Страница 41 из 42
Докторская защита Л. В. Смирнягина (28 октября 2005 г.).
«Смирнягин – не диссертант. Это – явление. Его работа, при всей ее разнузданности…» (Кажется, Горкин или Максаковский).
Смирнягин о социологах, пишущих о географии: «Это поле удобряют люди, не имеющие к этому отношения… Впрочем, это сомнительная метафора».
В. А. Шупер: «Осознает ли диссертант, что он сделал?»
В. П. Максаковский (в своей характеристике диссертанта): «Буденный говорил: „Все говорят о лошадиных силах, а я – о лошадях”».
2. Бредзащита. Рассказ дворника
Я всегда симпатизировал научным учреждениям. Государство без них пока что не может так гладко существовать. И сильно уважал ученых, этих творцов идей, положений и конструкций. Тем более, что сам в детстве имел наклонность к науке. Но, благодаря судьбе, не имел с ней конкретных отношений.
Вообще-то ученых академиков можно отличить от наших советских граждан. У них в морде что-то заложено другое. Такая все время утомленность от высшего образования. Только я думал, что ихняя профессия требует мягких нравов. Тишины и разных мыслей, без этой грубости и толкотни, которая в «Детском мире». Но тут я здорово ошибался. В прошлую пятницу со мной произошла одна антинаучная ситуация. Еле ноги унес из ученого заведения.
Утром, прямо с похмелья, послали меня в экономический отдел насчет мусоросборников. Техник Сперантов говорит:
– Вот тебе, Вася, бумага. Дуй в экономический отдел. Пущай по всем статьям оформят эти сборники. А то мусор жгем, воздух портим. Нажми там скурпулезно.
И дорогу объяснил. От Кадашевских бань в переулок налево, третий направо, угловая халупа, второй этаж, первая дверь, где сейфы стоят.
Я и поехал. Но заплутал в переулках. Потом вижу – вон она, угловая халупа, такая довольно крепкая трущоба. Поднялся по ихней зачуханной лестнице. Поднялся и опупел. Ну, чисто пивбар: тесно, галдеж и накурено. То есть ни хрена в дыму не видно.
– Тут, – спрашиваю, – экономический отдел? Или дайте пройтить.
Не дают и не слышат. Одна трещит про свою конструктивную биографию, другая – про советско-индийскую кинематографию, а третий – про какую-то сюрнето-реальную скульптуру. Или же структуру. Кое-как пробился к дверям. Вижу, написано: «Отдел экономической географии». Хрен, думаю, с вашей графией. Главное, в точности экономическая.
Вхожу. Комнатя ничего, светлые. Но тоже как в танке. Ходить нельзя, так что стою, привыкаю. Народ вообще простой, такой полуинтеллигентный. Чай пьет с бутербродом, ругается по телефону и так, с нервной грубостью. Уж очень, конечно, буйные. Расстраиваются по мелким пустякам, горячатся. Рядом сидит один, пишет. Обращаюсь до него. Мол, я насчет мусоросборников, чтобы все статьи оформить. Он смеется:
– А ты юморист. Ну ладно, какой конкретно фактически мусоросборник, по улучшению для природы или по московскому легиону?
– Мне, – замечаю, – однохренственно. Я насчет мусорных сборников для пользы природы, населения и нашего хозяйства.
– Так, – говорит, – ясно. Только я вас понимать не окончательно могу. Пройдите вон к той, в очках.
А как пройтить, когда никак не пройтить? Однако в очках сама меня заметила и кричит:
– Вы кто и откеда?
Я ей изображаю, что я Вася, от Сперантова.
– А, так ты спирант! Мы давно собрамши и ждем. Вот скажу заведывающему, будем тебя обсуждать.
Ой, думаю, строго.
– Чего, – говорю, – обсуждать, мне время нет.
Тут один выходит и высказывает:
– Прошу на заседание.
Сразу шум, дискуссия сильней поднялась. Все поперли в другую камеру. Тесно, столы наставлены, а тут двадцать человек, и каждый норовит к двери сесть. Чтобы ему, значит, легче смыться, а другим, наоборот, труднее. Местные меня сразу пихнули, где труднее.
