Страница 138 из 146
— Legt nichts![101] — услышал он вдруг чей-то раздражённый голос. Обернувшись, Алексей увидел рабочего, копошащегося возле какого-то устройства.
— Warum?[102]
Рабочий с явной неохотой объяснил, что тела должны кремироваться полностью обнажёнными и перед установкой на предназначенный для этой задачи помост саваны с покойников будут сняты. На вопрос об их дальнейшей судьбе рабочий ответил, что после кремации останки будет смешаны и пропущены через особую мельницу, подготовкой которой он и был в настоящий момент занят. Чтобы не выдать свою неосведомленность, Алексей предпочёл вопросов более не задавать. Изобразив на своём лице равнодушие, он развернулся и сделал шаг в направлении к следующему ряду покойников.
Неожиданно он поймал себя на мысли, что его правая рука только что украдкой перекрестила мёртвую испанку. «Вот те на! С чего бы это? Ни разу в церковь не заходил, даже не знаю, как пальцы держать… Ну да ладно, будет мне…!»
«Стоп! — вдруг обожгла всё его существо следующая мысль, на этой раз страшная и непереносимая в своей возможной реалистичности. — А вдруг под одним из этих саванов — Мария? Я ведь не только не нашёл её, но и не имею никаких свидетельств, что она также меня искала. Вдруг они её убили? Или сопротивляясь насилию, она сама наложила руки? Чёрт, отчего же я не бросил все силы на её розыск? Ах да, проклятая нога, всё из-за неё… Что же делать?»
Не пытаясь более скоротать время, решительными и быстрыми шагами Алексей принялся обходить гробы, заглядывая во все лица. К счастью, Марии среди мёртвых не было. Чтобы ещё раз перепроверить себя, он предпринял новый обход, попутно пересчитывая покойников. Досчитать до конца не получилось, потому что подошли рабочие, которые начали переносить гробы к постаменту. Там с мертвецов снимали саваны и водружали голые тела, покоящиеся поверх едва заметных ажурных ложементов, на специальные ступени, устроенные вдоль спирального хода взбирающегося наверх металлического каркаса.
Взглянув в противоположную сторону, Алексей увидел, как подкрепившаяся бутербродами публика, постепенно покидая столы, начала выдвигаться и переходить поближе к башне. С востока уже понемногу брезжил рассвет — судя по всему, неотвратимо приближалась развязка этого ночного шабаша, невероятного и жуткого. Алексей счёл за благо перейти на край поляны, откуда только что во всю мощь ударил прожектор, нацеленный освещать место предстоящего аутодафе. Расположившись в кустах под слепящим световым потоком, он навряд ли мог быть кем-либо замечен.
«По окончании этого действа надо будет разыскать Каплицкого или бородатого. Пусть ответят, куда мог пропасть человек. А если — если они заодно с теми, из-за кого исчезла Маша? Нет, тогда лучше дождаться утра, заодно досмотрев этот спектакль, искать брошенную машину и мчаться в ближайший полицейский участок по горячим следам!»
Но не успел Алексей критически проанализировать только что родившуюся мысль об обращении полицию, как он увидел Каплицкого. В настоящей римской тоге, торжественным шагом тот вышел на середину поляны, поднялся на небольшой помост и воздетой к небу рукой поприветствовав собравшихся, начал что-то негромко говорить.
Из доносимых ветром обрывков фраз Алексей смог лишь понять, что Каплицкий то ли благодарит, то ли выражает уверенность и радуется «демонстрируемой убеждённости в процветании и успехах всех вместе и каждого по отдельности». В ответ на эту дежурную абракадабру из толпы прозвучали несколько вопросов, обращённые к нему, однако Каплицкий отмахнулся и попросил всех замолчать.
В направлении, указанном взмахом руки Каплицкого, Алексей увидел небольшую процессию во главе с женщиной, одетой в длинное, до самой земли, белое тканое платье и с венком из полевых цветов в волосах. В следующий же миг он содрогнулся всем своим существом, узнав в этой женщине Марию.
