Страница 3 из 19
Спустя несколько лет после того, как я прилетел в Пекин, у меня был ужин с одним близким китайским другом. Она замечательная женщина. Если вы спросите, каким образом Китай в кратчайшие сроки из нищеты вырвался в процветание, то ответом будет: это благодаря таким, как она. Она училась в Китае, жила за границей, где овладела искусством экономики и финансов, и, наконец, вернулась на родину, горя желанием посодействовать строительству современного послереформенного Китая. Почти всегда, когда правительство сталкивалось с новой сложной финансовой проблемой, ее направляли к какому-нибудь запутавшемуся министру или к вице-премьеру. В своей разнообразной деятельности она помогла поднять на ноги китайскую фондовую биржу, восстановила разоренные банки и руководила образованием первого в стране суверенного фонда. Она была всего на несколько лет старше меня, но ее уникальные способности и абсолютная лояльность означали, что она видела молниеносное развитие китайской экономики – отчасти чудо, отчасти едва не случайность – в непосредственной близи.
Пока мы ужинали, рядом открылась дверь в смежное приватное помещение. Китайцы часто едят в приватных комнатах, и лучшие рестораны являют собой как бы садки удобно расположенных тайных мест – напоминание о том, что в Китае дверь за дверью ведет к еще более тщательно упрятанным закромам, – чего стоит хотя бы Запретный город. Когда дверь открылась, мимо нас проследовала процессия высших партийных лиц, окружавшая серьезного, с квадратным лицом, но улыбающегося человека, который вскоре стал одной из самых могущественных фигур Китая. Проходя мимо, он приветственно кивнул нам двоим. Как только он скрылся, я спросил свою подругу: «Откуда ты его знаешь?» Я ожидал, что ее знакомство с ним можно было объяснить тем, что она была связана с высшими лицами в финансовой сфере. Ее ответ удивил меня:
– У нас один и тот же мастер.
К тому моменту я прожил в Китае только четыре года, поэтому мне показалось удивительным узнать таким необычным образом о том, что я позже узнаю – и даже увижу и сам испытаю, – о духовной жизни высших партийных лиц Китая, в особенности самых высших. Мастер, о котором говорила мой друг, был мастер Нань. Хотя его почти совсем не знали за пределами страны – я уверен, вам он не был известен, пока вы не прочитали о нем пару страниц назад, – но в Китае он был иконой. Его книги о буддизме и философии продавались миллионами. Его лекции смотрят на DVD и в Интернете, а слава его распространяется не на одно поколение и превосходит политику, искусство и философию. Его книгу с одинаковым успехом можно найти как на столе у ректора, так и в кармане разносчика чая в Куньмине.
Нетрудно понять, что, когда меня известили о том, что такой человек, как мастер Нань, может быть духовным наставником тех, кто правит этой огромной страной, людей, с которыми я встречался и работал в исключительно рациональных делах повседневной жизни модернизирующегося Китая, у меня возникло множество вопросов. «У нас один и тот же мастер?» Но одна из вещей, которые быстро понимаешь в Китае, – ясное осознание чего бы то ни было достигается не задаванием различных вопросов, – во всяком случае, не прямых. Юнь Мэнь, древний буддийский мудрец, попал в точку, сказав, что десять тысяч видов заумных речей ни к чему сколько-нибудь глубокомысленному не приведут. Лишь одно предложение моей собеседницы погрузило нашу беседу, вращавшуюся в вихре китайской политики и экономики, на большую глубину, где она и оставалась в последующие годы.
Особой страстью мастера Наня была, как я узнал в ту ночь, ветвь китайского чань-буддизма, которая около тысячи лет назад вдохновила создание японской школы «мгновенного прозрения», известной под названием риндзай. Риндзай-дзен знаменита на Западе своими коанами, своеобразными загадками: «Каким было твое лицо до того, как ты появился на свет?» или «Как звучат аплодисменты одной ладонью?», – которые нельзя разрешить, исходя из одного лишь здравого смысла. Они требуют чистой, отточенной чуткости. Коаны – это не столько математические задачи или словесные каламбуры, сколько вопросы, на которые нужно ответить самой душою. У нас, на Западе, такой образовательной концепции нет. Цель риндзай – внезапно и всецело прийти к пониманию истинной природы мира. Такое «мгновенное прозрение» – проявление сугубо восточного мироощущения: истина устоит перед логикой. Ее нельзя запросто объяснить или преподать словесными средствами. Оно обращается к непосредственным чувствам, таким как любовь или приступ ярости. В учении риндзай целью является сужение и сжатие сознания, для того чтобы открыть его, путем медитации, сосредоточения, выполнения упражнений и – временами – применения бьющей «палочки просвещения». Тот момент, когда вся причинно-следственная связь мира становится незабываемо очевидной. Цель – мгновенное, ослепительное просветление.
