Страница 136 из 146
— Ты тот, именно тот, кого я ждала! Ждала не просто сегодня, а всю жизнь. И я вижу, вижу, что ты тоже любишь меня. Пожалуйста, подойди же!
Эти слова были принесены Ханной с такой искренней трогательностью, что Алексей не осмелился поступить иначе. Превознемогая боль в ноге, он поднялся и, прихрамывая, подошёл к девушке. Она крепко обняла его, сжав с необыкновенной силой за локти, из-за чего он не смог ей ничем ответить. В следующее же мгновение Алексей ощутил, как изначально прохладная, словно ночная роса, кожа Ханны начала теплеть, и через считанные секунды уже обжигала ровным горячим и чистым пламенем.
— Подожди… — попросил он её тихонько. — Проклятая нога… Разреши сесть, так должно стать лучше…
— Конечно… Расскажи мне, где у тебя болит, я согрею…
— Не надо, — прошептал в ответ Алексей. — Не надо. Всё хорошо…
Они вместе опустились на прибрежный песок, и Алексей, с силою прижав Ханну к себе, с непередаваемой ясностью понял, что уже ничем, абсолютно ничем не сможет противостоять этому сладкому плену, пахнущему соломенными волосами Ханны, озвученному её живым дыханием и тихим шорохом дунайской волной. «Будь что будет, — подумал он. — Пусть я преступник. Но ведь и любовь этой девочки, даже явленная в таком месте, — она чиста и без порока. Взаимность моя ей зачем-то очень необходима…»
— …Костёр догорает. Ты не замёрзнешь? Я подложу ещё веток, — сказала Ханна, когда Алексей наконец-то нашёл в себе силы разорвать упоительный поцелуй, длившийся, как ему показалось, целую вечность.
Она бесшумно переместилась к костру и бросила на угли припрятанную где-то поблизости охапку лесного хвороста. Взметнувшиеся вверх языки пламени озарили оранжевыми пятнами край берега и окатили тело щедрым теплом. Словно не желая мешать этому согревающему потоку тепла, Ханна отдалилась от огня и, присев рядом с Алексеем, обняла его со спины.
Он чувствовал сбивчивую трепетность дыхания Ханны на своём плече и по-прежнему сокрушенно думал, что повёл себя как преступник и последний предатель. Господи, где сейчас Мария, что с ней, о чём думает она, видя его исчезновение? Но, с другой стороны, сам он этой встречи не искал, а Ханна буквально его спасла — ведь неизвестно, где он упал, где бы лежал теперь с изуродованной ногой и разбитым лицом и что бы могли сотворить с ним озверевшие от вседозволенности безумцы, заполонившие этот странный остров… Вот если бы неведомая подруга принесла лекарство и он бы смог встать на ноги! Как мало надо человеку, когда что-то у него летит под откос, какую малость требуется вернуть из того, на что в обычной жизни никто не обращает ни малейшего внимания!
Едва подумав об этом, Алексей сразу же обернулся, желая поблагодарить свою добрую фею — но вместо уже привычной таинственной улыбки увидел теперь неподвижное, словно маска, лицо Ханны и её глаза, полные слёз.
— Ханна, что случилось?
Вместо ответа она рухнула на его плечо и громко, в голос, зарыдала. «Ты у меня единственный, — зашептала она. — Единственный и последний. Не уходи, пока можешь… Прошу…»
Отринув все сомнения, Алексей бросился её успокаивать и утешать. Понемногу девушка стала приходить в себя. Опасаясь, что подобное может повториться с ней вновь, он решил оставить до лучших времён невесёлые мысли и постарался разговорить свою странную подругу.
Из неожиданного рассказа Ханны он узнал, что несколько лет назад она закончила с отличием инженерный университет в Германии, но так и не сумела найти работу. Чтобы прекратить безуспешные мытарства, Ханна приняла решение вступить в особую программу, о которой Алексею рассказывал Каплицкий. У этой программы нет устоявшегося названия, однако всем известно, что участвующие в ней не только получают достойные должности в лучших корпорациях и государственных институтах, но и формируют элиту западного континента. Ханна подтвердила ранее услышанное Алексеем о невероятных медицинских услугах, делающих жизнь членов клуба здоровой, бодрой и почти вечной, об их невероятном «корпоративном духе» и о творимых этим духом чудесах.