«Жива! — со скоростью молнии пронеслось в голове. — Она жива, и этот факт даёт сказочное облегчение! Выяснить бы теперь, что с ней случилось и зачем она идёт сюда…»
Однако уже спустя секунду мимолётное облегчение сменилось страшным, наповал разящим ударом. Взяв в руки микрофон, одна из женщин, сопровождающих Марию, громкогласно объявила последовательно на английском, немецком и французском языках, что «через несколько минут наша лучезарная гостья добровольно покинет мир, предавая себя чистейшему огню и искренне желая всем провожающим её ничего не бояться».
Как только шталмейстерша закончила говорить, над головами собравшихся пронёсся глухой гул, перемежающийся с изумлёнными возгласами. Но этот ропот затих и прекратился столь же неожиданно, как и возник.
Прожектор выхватил на тёмно-зеленом сукне поляны ослепительную фигуру Марии, застывшую со странным жестом не то приветствия, не то благословения. Все её движения были замедленными и неестественными, и это убедило Алексея в том, что Мария не понимает, что происходит вокруг и замышляется с ней. Скорее всего, она пребывает под воздействием каких-то снотворных газов или лекарств. «Негодяи! Как они посмели так поступить с доверившимся им человеком! Они же не люди!»
Одна за другой вскипали в голове мысли о том, как спасти Марию. Бросится к ней, вырвать из рук негодяев, убежать с ней в лес — глупо, ведь пока он нейтрализует Каплицкого — а тот отнюдь не слабак, и с этим жилистым типом придётся побороться и ещё неизвестно, чья возьмёт, — из ближайших рядов «патрициев» подскочат добровольцы и легко его скрутят. То есть действовать силой — нельзя. Тогда — выбежать из укрытия, прокричать в адрес собравшихся проклятья, создать огласку, испортить им праздник? Нет, это тоже неразумно. Такой его поступок не вызовет ничьей жалости, ничего не исправит и ничто не остановит.
Однако если вариантов спасения нет — то что же? Тогда, когда вспыхнет огонь, он немедленно бросится туда, в огонь, вслед за Машей, и примет смерть вместе с ней. Вместе им будет легче умирать. И он, Алексей, эту смерть в полной мере заслужил — ведь именно он согласился прийти сюда, именно он отказался уезжать минувшим вечером в мирную и уютную Братиславу, именно он желал «увидеть всё до конца». Дурак, позволил себе купиться на новые впечатления! Нисколько не жаль ответить за всё самому — жаль только, что вместе с ним погибнет невинный человек!..
Мысль о принятии смерти вместе с Машей по коротком размышлении показалась Алексею наиболее разумной и позволила перевести дух. Взяв себя в руки, он вновь начал различать слова, которые отчётливо произносила в микрофон с середины поляны незнакомая следующая дама, живописуя собравшимся, сколь лёгким и абсолютно безболезненным «будет у нашей госпожи» расставание с миром. Пересыпая свою речь медицинскими терминами и названиями препаратов, очевидно хорошо публике знакомых, дама то и дело посылала непонятные пассы и рисовала руками воздушные фигуры.
Теперь Алексей твёрдо знал, как будет действовать, и поэтому спокойно дожидался развязки. Когда речи-проповеди прекратились, микрофон вручили Марии, и она неровным тихим голосом, обращаясь на русском языке, в короткой прощальной речи сказала, что «любит всех и принимает смерть для того, чтобы никто из вас её отныне не боялся».
В этот момент откуда-то издалека ударили три новых прожектора. Один из них ярко осветил спиралевидный эшафот, заставленный носилками с мертвецами, и лестницу, ведущую на верхнюю площадку. А два других выхватили из предрассветного мрака невероятных размеров мрачно-зелёное дерево, возвышающееся позади эшафота и своими неровными корявыми ветвями плотно заслоняющее просвет, ведущий к дунайскому берегу.
«Чёртов Иггдрасиль! — немедленно пронеслось в голове. — Спектакль разыграли, как по нотам… Мерзкие и подлые рабы древних мифов! Если бы вы знали, как я вас всех ненавижу!»
Раздался удар в небольшой колокол, Мария поклонилась публике и слегка поддерживаемая под руки сопровождающими, медленно направилась к лестнице. Поставив ногу на первую ступень, она улыбнулась, ещё раз помахала всем рукой и самостоятельно пошла наверх.