чрезвычайно интересной. — Отчего ж тогда за столько веков этими сокровищами не воспользовались наши великие князья и цари? Ведь денег на Руси никогда не бывало в достатке. Я бы на их месте давно казну тамплиеров прикарманил.
— Не всё так просто, Платон, — ответил Тропецкий с тонкой улыбкой всезнающего профессора. — Во-первых, насколько мне известно, услуги по сохранению казны были оплачены тамплиерами правителям России на многие годы или даже на века вперёд. Во-вторых — ты никогда не задумывался: с какой этой стати вдруг возвысилась никому не ведомая Москва? Посреди лесов и бесплодных земель, обложенная ордынской данью по самое «не могу», — и вдруг нате, с нуля попёрла в рост, обрела средства и для ведения бесконечных междоусобных войн, и для строительства, совершенно невероятного по тогдашним меркам? Я понимаю, что русский мужик трудолюбив, и выжать из него можно всё что угодно, — однако с тамплиерскими деньгами многие вещи объясняются куда естественнее, не так ли? А дальше, слушай, дальше была вот такая история…
Он снова выпил глоток пива и продолжал.
— Через двести лет сведения о сохраняемой в России казне тамплиеров стали понемногу просачиваться в Европу. Первым о ней сообщил Курбский, что-то доверительно узнавший от Ивана Грозного в пору, когда они ещё были близкими друзьями, — но ему, похоже, там не поверили. Вторым источником был Гришка Отрепьев — он мог прослышать тайну от монахов, поскольку вся работа по сохранению этого добра проходила по церковному ведомству. Иначе просто невозможно представить, с какого это перепугу поляки обласкали оборванца и не поленились собрать под него целое войско.
— Насколько мне известно, Герман, — возразил я, — войско, с которым самозванец отправился свергать Годунова, было не самым лучшим. Исход той борьбы решила случайность — а если ты прав, то по такому случаю поляки должны бы были собрать войско поболее.
— Войско поболее явилось через двести лет. Обладанием артефактами, оставленными рыцарями Храма, бредил Наполеон Бонапарт, их поисками он сначала упорно занимался в Египте и на Святой Земле, а затем, видимо, не без этой мысли решился на смертельную по всем меркам авантюру в России. Тебя, кстати, никогда не поражали мотивы Наполеона — едва завершилась революция, Франция лежит в разрухе, а он ищет какие-то древние сокровища — зачем? Если исключить вариант сумасшествия, то ответ один — с их помощью он намеревался превратить Францию в первоклассный финансовый центр и изменить мир на собственный манер. Однако мне кажется, что первыми за эту идею ухватились всё-таки поляки в XVII веке, когда, как ты помнишь, они надолго к нам залезли. Ведь имея за душой сокровище, которым мог бы быть обеспечен любой кредит, они бы сделались не просто законодателями европейских финансов, но и политическим центром Европы. Суди сам: после Реформации Европа расколота и ослаблена, и поляки, получив в руки неограниченный кредит, в этих условиях элементарно берут под свой контроль её католическую половину и даже переносят римский престол в Краков. В окружении польских королей, начиная со Владислава Вазы, который, если ты помнишь, три года также официально считался правителем России и кое-что в этой связи, наверное, знал и соображал, подобные планы не считались безумными. Ну а мысль о том, что предмет их вожделений лежит где-то под спудом в заснеженной Московии и когда-нибудь, возможно, поработает на её славу, — такая мысль просто сводила поляков с ума.
— Да, ты интересно говоришь, — согласился я. — Но ведь всё это — гипотезы, Герман…
— Гипотезы? Для кого-то, может быть, и гипотезы, а для меня, друг мой, это свершившийся факт.
— Ты хочешь сказать, что перехитрил поляков с Наполеоном и смог эти сокровища разыскать?
— Нет, я разыскал то, что от них осталось. Точнее, даже не разыскал, а оказался единственным, у кого после нашей революционной смуты остались на руках нужные карты и ключи.
— Так они что — пропали, эти сокровища?
— Если бы они пропали, — Тропецкий всезнающе усмехнулся, — то мы с тобой не жили сегодня в великолепных европейских столицах, не путешествовали в мягких вагонах и на роскошных кораблях, не летали бы на самолётах и не участвовали в войнах, каждый день которых обходится дороже всех наполеоновских эпопей вместе взятых.
— Хм… Ты уже не интригуешь, а просто мистифицируешь.
— Нисколько. Всё предельно просто: когда при Александре III началось сближение России с Францией, французы попросили императора вернуть, наконец, эту злополучную «казну». Предложение выглядело заманчиво: французские банки были готовы использовать ценности тамплиеров для превращения Франции в мировой финансовый центр, а Россия за всё за это получила бы деньги на свою модернизацию. Собственно, так и произошло — император возвратил Французской республике сокровища Жака де Моле[17], а французские банки завалили нашу империю дешёвыми кредитами. Ну что — складывается пасьянс в твоей голове?
— В полной мере, — решил я отшутиться. — Думаю, что теперь ты намерен предложить мне отправиться в Париж, чтобы штурмовать хранилища Национального Банка? Я готов, только, боюсь, что немцы его уже опустошили.
Но Тропецкий, подготовившийся к длительному разговору, на мою шутку даже не отреагировал.
— Всё гораздо хитрее, Платон, — продолжал он, как ни в чём ни бывало. — Наш царь не был дураком, чтобы отдать подобную ценность за какие-то кредиты, пусть даже и весьма солидные. Взамен французы уступили ему акции своих крупнейших банковских учреждений и финансовых обществ. Которые, согласись, в наш век немного поинтереснее иерусалимских древностей. Так вот, за прошедшие полвека те французские банки и общества сами много раз успели вложиться и многократно разбогатеть. И среди вложений этих, то есть в активах тех банков — не только билеты самарского пароходства, которые, как ты понимаешь, были не отродясь никому нужны, а прежде всего — лучшие банковские общества Германии, Англии и Америки. Плюс финансовые проекты Лиги Наций — например Banque des Reglaments Internationaux[18] и так далее. Ну а дальше — дальше кто владеет капиталом учредителей, тот владеет и тем, что на этом капитале удалось учредить и заработать в последующем. И так до бесконечности.