Страница 18 из 42
Резкие перемены 1990-х сказались и на нашем Институте. Отдел в это время возглавляла Г. А. Приваловская. Он вновь стал единым, но внутренние эрозионные процессы усилились. Ушли Т. Г. Рунова и И. В. Канцебовская. Я все больше дрейфовала в сторону экономической проблематики как наиболее актуальной. После отъезда Г. В. Иоффе в Америку, я постепенно заполнила нишу исследования изменений сельского хозяйства и сельской местности России. Спокойная академическая жизнь закончилась. Надо было выживать. Одни покидали Институт и науку. Другие стали подрабатывать в СМИ, в вузах и даже в школах, за счет внешних проектов и грантов.
В 1994 г. я затеяла социологический опрос сотрудников Института, результаты которого даже были опубликованы в «Известиях РАН, Серия географическая», № 5. Было опрошено 10 % сотрудников разных специальностей. Максимальная востребованность выявилась именно у экономикогеографов, половина которых ответила, что 50 % доходов дают дополнительные заработки вне Института. При этом 80 % всех опрошенных констатировали, что в 1990-х гг. стали работать больше. Две трети – что подрабатывают в науке же, и дополнительные темы пересекаются с академической и обогащают ее. Хотя большинство людей предпочитало не связываться с Институтом при заключении дополнительных договоров. Наиболее активным оказалось в начале 1990-х именно наше поколение. Старшим было трудно приспособиться к изменениям, а самые молодые еще не накопили научный багаж, чтобы быть востребованными. Впрочем, приток молодежи явно иссякал.
В аудитории имени Н. Н. Баранского. Поздравление коллегам. Слева направо: Т. Г. Нефедова, В. А. Шупер, О. Б. Глезер, А. И. Трейвиш, Т. Л. Бородина, С. С. Артоболевский.
Появились совместные проекты с иностранными коллегами, но уже из дальнего зарубежья. Мы стали выезжать во Францию, Германию, Голландию, США. Из бывших СЭВских связей сохранились связи с Институтом страноведения в Лейпциге, который возник на месте бывшего Института географии и геоэкологии ГДР, сократив персонал со 150 до 30 человек и кардинально обновив их состав. Кстати, в упомянутом выше опросе я спрашивала и об оптимальном размере Института. Ответы зависели от возраста работника. Старшее поколение ратовало за сохранение статус-кво или небольшие сокращения. Наше поколение видело Институт размером 100-300, а четверть – до 100 человек. Молодежь в большинстве считала, что необходимо сильное сокращение – до 100 человек, а треть – до 50 человек.
Институт географии устоял, как устоял и наш отдел, хотя сильно изменился. Мы защитили докторские диссертации. Каждый из нас ведет определенное научное направление, но не руководит, поскольку руководить некем. Хотя почти все где-то преподают и пытаются донести свои знания до молодого поколения. Но в Институте оно не задерживается. В далеком 1978 г., пополнение отдела было на 15-20 лет моложе ведущих сотрудников, в среднем 45-50-летних. Это оказалось оптимальным для смены поколений. Теперь нам всем 55–60, а молодежи нет. Есть аспиранты, успешно пишущие и защищающие диссертации, но не желающие оставаться в Институте при конкуренции других высоко оплачиваемых рабочих мест. Время нормальной смены поколений уже упущено. Через несколько лет академическая социально-экономическая география просто перестанет существовать.
Но пока наш отдел жив. И мы по-прежнему радуемся друг другу, встречаясь на заседаниях по пятницам. Хотя все чаще слушаем доклады чужих, а не друг друга. И даже не вполне представляем, кто чем занимается. Наш нынешний заведующий С. С. Артоболевский вот уже 14 лет пытается нас сплотить. Но при страшной занятости и востребованности вовне это довольно сложно. Помогают семинары, базирующиеся на энтузиазме отдельных сотрудников (Сократические чтения и методологический семинар, организуемые В. А. Шупером, исторический семинар В. Н. Стрелецкого, тематические ежегодные конференции, проводимые прежде Ю. Г. Липецом, которые ныне курирует С. С. Артоболевский), совместные сборники да аспиранты, предзащиты и т. п. Но по-прежнему главное – это неформальное общение с людьми умными и талантливыми, которых я знаю уже более 30 лет, и которых я не только уважаю, но искренне люблю.
