Страница 29 из 31
— Понимаешь, когда ты начал шастать по сцене, я, честно говоря, решила, что все погибло. А ты вдруг собрался и классно сыграл. У тебя даже на репетициях так не получалось.
Естественно, я не стал распространяться, почему у меня получилось. Слишком было бы много чести этому Ваське! Но, естественно, Агатины похвалы были настоящим бальзамом для моего раненого сердца. И смотрела она на меня при этом так… Ну, в общем, хорошо смотрела.
Мне было радостно, но одновременно и грустно. Потому что наши репетиции кончились и отныне у меня нет больше предлога каждый день после уроков приходить к Агате. Да и наша вечерняя прогулка подходила к концу. Мы уже приближались к дому Агаты.
— Слушай, — решился наконец я. — А может, завтра куда-нибудь сходим? Или, например, с Бесиком погуляем вместе.
— Не могу. Извини. Завтра никак не могу, — по-моему, смутилась она.
— Ты куда-нибудь уезжаешь на воскресенье? — поинтересовался я.
Агата молча кивнула.
— Ну ладно. Тогда до понедельника, — вздохнул я.
Она снова кивнула и, бросив: «Пока», — скрылась в подъезде. Я повернул к Рождественскому бульвару. На душе у меня вмиг сделалось очень скверно. Однако, когда я подошел к родному дому, мне несколько полегчало. Я вдруг сообразил: если Агата и впрямь уезжает на воскресенье, значит, и с Васькой по идее раньше понедельника не увидится. А там посмотрим, как все пойдет.
И я уже в хорошем настроении надавил на кнопку звонка. Открыла мне мать.
— Где ты был? Женечка уже давным-давно пришла.
— Провожал Агату, — внес ясность я.
— А-а, — немедленно успокоилась мать.
— Климка! Климка! — наступая друг другу на ноги и пихаясь, вылетели в коридор Мишка с Гришкой. — Иди скорее на кухню! Там Женька рассказывает, как она сегодня в школе понарошке куклу убила твоим ножиком. И ей за это долго-долго хлопали.
— Дай нам ножик. Мы тоже хотим! — потребовал Гришка.
— Дай, дай, дай! — вцепился мне в руку Мишка.
Гришка вцепился в другую. И они хором загалдели:
— Дай, дай. Я тоже хочу! Нет, я! Нет, дай мне! Нет, мне, а не Гришке. Нет, не Мишке, а мне!
— Цыц! — пришлось крикнуть мне.
Братцы мигом заткнулись. Однако в следующий миг, синхронно выпятив нижние губы, завыли трубными голосами:
— Баба-а! Климка плохой! Ножик свой не дает, чтобы куклу убить!
— Идите сюда! — крикнула из своей комнаты бабушка.
Близнецы немедленно скрылись за дверью. Оттуда продолжал раздаваться голос бабушки:
— Куклу не надо убивать. Она хорошая.
— Нет, надо! — хором возразили близнецы. — Женька убила, и ей за это много хлопали. Мы тоже хотим.
— Кошмар! — войдя на кухню, ужаснулся я. — Слушайте, предки, кого вы растите? Почему Мишка и Гришка такие кровожадные?
— Это Женька виновата, — подергал себя за бороду отец. — Она дурной пример подает. А кстати, как твое выступление? — осведомился он у меня. — Ты стихи читал или басню?
— Бери выше, — вместо меня ответила Женька. — Он у нас теперь пылкий Ромео.
— Заткнись! — Я почувствовал, что мои уши начинают гореть.
— Ромэо? — заинтересовался отец. По-моему, он ожидал от меня чего угодно, но не этого.
— Ну, — подтвердила Женька. — Он со своей Агаткой любовную сцену на балконе разыгрывал. Только без балкона.
Отец с матерью переглянулись. Женькино сообщение явно их потрясло.
— Ну, разыгрывали, и что? — решил я отнять инициативу у Женьки. — Между прочим, это тоже Шекспир. Тебе можно, а нам нельзя? Кстати, нам тоже много хлопали.
— А я что, возражаю? — огрызнулась Женька. — Но, по-моему, вам рановато играть Ромео и Джульетту.
— Нам-то как раз в самый раз, — нашелся я. — А вот тебе, Женька, уже поздно. Переросла ты Джульетту. Отелла ты наша!
Женька, взвившись со стула, попыталась врезать мне подзатыльник, но между нами вклинился папа.
— Брек! — сказал он. — И вообще, мне не ясно, чего вы сейчас делите.