Я изучал риндзай с 16 лет. Итак, следующей после того ужина в Пекине весной мне посчастливилось быть приглашенным в кампус мастера Наня.
Часто говорят, что в те дни, когда кампус мастера Наня на озере Тайху открыт для практики, когда сотни богатых представителей элиты, имеющих обширные связи, стекаются туда со всего китайскоговорящего мира, он является лучшим коммуникативным местом в стране. Но в выходные во время моего первого визита центр Тайху был закрыт для посетителей. Нас было всего около десяти человек, включая меня и мою подругу. Мы все были учениками. В первое утро мы прошли в большой холл с видом на озеро и, скромно сев на лавки, начали медитировать. А в первый вечер мастер Нань сел с нами во время ужина. Он дышал жизнью и выглядел моложе лет на двадцать, к еде почти не прикасался. Над его переносицей я заметил небольшой бугорок. Это след, который остается, согласно буддийской традиции, когда самопогружение и медитация доводят человека до глубокого прорыва, и энергия начинает исходить из головы в этом месте – «третьем глазе» – во внешний мир, оставляя небольшое образование из плоти как физическое свидетельство.
Когда мы закончили ужинать, мастер Нань спросил, что у меня на уме. Позже я узнал, что это была его привычка – сначала дать слово гостю – не важно кому: политику, промышленному магнату или простому посетителю, – и лишь затем пуститься в рефлексию. Он обращался ко мне с осторожными расспросами со своим мурлычущим сильным прибрежным акцентом. Иногда его вопросы казались мне отвлеченными от моих главных соображений, но вскоре они начали представляться мне подобными иглам. («Что бы он ни промолвил, – говорили про Юнь Мэня, – слова его – словно железные шипы».) Многие присутствующие торопливо конспектировали: что бы мастер Нань ни находил важным, чувствовали его ученики, это стоит записать.
Я знал, что записи лекций и беседы мастера Наня часто передавались по электронной почте. Это были карты в реальном времени, отражавшие невидимый танец наших жизней в контексте истории и философии, с такими названиями, как «Понимание современного китайского поколения» и «Мастер Нань отвечает на вопросы о китайском и западном знании». Конечно, мы живем сейчас, но мастер Нань ясно понимал, что мы живем также и в историческом потоке, в определенный момент непрерывного изменения. Не будет лишним вспомнить, что фундаментальный текст китайской цивилизации – «И Цзин», «Книга перемен», которой 3500 лет. Китайцы рассматривают любой вопрос, имея в виду мысль о том, что единственное неизменное – это непостоянство. Проблемы редко уходят совсем; они просто меняют форму. Победа никогда не является абсолютной. Таким образом, нет никакой «законченности». Мир непрестанных перемен предполагает, что эффективное образование состоит не из одного лишь овладения фактами, как это принято на западе, но также из воспитания неусыпной чуткости. Разновидность этой цели – приспособиться и преуспеть в условиях перемен – была сердцем учения мастера Наня. Она сделала его идеи необыкновенно привлекательными в эпоху перемен в Китае.
Списки пользователей записей его лекций, служащих китайским эквивалентом технологических карт, включали Алана Гринспена, Колина Пауэлла и Уоррена Баффетта. «У меня только что побывал очень важный лидер», – сказал мне во время моего визита Нань несколько лет спустя. Я видел вооруженную охрану на территории и военные машины, то въезжающие, то выезжающие, весь день. «Он спрашивал, какие книги я мог бы посоветовать для понимания времени, в котором мы живем. Я сказал: «Я мог бы дать вам кое-какие книги, но вы их не поймете». Мастер Нань смеется. Железный шип. «Это нельзя понять чтением!» Мастер Нань обучал своих студентов в соответствии с первоначальными принципами чань: совокупность психологических, философских и физических методов необходимо сначала раскрыть, а затем уже применить их в качестве фундаментальных закономерностей развития мира.