Страница 11 из 39
— Не Антэк ли? — блеснул глазами отец.
— Нет. Я его и не видел.
— Нечего зариться на чужие края, — сказал отец, готовясь к ужину. — Мало ли что могут говорить? Там хорошо, где нас нет. А если познакомишься поближе, то увидишь, что нигде даром хлеба не дают. Вот в Америке, говорят, тоже хорошо, а сколько наших людей убежало оттуда? Народу на земле столько, что всё ровно все панами не будут. Лучше небольшой кусок хлеба, но определенный.
С нетерпением ждал Юзик следующего дня, чтобы послушать дальше интересные вести. Но не так легко было снова найти. Опять пошли разговоры на разных языках, музыка, пение. И хуже всего то, что слышалось все это вместе.
— Словно ярмарка какая-то в воздухе, — говорил Мотэль.
Только дней через пять поймали они еще отрывок:
«Советская власть в Китае закрепилось окончательно»…
А дальше ничего нельзя было разобрать.
Как ни прятались радиослушатели, но соседние парни заметили. И наши товарищи вынуждены были принять в компанию Винцуся, а потом и Тимоха.
Через два дня удалось услышать, что в Сосновицах идут бои между рабочими и войсками, что в Варшаве и Лодзи тотчас начались забастовки, но какие-то ППС помешали.
Вместе с этим и среди рабочих в имении начались какие-то тайные перешептывания и беседы.
А вслед за этим в усадьбу приехало двадцать человек гусаров. На второй день пошли слухи, что Антэк арестован и куда-то увезен.
Прибежал Мотэль, встревоженный, бледнея.
— Сегодня ночью трясли нас, все перевернули. Но ничего такого не нашли. Хотели было арестовать и отца, но почему-то оставили. Наверное, потому, что избили плетью. Теперь придется сидеть тихо-тихо, так как они следят.
Как же жалел Юзик, что арестовали Антэка! Юзик постоянно собирался поговорить с ним побольше, серьезно; сказать, что они уже многое знают, признаться, что слушали Минск. Он надеялся, что Антэк объяснить все то, что им было непонятно, а может даже даст какое поручение…
И вот не успел! Да самого Антэка жаль — такой хороший был парень.
— Давно этого следовало ожидать, — сказал отец, услышав об аресте Антэка. — Сам виноват. Нечего было соваться, куда не надо.
Две недели стояли солдаты. В это время и парни не собирались возле своего радио.
Тем временем начались занятия в школе. Ксендз гремел:
— Берегите, дети, ваши души. Нечестивые — коммунисты хотят погубить и отчизну, и всех добрых христиан. Отрава их протекает везде. Наблюдайте за всеми врагами, помогайте вскрывать их.
Учитель сказал, что Польша самая большая и счастливая страна, что в ней всем людям живется хорошо, что в ней лучшие порядки и что вся прежняя история ее свидетельствует об этом.
Если раньше все эти разговоры иногда интересовали Юзика, потом тошнило, то теперь уже Юзик чувствовал какую-то злобу и едва удерживался, чтобы не сказать, чего-нибудь против. Но он был в четвертой классе, учился последний год и утешал себя, что недолго уже осталось слушать эти приевшиеся поучения.
А что дальше?
В пятнадцать лет Юзик мог размышлять об этом более серьезно, но придумать ничего не мог. Он чувствовал, что вокруг что-то делается, что есть люди как Антэк, которые делают что-то определенное, большое, полезное для всех трудящихся. Но что? Как?
Даже, если добиваться такого же положения как в Советском Союзе, так и то Юзик не мог себе представить, какое там положение. Одно только он знал — там творится что-то интересное и необычайное.
Эх, если бы попасть к деду!
Разгром радиостанции
Однажды жители деревни увидели у себя молодого польского офицера. В блестящем военном мундире, с сигарой в зубах, заломив конфедератку[5], шел он по улице и хлопал по голенищам стэком[6].
— Взгляните: Чесь, Захаров сын! — удивлялись люди.
— Ишь, каким паном стал!
— На эти деньги везде будешь паном.
Сейчас и не подходи к нему.
Но один прежний товарищ Чеся, Коля, подошел.
— Здорово, Чесь!
— Добрый день! — ответил тот добродушно, но руки не подал.