— Ничего мы не делим, — обиделся я. — Просто Женька хамит.
— Нет, это ты хамишь! — заверещала сестра. — И вечно все мне портишь.
— Ни фига я не порчу! — с обидой в голосе сказал я. — Между прочим, даже ножик тебе одолжил.
— Климка, дай ножик! Ножик дай! — немедленно появились в кухне Мишка и Гришка.
Вот тут я Женьке и отомстил за Ромео.
— Ножик у нее, — указал я пальцем на сестру. — Так что все вопросы к ней.
Вопросы не замедлили возникнуть. Близнецы бурно атаковали Женьку, и ей тут же стало не до меня. Когда Мишка и Гришка на кого-нибудь насядут, тут только бы выжить.
В результате Женька в сопровождении орущих близнецов направилась к себе в комнату за бутафорским ножиком. Едва эта орава испарилась из кухни, отец, прикрыв дверь, сказал мне:
— Клим, ты уже почти взрослый. Все-таки с сестрой обращайся повежливей.
— А чего она надо мной издевается, — парировал выпад я.
— Ну, она же так, любя, — принялся объяснять предок.
— И я тоже любя, — был вполне искренен мой ответ.
Отец тяжело вздохнул.
Глава X. А ТЫ ЧТО ДУМАЛ?
воскресенье утром мне позвонил Тимка. Сперва он принялся выяснять, как вчера все прошло, потому что на просмотр не попал из-за своего бокса. Я рассказал, а потом он предложил мне погонять у них во дворе в футбол. Там по выходным обычно играла сборная команда. Очень, надо сказать, разновозрастная. Самому младшему участнику было семь лет, а самый старший, дворник Никита Пантелеймонович, давно уже отметил свое пятидесятилетие. Но в воротах он стоял классно. Видимо, за счет личного опыта, а также объема.
Я с радостью принял Тимкино предложение. Хоть как-то мозги переключить. Потому что, к большому своему удивлению, я уже просто весь извелся в ожидании понедельника. Ведь вроде бы пошел поступать в театральную студию просто за компанию с Будкой. Да и с Агатой разучивал сценку только из-за того, что она попросила, ну и Ваське, конечно, хотелось доставить несколько неприятных минут. А вот теперь как-то все изменилось, и я вдруг безумно захотел, чтобы меня приняли. Частично из-за Агаты. Но, главное, после таких усилий и волнений было бы очень обидно пролететь. В общем, в то воскресное утро я лишний раз убедился, что душа человека — потемки, даже собственная.
И вот, заглушая муки своей собственной души, я до самого обеда как одержимый играл в футбол. Тимка потом сказал, что я был в ударе. Наша команда под чутким руководством Никиты Пантелеймоновича уделала противника со счетом тридцать пять — три.
Однако как только игра прекратилась, я снова начал страдать и мучиться. Мне уже словно воочию виделся список участников студии, где нет моей фамилии. Будку, бесспорно, возьмут. Агату, естественно, тоже. Ну и, конечно же, Женьку. Вот тут она и порадуется. А наглый Васька, наверное, скажет что-нибудь высокомерно-сочувственное. Мол, не горюй, парень. Попробуешь свои силы на следующий год.
— Слушай, Клим, какой-то ты сегодня не такой, — оторвал меня от невеселых размышлений Тимур.
— А по-моему, совершенно нормальный, — откликнулся я.
— Ну, ни фига себе! — завопил Тимка. — Я уже три раза спрашиваю, что ты после обеда собираешься делать?
— Ах, после обеда, — откликнулся я. — Да не знаю.
— Может, пойдем по Сухаревке пошляемся? — предложил он.
— Пойдем. — Мне было все равно, что делать, только бы не оставаться наедине с самим собой.
Когда я вернулся к обеду, Женька оказалась дома. Вид у нее был мрачный и неприветливый.
Я знал, что с утра моя сестрица ходила к тети-Нонниной Нинке. Думаю, не без тайной мысли попытаться заранее расколоть тетю Нонну на результат.
«Неужели провалилась?» — глядя на угрюмую Женькину физиономию, подумал я и тут же осведомился:
— Ну, чего там тетя Нонна?
— Молчит, как партизан на допросе, — буркнула моя сестрица. — И что за люди пошли! Хоть бы намекнула! Так нет ведь! На все наши с Нинкой расспросы тетя Нонна твердила одно и то же: «Потерпите, девчонки, до понедельника. Мы так договорились».