Страница 30 из 42
С названием ее, однако, возникли проблемы: глава советской делегации, академик И. П. Герасимов, воспротивился использованию в нем термина «политическая география». Этот термин ассоциировался с геополитикой, скомпрометированной широким ее использованием в нацистской Германии для обоснования территориальной экспансии и официально заклейменной в СССР как буржуазная лженаука. Опасались также, по всей видимости, превращения МГС в арену конфронтации между представителями Востока и Запада. Компромиссом стал довольно странный эвфемизм «политическая карта мира». Тем не менее, И. П. Герасимов сразу оценил значение и перспективы политической географии и, делая при большом стечении народа доклад на Ученом совете ИГАНа о научных итогах парижского конгресса, ратовал за ее развитие и в Советском Союзе. Его активно поддержали ведущие экономикогеографы Института, особенно Я. Г. Машбиц, посвятивший свои первые исследования именно политической географии, и Г. В. Сдасюк. Тогда, по всей видимости, и были созданы предпосылки для создания в Институте географии политико-географического подразделения – первого в нашей стране.
Я был очень рад, когда по истечении первого года работы в Институте меня перевели в мае 1986 г. в только что созданную на основе отдела географии зарубежных стран лабораторию глобальных проблем. Манили новая проблематика, интеллектуальный потенциал и дружеский климат. Естественно, не хотелось оставлять исконную для меня со студенческой скамьи политико-географическую тематику, ради которой, собственно, меня и взяли в Институт (мое заявление И. П. Герасимов подписал в больнице совсем незадолго до кончины). Однако нащупать связь между политической географией и глобальной экологической ситуацией оказалось нелегко: на это ушло добрых два года.
Эти годы были периодом широкого сотрудничества советских и американских географов. После долгих лет изоляции они «открывали» для себя друг друга. Состоялись обмены представительными делегациями, в которые входили такие крупные американские политикогеографы, как Дж. Демко, занимавший тогда посты главного географа государственного департамента США и президента Ассоциации американских географов, виднейшие специалисты по электоральной географии и региональным политическим культурам Р. Моррилл и С. Бранн, «классик» геополитики С. Коэн и др. Ознакомительные визиты вылились в совместную монографию о глобальных проблемах (Меняющийся мир…, 1990), другие проекты. Институт географии играл в «открытии» отечественной географии заглавную роль. Завязавшиеся тогда личные контакты переросли в многолетнее сотрудничество и многие совместные проекты.
Когда было объявлено о предстоящих выборах народных депутатов, я не мог остаться в стороне, и с головой ушел в их изучение, потратив на свои главы в «Весне-89» и другие «срочные» политгеографические работы большую часть творческого отпуска, данного мне для написания докторской диссертации. Мне удалось вовлечь в выборную тематику трех только что принятых в лабораторию выпускниц географического факультета МГУ.
Группа географов, в основном сотрудников ИГАН (Н. В. Петров, Л. В. Смирнягин, А. В. Березкин, автор этих строк и другие), выпустила ряд статей в научной отечественной и зарубежной печати, а затем и монографию с анализом итогов выборов народных депутатов СССР. Почти одновременно была подготовлена первая карта уже разразившихся и многочисленных потенциальных этнотерриториальных конфликтов в Советском Союзе, нашедшая широкий резонанс в средствах массовой информации и позже неоднократно обновлявшаяся (О. Б. Глезер, В. А. Колосов, Н. В. Петров, А. И. Трейвиш, В. Н. Стрелецкий).
Институт, как и вся страна, бурлил: семинары, советы, собрания, отчеты о многочисленных поездках, благо бюджет тогда позволял ездить и в многочисленные экспедиции, и на конференции по стране, и даже в манящую заграницу. Волна демократизации отразилась в организации группы молодых ученых – в относительном, а по нынешним меркам и в абсолютном летоисчислении, отправленных в один из подмосковных пансионатов разрабатывать перспективы Института, и особенно – в невиданном раньше конкурсе научных проектов, с которыми могли выступить любые инициативные группы. Из более чем 100 проектов специальная комиссия отобрала около 60, которые затем были одобрены Ученым советом. Идея заключалась в том, чтобы реорганизовать структуру Института на основе объединения близких по тематике проектов. В их число вошел и наш политико-географический проект, на основе которого позже была образована наша лаборатория.
