Страница 114 из 146
— Вы готовы дать мне необходимые контакты?
— Конечно. Прежде всего, я хотел бы рекомендовать адвокатское бюро Шпигеля из Берна. Вам удобно будет работать с ним?
— Не совсем. Мы остановились у вас, в Beau-Rivage.
— О, это прекрасный выбор, поздравляю! Лозанна чудный город. Но, боюсь, что в этом случае ближайший адвокат, которого я готов буду вам порекомендовать, находится в Женеве.
— Женева недалеко и нас она вполне устраивает.
— Очень хорошо. Тогда, господа, мой коллега Пьер, — с этими словами он взглянул на сидевшего рядом всклокоченного брюнета, — предоставит вам все необходимые контакты. Мадам, месье, будьте здоровы!
Банкир отдал поклон и удалился. Администратор не выходя из комнаты кому-то перезвонил, и вскоре секретарша принесла лист бумаги с адресом и телефонами женевской адвокатской конторы. Алексей в задумчивости пожал администратору руку, Мария попрощалась быстрым движением глаз, и они молча покинули здание Национального банка.
Сказать, что Алексей был разочарован и раздосадован — это значит ничего не сказать. Ударивший в глаза солнечный свет показался издёвательством, как если бы он оставил в тёмном, антикварным дубом отделанном помещении банка абсолютно все свои надежды, и яркость дня только подчёркивала его открывшуюся беспомощность и ненужность. Лишь ощутив тепло прижатой к нему Машиной руки, Алекей нашёл силы сосредоточится и придавить возникшее было в душе паническое предчувствие безысходности.
Он распрямил плечи и поинтересовался — не будет ли Маша возражать дойти до гостиницы пешком. Разумеется, возражения не последовало.
— Я не всё поняла из вашего разговора на французском. Скажи — они потеряли наш фонд или не хотят нас к нему допускать?
— Сам не могу разобраться… Если отбросить эмоции, то банкир всего лишь констатировал, что наш фонд покинул их здание в 1938 году и теперь необходимо учинять его розыск. Для этого он рекомендует обратиться к какому-то адвокату.
— Разводка, чтобы слупить с нас деньги?
— Трудно сказать. Но, наверное, всё-таки нет. Мне кажется, этим людям нет никакого дела до мелких гешефтов. Или он действительно не знает, куда вывезен фонд, либо знает, но не хочет нас к нему допускать.
— Сколько лет прошло… Они же могли его сами вскрыть и использовать под благовидным предлогом…
— Да, разумеется… Но всё-таки как-то не хочется в это верить…
Несмотря на то что рабочий день был ещё в разгаре, Алексей предложил отложить поездку в Женеву и встречу с адвокатом на завтра. На протяжении нескольких часов в гостиничном номере он штудировал через интернет всевозможные публикации и форумы о швейцарской банковской системе, пытаясь обнаружить ситуации, схожие со своей, дабы подтвердить или опровергнуть свои худшие подозрения. Однако работа с интернетом ясности не привнесла, и незадолго до пяти часов он сделал звонок в Женеву, чтобы заранее анонсировать завтрашний визит — ибо кто знает, вдруг причиной сегодняшней неудачи стала именно внезапность их появления?
Зафиксировав время визита на одиннадцать часов, он попрощался с принявшей его звонок другом конце провода любезной мадемуазель и предложил Маше временно забыть о делах. Вечер вступал в свои законные права, и они отправились на прогулку по Женевскому озеру на борту плавучего ресторана, где было шумно, весело и играл забавный джазовый оркестрик, составленный из румынских цыган.
На следующий день опытный таксист помог им разыскать в женевском районе Ситэ почти безымянную адвокатскую контору, при этом занимавшую несколько уровней дорогого и эпатажного особняка. Её присутствие выдавала лишь крошечная латунная табличка «Dr. Awerbach» на массивной входной двери.
Всё столь же любезная мадемуазель проводила Алексея и Марию в просторный зал с камином и высокими окнами, плотно задрапированными французскими шторами, предложив кофе с прекрасным чёрным шоколадом. Минут через пять после кофе в зал вошёл улыбающийся господин в строгом костюме с тёмно-бордовой бабочкой в сопровождении помощника или консультанта — одетого в приталенный пиджак накоротко стриженного мужчину лет пятидесяти с аккуратной бородкой и в дымчатых золотых очках.