Алексей и раньше догадывался, что цена подобных благ должна быть достаточно высокой. Однако то, что поведала Ханна, повергало в оцепенение: лично ей для перехода с подготовительного уровня на уровень «практический» мало укоренить в своей голове новое мировоззрение — необходимо и физиологически стать другой, согласившись на ряд необратимых хирургических вмешательств.
— Операции должны состояться на следующей неделе, — сказала Ханна. — Как раз, когда солнце повернёт на зиму и наступят сумерки года, я выйду из госпиталя и больше уже никогда не смогу чувствовать и любить так, как только что чувствовала и любила тебя.
— Бред… Какие ещё сумерки?…
— Кто умирает в сумерки года, тот уже никогда не возвращается на землю… Поэтому я должна успеть умереть до того, как утро года закончится, а это произойдёт совсем скоро.
— Я ничего не понимаю и не верю… Но что же такое они собираются сделать с тобой?
— Вырежут всё, что Бог дал мне как женщине. Возьмут и вставят что-то своё, я даже не знаю, что именно и откуда, и я превращусь в такую же бесстыжую и нестареющую фурию, что резвятся здесь сегодня. У них ведь особые гормоны… Мои дети появятся на свет из пробирки, я их никогда не увижу и, разумеется, никогда не поинтересуюсь, кто их отец. Если ты, милый, про это не знаешь — лучше и не пытайся узнать. Просто райская жизнь требует платы.
— Какая же это к чёрту «райская» жизнь? — искренне возмутился Алексей.
— Так все её называют. Просто другая, прежняя жизнь сегодня делается уже почти невозможной. Говорят, людей развелось слишком много! Поэтому в той самой «обычной» жизни я никому не нужна, и будущего там нет.
И, задумавшись на секунду, добавила:
— Ни для меня, ни для кого. А если честно — то будущего сегодня нет ни для кого на всей этой планете. Перед рассветом на Wiese der Abschied они начнут сжигать своих мертвецов. Будут жечь тела не только тех, кто в течение года умер или погиб, но и кто добровольно оставил жизнь с помощью обезболивающего укола. Потом каждому из нас отсыплют по горсти их пепла, одну часть которого нужно будет съесть, а другую — носить в ладанке, как талисман. Хотят, чтобы мы перестали бояться смерти — ведь если не испытывать ни малейшего страха перед чужой смертью, то воля умершего должна войти в тебя…
— Мне уже говорили об этом. Но это, кажется, какой-то бред. Ты в это веришь?
— Я не знаю, мне всё равно. Они хотели научить меня не бояться смерти — это факт, и я её теперь не боюсь. Но я и не хочу, чтобы они могли забрать себе хоть что-то от меня. Хочу поэтому исчезнуть так, чтобы от меня ничего не осталось — ни праха, ни записи моих дел и моих мыслей, ни даже моего имени. Ничего!..
Алексей не знал, что ответить, и надолго замолчал. Костёр снова стал гаснуть, однако он не решался встать, чтобы подбросить дров, не желая оставлять даже на короткий миг Ханну — от волнения по телу которой стала пробегать лёгкая дрожь и которую теперь он сам должен был согревать собственным теплом.
— Я слышу шаги, это возвращается Петра, — прервала молчание Ханна. — Она хорошая добрая девушка, но об этих грустных вещах с ней лучше не говорить. И ещё, пожалуйста: если ты встретишь кого-то из начальства, не рассказывай, заклинаю, что ты был наедине со мной.
— Конечно, я ничего никому не скажу… Но в чём дело? Разве не для подобных встреч наедине всё это и было придумано?
— Так только кажется. Здесь для каждого навсегда определён свой круг. Мой круг — тот, где я должна быть с Петрой, понимаешь?
— Понимаю. Не хочу подводить тебя. Может быть, мне лучше уйти?
— Не надо, Петра мена не выдаст. Главное, чтобы наши с ней браслеты показали, что мы снова вместе…
Действительно, приближавшиеся шаги означали, что это возвращалась с «поляны прощания» Петра, высокая и худосочная брюнетка. В руках у неё были две крошечные баночки с мазями. Ничего не объясняя, она смазала первой мазью царапины и синяки на лице и шее, а другой — отбитую при падении голень. Результат был фантастический — уже спустя несколько секунд боли стали исчезать, а нога обрела подвижность. Петра наклонилась и внимательно осмотрела ссадины. По её словам, препараты подействовали, раны должны затянуться уже через пару часов, а спустя сутки и исчезнуть полностью.