Между тем, наступал грозный, переломный 1991 год. Участвуя в экспертизе проектов Конституции РСФСР, мы ходили в Белый дом почти каждый вечер, как на работу, и уже научились хорошо ориентироваться в его бесконечных и абсолютно симметричных коридорах. Пойдешь не в ту сторону – наткнешься на закрытый переход или просто потратишь лишних десять минут на обход гигантского здания по периметру. «Дедлайном» многочасовых обсуждений был довольно поздний час закрытия буфета, еще не совсем потерявшего под напором демократизации лоск и ореол «закрытости» правительственного учреждения, столь контрастирующие с пустотой прилавков и грязью советских магазинов «периода последних песен». Заход в буфет был не только ритуалом общения, но и необходимостью – творог и пирожки из Верховного Совета были совсем не лишними на наших семейных столах. Однако и этот источник продовольствия иссякал на глазах.
Для меня вечерние заседания в Белом доме резко оборвались отъездом 31 марта 1991 г. почти на целый год в Бельгию, где я получил научную стипендию Брюссельского столичного региона. Там, в Брюсселе я и переживал события августа-декабря 1991 г., постоянно нося с собой радиоприемник. В конце 1991 г. меня пригласили стать членом Комиссии МГС по политической карте мира. Возвращаться пришлось уже в другую страну в марте 1992 г. поездом из Брюсселя, везя компьютеры и принтеры для себя и лаборатории, уйму книг и объемистые сумки с продуктами для «голодной» Москвы. Впрочем, у других пассажиров багажа было еще больше.
В 1991 г. были завязаны научные и дружеские контакты, ставшие основой многолетнего сотрудничества. Из Брюсселя мне удалось съездить в Англию, Чехословакию, Францию, Голландию, чтобы поучаствовать в конференциях ряда комиссий МГС, посетить известные географические центры, в том числе Дом географии в Монпелье. Там родилась идея выпустить Атлас России и других бывших союзных республик, показав наследие, которое они получили от единой в прошлом страны, и первые шаги на пути перемен. На мои факсы в Москву пришло «добро» от руководства Института. Мы и думать тогда не могли, что работа растянется почти на четыре года, так как нам постоянно придется нагонять бурно развивавшиеся события. Эта работа вылилась в ряд дальнейших совместных проектов с французскими географами Р. Брюне и Д. Эккертом, продолжавшихся почти 15 лет. В Монпелье, а потом в Тулузе побывали многие сотрудники Института. Тогда же мы познакомились в Праге с профессором Джоном О’Локлином, в то время главой департамента географии университета Колорадо в Боулдере, основателем и бессменным редактором международного журнала «Политическая география», имеющим высокий индекс цитирования и репутацию очень строгого издания. Непрерывному сотрудничеству и соавторству многих сотрудников нашего Центра с Джоном исполняется 20 лет. С нашей легкой руки Джон стал специалистом по бывшему СССР.
По завершении работы в Брюсселе, не заезжая в Москву, я отправился с разрешения дирекции на полтора месяца в Центр по изучению государственных границ при департаменте географии университета в Дареме (на севере Англии). Конкретная задача состояла в выпуске брошюры о территориальных конфликтах в бывшем СССР. Поразил тогда уникальный банк данных об истории, статусе, состоянии и т. д. каждой пары сухопутных и морских границ в мире, созданный совсем небольшим коллективом. Позже мы попытались частично использовать этот опыт.
Наряду с событиями в стране, развернувшееся международное сотрудничество стало еще одним стимулом для предложения преобразовать нашу неформальную группу, работавшую по политико-географической тематике, в Центр европейских геополитических исследований[9]. Первоначально Центр был полуавтономной частью лаборатории политической и культурной географии, возглавлявшейся Ю. А. Ведениным. Юрий Александрович прекрасно видел связь между культурной и политической географией и высказал много ценных идей. В частности, он был большим поборником развития в ИГ РАН географии религии, изучения региональных политических культур, соотношения в них традиционных и инновационных элементов. Вскоре он был назначен директором Института культурного и природного наследия, но часто приходил в свою бывшую лабораторию и многим помогал нам. С октября 1993 г. Центр европейских геополитических исследований стал самостоятельной структурной единицей – первым и единственным в стране научным подразделением, специализированным на изучении теоретических проблем геополитики и политической географии[10].
9
Слово «европейских» потом выпало как сужающее нашу тематику. В начале 2005 г. в преддверии очередной проверки Института мы стали официально называться не Центром, а лабораторией. Здесь и далее мы сохраняем старое название «Центр», поскольку именно под этим именем нас знают коллеги в России и за рубежом и поскольку мы назывались так большую часть нашей истории.
10
Позже была образованы лаборатория политической географии на географическом факультете МГУ во главе с В. Е. Шуваловым, группа «Меркатор» во главе с Д. Б. Орешкиным, активно занимавшаяся в том числе электоральной географией и региональными политическими проблемами, кафедра политической географии и региональной диагностики на факультете географии и геоэкологии Санкт-Петербургского университета во главе с Н. В. Калединым, а также другие научные центры с близкой проблематикой (Центр пограничных исследований Волгоградского университета и др.).