Страница 8 из 42
Но вернемся к отделу гидрологии. Уход ряда ведущих специалистов из отдела, а также отвлечение некоторых сотрудников на общественную и научно-организационную работу в Институте ослабляли отдел. Особенно болезненно сказалось отсутствие А. М. Грина, который был, если так можно сказать, основным «движителем» отдела.
Ощутимый урон отделу нанесло выделение из его состава в 1977 г. группы сотрудников (И. С. Зайцева, Н. И. Коронкевич, З. А. Крылова, Л. К. Малик и др.), вошедших в состав КЭПС (комплексной экспедиции по проблемам переброски стока). Вообще-то М.И. был против такого выделения. Когда возникла «перебросочная» тема, возглавить ее в ИГАНе предполагал С. Л. Вендров, к тому времени ушедший из отдела, давно мечтавший руководить каким-либо подразделением в Институте (в данном случае он предполагал, что такое подразделение будет создано, учитывая значимость этой темы в то время). Но М. И. удалось убедить И. П. Герасимова, что именно он, М. И. Львович, имеет больше оснований для научного руководства оценки влияния на окружающую среду частичной переброски стока северных и сибирских рек на юг – темой, порученной Институту Государственным Комитетом по науке и технике (ГКНТ), при том, что общее руководство возлагалось на Институт водных проблем РАН. М. И. Львович считал, что группе людей из отдела гидрологии, которую должен возглавлять отв. исполнитель, в качестве которого предлагался Н. И. Коронкевич, и под его (М.И.) руководством по силам справиться с заданием ГКНТ. И. П. Герасимов, согласившись с тем, что М.И. должен быть научным руководителем и оставив за собой общее руководство, все же счел, что целесообразно создать новое структурное подразделение – уже упомянутую КЭПС, сформированную как из сотрудников отдела гидрологии, так и из других подразделений ИГАН. Возглавить ее должен был Н. И. Коронкевич, а в помощь ему и М. И. Львовичу была назначена группа научных руководителей и отв. исполнителей по регионам (подробней об этом, как и других деталях жизни отдела гидрологии и КЭПС см. в книге «Институт географии и его люди» (М.: Наука, 2008)).
Теряя людей и силы (следствием чего в 1988 г. стало объединение отделов гидрологии и климатологии под руководством А. Н. Кренке), гидрологи ИГАНа под руководством М. И. Львовича выполнили в 1980-е гг. целый ряд незаурядных работ, результаты которых отражены в книге М. И. Львовича «Вода и жизнь» (М.: Мысль, 1986) и в коллективной монографии под его руководством «Современная интенсивность внутриконтинентальной эрозии суши и земного шара», 1991.
Но все-таки годами наибольшего творческого взлета отдела гидрологии следует считать 1960–1970-е, когда были разработаны «Основы метода изучения водного баланса и его преобразований» (М.: ИГ АН СССР, 1963), опубликованы книги М. И. Львовича «Человек и воды» (М.: Географгиз, 1963), «Мировые водные ресурсы и их будущее» (М.: Мысль, 1974), А. М. Грина «Динамика водного баланса Центрально-Черноземного района» (М.: Наука, 1965) и ряд других. Горжусь тем, что значительную часть этого периода (1961–1977) я проработал в отделе гидрологии и в какой-то мере причастен к его успехам. Больше того, считаю, что и моя докторская диссертация и написанная на ее основе книга «Водный баланс Русской равнины и его преобразования» (М.: Наука, 1990) стали результатом работ этого периода под руководством М. И. Львовича и А. М. Грина в тесном сотрудничестве с моими товарищами, некоторые из них (Е. П. Чернышев, Ю. Н. Куликов, Г. Я. Карасик, Г. М. Николаева) уже ушли из жизни. Вечная им память.
Н. К. Кононова
Годы в отделе климатологии
В Институте я появилась в августе 1957 года. На распределении в МГУ, на котором присутствовал Самуил Юльевич Геллер, мне было предложено сдавать экзамены в аспирантуру Института. Я пришла к Борису Львовичу Дзердзеевскому, который тогда руководил лабораторией климатологии в отделе климатологии и гидрологии (отдел возглавлял Марк Исаакович Львович).