— Гарри Авербах, — представился адвокат. — И мой партнёр Майкл, он неплохо говорит по-русски.
Алексей высказал признательность за встречу и сказал, что несмотря на возможность перевода, он всё же предпочтёт вести разговор на французском или немецком языках. В ответ адвокат изобразил восхищённое лицо и ответил, что нечасто имеет удовольствие «общаться с русскими бизнесменами на языке Вийона и Рабле». Партнёр Майкл усмехнулся едва заметной улыбкой и опустился в кресло на небольшом отдалении от босса. Выражение его лица сразу же сделалось безучастным, а сам он углубился в просмотр какого-то многостраничного документа, принесённого им с собой.
Стараясь выглядеть максимально сдержанным и даже отчасти равнодушным, Алексей предельно коротко рассказал о своей миссии и об основных данных фонда, не упоминая, разумеется, никаких известных ему из отцовской тетради деталей его дореволюционной и довоенной историй. Можно даже сказать, что Авербаху Алексей рассказал меньше, чем выложил вчера банкиру, однако из наблюдения за собеседником можно было заключить, что часть информации он уже откуда-то получил. В завершение своей короткой речи Алексей ещё раз подчеркнул, что является единственным natif heritier и рассчитывает на содействие в розыске фонда.
Авербах задал несколько никчемных уточняющих вопросов, словно желая потянуть время. Когда Алексей тщательно и подробно закончил на них отвечать, то он вздохнул и произнёс:
— Я полагаю, господа, что задача, которую вы ставите — трудна до чрезвычайности. Во-первых, в Национальном банке по определению могли храниться только фонды, принадлежащие государствам, религиозным организациям или монархам, но только не гражданским частным лицам. Вы же, месье Алексей, сообщили, что действуете как частное лицо. Или, быть может, ваша спутница — царских кровей?
Алексей не стал переводить Марии только что употреблённое Авербахом выражение sang royal[56], сочтя его неуместной колкостью, и вместо этого бросил в сторону собеседника хмурый и усталый взгляд. Но тот, нисколько не смутившись, продолжал:
— Во-вторых, депозитарий действительно был выведен из Национального банка перед самой войной. Он был именно выведен, а не переведён, как многие другие во временное альпийское хранилище, чтобы пережить там неспокойные годы. Ответственность за эти выведенные депозиты принял на себя консорциум частных банкиров. Из своего опыта я могу судить, что при транзакциях такого рода далеко не всё оформляется на бумаге. Наиболее ценная информация передается устно и, судя по вашим словам, ваш фонд вполне мог попасть именно в данную категорию. С тех пор прошло семьдесят четыре года, так что вряд ли сегодня у нас получится опросить хотя бы кого-то из очевидцев той операции. Однако даже если мы и разыщем следы фонда, то совершенно не факт, что он существует и дожидается вас. Поймите меня правильно, месье.
— Извините, — ответил Алексей нарочито холодно, — но последнее требует пояснений. Фонд, как известно, был открыт именно в Швейцарии, славящейся традициями конфиденциальности и защиты клиентов. Как, простите, фонд мог попасть в чужие руки?
— Мне грустно об этом говорить, месье, но к величайшему сожалению такое возможно. Незыблемость швейцарской банковской тайны — это в большей степени всеми желанный миф, нежели реальность.
— Разве?
— Да. Не будет, наверное, большим секретом, если я скажу, что в годы войны специальные службы Великобритании и Америки разыскивали вклады и фонды, которые могли принадлежать нацистам или использоваться ими. Если после завершения войны они заявляли нам, что такой-то депозит был сформирован нацистами или работал на них, то мы, как вы понимаете, были вынуждены его раскрывать…
— Господин Авербах, — прервал его речь Алексей. — Ведь вы говорите невозможные и чудовищные вещи! Вы разрушаете веру в финансовую честность швейцарцев. Как такое может быть? А если, допустим, я не наследник, а ловкий журналист, и ужа завтра ваши откровения разойдутся по всему миру? Или вы специально провоцируете меня?