— В гости приехал?
— Надо посетить дом.
— Надолго ли? Может, опять будем рыбу ловить как когда? — льстиво сказал Николай.
— Вряд ли.
— Куда идешь?
— Да надо посетить господина Загорского, — безразличным тоном ответил Чесь. Обижаться будут: два дня как; приехал, и не был еще у него.
— О!.. — Произнес Николай ни то с ужасом, ни то с необычным почтением.
А Чесь пошел дальше.
И сразу же по всей деревне загудели, что Чесь пошел в гости к самому пану…
Пан Загорский сидел в своем кабинете за стаканом кофе и пересматривал газету. Иногда звонил телефон.
— Варшава? Алё, я. А кто говорит? Пан Пржэсмыцки? Бардзо пшыемне. Да… да… очень рад. Благодарю пана за беспокойство. Довидзэня.
Вошел лакей.
— Там к пану офицер пришел.
— Какой?
— Господин Купрейчик.
— Купрейчик? Не знаю такого.
— Захара из деревни сын.
— А… Что ему нужно?
— Просто говорит, что вас хочет видеть.
— Ну, пусть идет.
Чесь остановился перед дверью, поправил сваи ремни, воротник, кашлянул и переступил порог.
Прежде всего ему бросился в глаза огромный портрет Пилсудского, потом ряд королей. Огромные шкафы с книгами, письменный стол и за ним пан Загорский, важный, бритый мужчина. Как передовой и деловой человек, он даже брил официальные барские усы.
Чесь ударил сапогом о сапог и чуть не поскользнулся на блестящем паркете.
— Мои приветствия пану! — промолвил он, быстро склонив голову.
— Проша, — сказал пан Загорский, неохотно поднимаясь с кресла. — Садитесь.
— Оказавшись в этих краях, посчитал необходимым засвидетельствовать почтение господину, — говорил Чесь, усаживаясь в кресло.
— Благодарю пан. Надолго к нам?
— На неделе две.
Помолчали.
— Где пан служит? — справился Загорский.
— В семнадцатом полку.
— Да… да…, — произнес господин Загорский, не зная, что дальше делать с своим гостем.
Чесь тоже чувствовал себя как-то неловко.
— Где ваш полк стоит? — наконец спросил хозяин.
— В Сосновицах.
— Может, пан принимал участие в последних событиях?
— А как же, — оживился Чесь. — Много положили мы этих забастовщиков.
Оживился и пан Загорский.
— Хорошая вещь! Хорошая вещь! — сказал он, потирая руки. — А то, знаете, за последнее время они слишком осмелели.
— Да. Каждый месяц идут стычки в разных городах. Но мы с ними справимся. Плакали московские деньги.
— Хо-хо-хо! — затрясся животом пан Загорский и даже похлопал Чеся по колене. — Хорошо сказано! Хо-хо-хо!
В этот момент в кабинет вошла красивая барышня, дочь господина Загорского. Увидев гостя, она остановилась у порога. Чесь встал и еще раз хлопнул сапогами.
— Знакомьтесь, — сказал, Загорский, — моя дочь… Панна Мальвина. Пан… пан…
— Купрейчик, — подсказал Чесь.
Он взял паненкину руку и осторожно дотронулся к ней губами.
— Проша в гостиную, — предложил Загорский.
Они вошли в богатый комнату. Огромные окна, бархатная мебель, картины в золотых оправах, ковры, пальмы, художественные столики из разноцветного мрамора, статуэтки и много разных дорогих вещей, все это так поразило Чеся, что он едва не лишился всей своей смелости.
Панна Мальвина тотчас засыпала Чеся вопросами, давно ли он из Варшавы? Который там теперь театр? Видел ли он Ягодека в роли Отелло? и др. и пр.
В кабинете позвонил телефон. Пан Загорский попросил извинения и пошел к себе.
Чесю очень трудно было отвечать на вопросы панны Мальвины, так как он редко и мало был в Варшаве, да и во всех этих делах мало что понимал.
Барышня начала терять интерес.
— К кому вы приехали? — спросила она наконец.
— Да… родители… — нерешительно произнес он.
— А где ваш отец?
— Здесь… в деревне…
5
Четырехугольной шапка.
6
Обшитые кожей прут.