Борис Львович познакомил меня с тремя направлениями, которые в то время развивались в лаборатории, и спросил, в какой области я бы хотела работать, если поступлю. Я выбрала циркуляцию атмосферы. В Университете последние два курса я тоже занималась циркуляцией атмосферы у Сергея Петровича Хромова и Веры Михайловны Курганской. Экзамен по специальности принимали Б. Л. Дзердзеевский, Леонид Александрович Чубуков и Ксения Васильевна Кувшинова. Беседовали со мной долго, полтора часа. Под конец я перестала соображать, и, когда Ксения Васильевна спросила, какое самое теплое место в Средней Азии зимой, я сказала, что не знаю. Ксения Васильевна удивилась: «У Вас же об этом написана статья». Действительно, по курсовой работе четвертого курса в «Метеорологию и гидрологию» была сдана статья «О холодных вхождениях в район Иссык-Кульской котловины зимой». Это и есть самое теплое место. Но я все равно ничего не вспомнила. С тем меня и отпустили. Экзамен по физической географии принимали Г. Д. Рихтер и С. Ю. Геллер. Должен был быть кто-то третий, но он не смог, тем не менее, экзамен состоялся. Что спрашивали, и как я отвечала – не помню. Осталась в памяти только атмосфера доброжелательности.
В 1957 г. в Институт пришло много моих сокурсниц: Галя Моисеева, Лида Гайдукова, Надя Корина, Галя Зорина, Галя Погодина, Катя Шацило, Клара Черноус, Рита Чернавина (потом Фаустова). Сначала мы держались вместе, но институтское сообщество быстро приняло нас в свои ряды, нагрузило работой, в том числе общественной, и мы стали реже встречаться.
Из общественных дел помню шефские концерты в каком-то колхозе, куда нас возили на грузовике. Эпопеей была избирательная кампания. Мы были агитаторами. Вдруг выясняется, что в Казачьем переулке в доме на шестом (последнем) этаже обваливается штукатурка с потолка из-за худой крыши. Вся коммунальная квартира отказывается идти на выборы, если не починят крышу и не приведут в порядок потолок. Это ЧП. Явка должна была быть стопроцентной, и мы, агитаторы, за это отвечали. Помню, как Институт через райком партии пытался повлиять на ситуацию. Ответственные лица пообещали людям, что все исправят, и люди поверили, пошли на выборы.
Отдельным мероприятием была работа в подшефном колхозе на прополке и уборке овощей. Запомнилась разница в условиях работы в 60-е и 70-е годы. В 60-е мы жили в палатках, работа начиналась рано, часов в 6, и продолжалась до позднего вечера. Наша бригада работала на уборке капусты. Собирали кочаны в большие корзины и относили их к весам. Колхозники работали вместе с нами. Для приготовления обеда выделялись дежурные по кухне в помощь повару. После работы мы сваливались замертво на спальные мешки. Но такой режим работы мне представлялся нормальным для сельского хозяйства.
В 70-е годы была тенденция уравнять в условиях работы городских и сельских работников. Мы жили в домиках недалеко от конторы. В 8 часов был завтрак, потом нас на автобусе везли на поле. Мы пропалывали свеклу. Колхозники ставили нас на грядки и уходили на свои грядки. Они работали мотыгами, быстро заканчивали работу и уходили с поля до обеда. Мы же пропалывали вручную, работа подвигалась медленно. В час начинался перерыв на обед. Обед (первое, второе и третье) привозили на полевой стан, там под навесом была оборудована столовая: длинные дощатые столы и скамейки. После обеда шли купаться. К работе приступали часа в 3 и работали до шести. В конце рабочего дня приходила та, которая ставила нас на грядки, и принимала работу. Опять купались, потом автобусы везли нас на центральную усадьбу, где в 8 часов нас кормили ужином.
Это, конечно, было легче и удобнее, чем в 60-е годы, но, наверное, требовало большего количества привлеченных горожан. Рядом с нами работали сотрудники Института вычислительной математики, и вообще все поле было занято приезжими из институтов и с заводов. Кто-то из математиков спросил колхозницу, какова дневная норма и какова оплата. Та ответила: «Прополешь грядку – пойдет рубль». «Плачу два, – сказал парень, – и еду кончать свою работу». Все посмеялись. Конечно, никто никого никуда бы не отпустил. Важны были не рубли, а прополотое поле. Наше же потерянное время ни во что не ставилось.