А. Н. Маккавеев
Мое знакомство с Институтом. Не только геоморфология
Первое поле
Экспедиции составляли значительную часть жизни сотрудников Института географии, и по времени, и по затратам сил. Моя первая серьезная экспедиция была связана тоже с нашим Институтом.
В далеком 1962 году я, вместо практики в Хибинах, которую проходили студенты первого курса географического факультета МГУ, отправился в экспедицию на Печору. Начальником был Борис Александрович Корнилов, научный сотрудник Института географии, незадолго до этого защитивший кандидатскую диссертацию.
Зачислили меня лаборантом. Первый визит в ИГАН был в канцелярию, где я заполнил анкету, написал заявление и получил направление за справкой о здоровье в академическую поликлинику «на Кировской». Стояла теплая погода конца июля. Институт был практически пуст и, может быть, поэтому мало запомнился.
В поликлинике очереди были небольшие, но неспешные. Времени сидения хватило на то, чтобы прочитать учебник «Геоморфология» М. В. Пиотровского, который «как толковый и не растянутый» рекомендовал мне папа. Дело было в том, что геоморфологию на первом курсе еще не проходили. Теперь я думаю, что косвенно эта книга повлияла на мою дальнейшую специализацию.
Впечатление произвел институтский склад в старом доме неподалеку от площади Дзержинского. Дом этот давно снесли. Сначала надо было пройти под арку, затем через темный подъезд, спуститься в подвал, где на обширных стеллажах стояло, лежало и громоздилось разношерстное снаряжение и оборудование. Работали там двое пожилых мужчин. С ними Борис Александрович был на дружеской ноге. Все снаряжение отвезли на квартиру к Корнилову, где еще раз проверили все вещи, особенно палатку. Мама нашего начальника покормила вкусным обедом.
Тут надо сказать и о нашем отряде. Задача экспедиции была связана с планируемой переброской части стока северных рек в мелевшее в то время Каспийское море. Кроме начальника и меня в отряде было еще двое: студентка пятого курса Ирина Авессаломова, потом она работала на географическом факультете, и знакомый Бориса Александровича Саша Саблин-Яворский, студент «Менделавки», как панибратски называют Московский химико-технологический институт имени Д. В. Менделеева – парень непоседливый, брюнет с маленькой бородкой из жесткой почти прямой щетины. О пятом участнике я еще не знал.
Несколько дней спустя мы были в поезде, шедшем до Сыктывкара. Оттуда на маленьком самолетике долетели до Курьи – небольшого поселка, расположенного там, где Печора выходит из Уральских гор на равнину и поворачивает к северу. По берегам быстрой и чистой реки стояла тайга. Мы поставили палатку недалеко от поселка, на берегу Волосницы – маленького левого притока Печоры.
Борис Александрович купил или, скорее всего, выменял за бутылку водки небольшой плот из толстенных бревен. На них были прибиты длинные доски. С обеих сторон плота мы сделали «гребли» – колоды, на которые укрепили большущие самодельные весла, представлявшие собой ошкуренные еловые стволики с прибитыми на них короткими досками. На одном конце плота прибили лист железа, уложили на нем круг из камней, отметив место для костра, но пользовались этим очагом редко. Большую часть плота заняла палатка. Закончив приготовления к плаванию, мы на шестах вышли из Волосяницы в Печору.
Река несла нас довольно быстро. Если нужно было что-то осмотреть, совершить маршрут по берегу или съездить в ближайшее селение в магазин или на почту, использовали маленькую двухместную лодочку, тоже добытую в Курье и привязанную у нас «за кормой». Плыли днем, на ночевку приставали к берегу, разводили костер, готовили ужин. Спать в палатке на плоту первое время мешали неровные стыки досок, один из которых оказался у меня под самым боком. Но, в конце концов, я так привык, что на протяжении некоторого времени по приезде в Москву этих стыков не хватало для нормального сна.