Вдруг начальник стал произносить слова. Так и так. Долго собираемся, время мало, делов много. Собрание, избрание, аттестация, диссертация – тут он на меня поглядел – и вопрос об овощной базе.
Трудный этот русский язык, дорогие граждане. Беда, какой трудный! Вся речь посыпана словами с туманным иностранным значением. Очень умный разговор был, как по телевизору. Без высшего образования разобрать можно с трудом. Я-то больше хлопал ушами. Хотя, между прочим, начальник у них свой парень. Так правду и режет. Про все с ними советуется и говорит как с родными. Но, чуть что, сразу:
– Прошу мне указаниев не делать. Я и так на своем посту должен все время соображать и тревожиться. А теперь бредзащита. Обсуждаем работу спиранта, этого, что ли, Васи. Тема как бы теоретическая, не то на примере конкретно Курской области.
Опять происходит движение. Одни входят, другие выходят. Кругом зависть и вопросы. Смекаю, что обстоятельства неаккуратно складываются. И желаю тихо смыться. Думал, не заметят. Заметили, дьяволы.
– Вы куда! Вам вот сейчас надо выступить и все прямо доложить.
Действительно, говорю, из башки выпало. Зря оробел. Извиняюсь. И выхожу вперед. Гляжу, мигают со стульев – мол, не робей, Вася. Я им тоже знаки делаю. В смысле оставьте беспокоиться, сейчас нажму скурпулезно.
Заведывающий на меня пристально смотрит и говорит:
– Чего-то не тово. Вроде не похож. Выражение какое-то странное.
Которая в очках, та не сомневается.
– Ерунда, – говорит, – выражение обыкновенно какое, испуганное. Чего и требовалось показать. Так что валяй смелей. Время дорого.
И вот стал я молоть языком. Струя нашла, сам себе удивляюсь.
– Вот, – говорю, – если глянуть на теорию с точки зрения. Наступить, к примеру, на самую верхнюю точку и глядеть. Оттеда, с точки, обратно сюды. То тогда конечно. Оно, может, в точности видно и не будет. А если конкретно фактически, то нельзя, дорогие граждане, с вашим полным эгоизмом подходить к явлениям природы. Не знаю, что там в Курской области, сам-то я родом с другой. А взять здешний легион, так он прямо весь утоп в мусорном погрязнении. Народу же тьма. И все же сорют. Ну, жгем. Дым, ясное дело, вонючий. Вредный. Это не спорю. Факт. Который не нравится…
Тут мне велят кончать, время вышло. А меня несет, не могу сделать остановку. И публика выражает свое недомогание по этому поводу. Более ядовитые, те вопросы задавать стали. Мол, паразит, точнее выражайся.
– Странные, – отвечаю, – ваши слова. Прямо до чего обидные слова. Я, между прочим, захворать могу от таких слов.
Но они не извинились, а дали слово чернявому с бородой, такому вообще зловредному типу с толстой папкой. Он в нее глядит и зачитывает, где бумажкой заложено. И обратно все на меня катит. Охамел, чучмек. Сам насочинял, так сам и разбирайся! Однако вдруг борода улыбнувшись, рукой по папке – хлоп! И давай, наоборот, меня хвалить.
– В целом, – говорит, – наш соискатель приключений сработал очень даже презентабельно и заслужил какого-то там искомого градуса.
За ним дамочка обнаружилась. Миленькая, ничего не скажешь. Только она правильных взглядов не имела. Сперва меня хвалила, а после свернула со своей передовой платформы. Очень ей странно, что неужели наука дает такую курскую аномалию в своих законах. И как вообще можно выносить такие чересчур мелконаучные работы. Объяснитесь, говорит, почему за вами такая дрянь наблюдается. Ну, достала.
– А потому, – говорю, – что это всецело есть мое дело. И мне удивительно, чего вы ко мне прилипаете. У вас вроде контора, кругом портреты висят, столы стоят, форточки дуют, книжки везде валяются в полном порядке. И наряду с этим такая грубость некультурная!
Субботники были привычны и скучны – какие уж там праздники.