Страница 18 из 25
Быстро прогремели через село; слепые, маленькие хаты выступали и терялись по обеим сторонам дороги. Остановились у крайней избы. Дальше плотной стеной вставал ночной, таинственный лес. Мак всматривался невольно, нет ли огней — следа искателей клада. Нет — была только черная, обвевающая холодом тьма.
На стук вышел высокий мужик с русыми растрепанными волосами, с широкой, вьющейся бородкой. В левой руке он держал фонарь. На правой, засунутой за тесемчатый пояс, не было четырех пальцев.
Это был инвалид Бубнов, действующее лицо записок Штреба, организатор восстания в селе Огневе.
— Ты Бубнов? — Инвалид кивнул головой. — Председателем сельсовета будешь? Ладно. Из города мы, товарищ, нужно вот одно дело прояснить. Ты то, я знаю, мужик надежный! — Фенин дружески хлопнул Бубнова по плечу.
Все трое прошли сени и очутились в темной избе. Бубнов поставил на лавку фонарь, стал зажигать керосиновую лампу.
Стены древней, закопченной избы были увешаны плакатами и портретами вождей с исколотыми, бахромящимися краями. На самодельной полке в углу высилась груда книг. С широкой лежанки торчала спящая нога. Бубнов сбросил с лежанки разное барахло, предлагая гостям присесть.
— Товарищ Фенин, мы задерживаемся, нужно торопиться! — напомнил Мак.
— Сейчас, в один секунд! — Фенин обернулся к Бубнову. — Нужно вот сначала товарища в курс дела ввести. Ты как, Штреба — красного летчика — помнишь?
— Штреба? Штре-е-ба? — задумался Бубнов. — Нет, не такого чтой-то! А это по какой, собственно, так сказать, линии, товарищи? — заспанное лицо Бубнова раздвинулось добродушной усмешкой.
— По какой линии? Ты что, не знаешь, значит? — Фенин растерянно покосился на Мака. Мак вступил в разговор.
— Товарищ, здесь идет дело о времени борьбы с белогвардейцами. Вы помните — лет семь тому назад Медынск был занят белыми. Там стоял отряд полковника Тихонова, у вас в деревне — казачий разъезд. Помните? Вы тогда подготовляли восстание, Штреб пришел в это время. Вы спрятали его в избе…
Напряженное лицо Бубнова просветлело. Он приподнялся, радостно сверкнув голубыми глазами, опечаленный, снова сел на лавку.
— Ага, помню, этот летун от большевиков, — вот ты о ком! — быстро заговорил он. — Оно точно, было такое дело! Еще на сеновал я его спрятал, хлебушко ему носил. Только помер он потом… застрелили, окаянные.
Он задумчиво провел рукой по волосам:
— Как порубили мы этих казаков, прихожу к себе, полез на чердак, вижу, лежит, руки раскидамши и все лицо в крови. Еще в углу, помню, сено разрыто было… И как это я сразу запамятовал… такой душевный был, все про интернационал да про нашу власть советов говорил. Имени его — Штреб, что ли — не знал я только. Да и как забыть? — удивленно покрутил он головой: — с месяц тому назад тоже трое приезжали, про него расспрашивали.
— Приезжали? — Фенин так и впился в лицо Бубнова.
— Кто? Когда приезжали? Что за люди?
— С месяц тому, говорю, было! — несколько удивленно повторил Бубнов. — Приехали каких-то трое, двое будто не из наших, все по-иностранному лопотали. Тоже прямо ко мне, деликатно так выспрашивали, вроде вот как они! — Бубнов указал на Мака. — Потом ушли, все в лесу ходили, кончили — сели в телегу, снова уехали. Целый мешок чегой-то в лесу набрали, слышно. Сам то я не видел — соседи баяли: один щуплый такой, ростом поменьше, объяснял, что для науки это. Ну что ж, мы не против. Да что ты, парень, чудной какой?.. — удивленно посмотрел Бубнов.
На Фенина как будто напал столбняк. Несколько секунд, хмурый, он неподвижно просидел на лавке, потом с необычайной живостью обернулся к Маку.
— Мешок… из леса? — слабым голосом, заикаясь, сказал Фенин. — Мать им в душу, они уже давно украли его! — вдруг дико заревел он, вскакивая: — Вся эта история с кладом ложь и провокация! Дочь Добротворского надула нас — ее отец и не думал ехать за деньгами! Иванов был прав — я сам давно чуял это! Ну, что вы можете сказать теперь? — остановился он против Мака.
Но искреннее изумление и горе, выразившееся на его лице, могли рассеять самые мрачные подозрения.
— Что сказать? — Мак опустился на скамью. — Но, товарищ, мы же еще не знаем, правда ли это! — нерешительно поднял он глаза. — Ведь то, что сказал этот товарищ — еще не полное доказательство… Могло быть совпадение… Подумайте — если профессор украл деньги еще месяц назад — зачем его дочери было отдавать нам бумаги — зря выдавать отца? Нет, мы все таки должны осмотреть лес! Возьмите — в том, что предполагаете вы, нет никакого логического смысла! — уже совсем оживился Мак.
Снаружи послышались странные звуки: быстро растущие гудки, хрип и пыхтенье, точка в точку напоминающие ход обыкновенного авто. Но авто в деревне, в такое время… Может быть, запоздавший англичанин… Все трое бросились к маленькому окну.
Перед избой в светлеющем мраке широкой улицы сдавленно блистали два белых снопа четырехместного автомобиля. С заднего сиденья быстро соскочила и бросилась к дверям смутно видимая фигура.
Мак, Фенин, а следом и Бубнов выбежали наружу и почти наткнулись на растрепанную, раскрасневшуюся Марусю, вбегающую по ступенькам.
— Маруся? Каким образом? — Мак машинально протянул руку. Маруся жадно ухватилась за нее, свободной рукой притягивая к себе маленького Фенина.
— Товарищи, скорее, — она дышала быстро и тяжело, — скорей! Бегала по всему городу, выпросила эту машину… Случились страшные вещи… Андрей… мой муж… вместе с той… я следила… вышли из дома профессора. Она говорила, что вас обвели вокруг пальца… что вас нарочно выманили из города…. что третий — профессор, конечно — устранен с дороги, заперт в доме и не освободится… Они готовят преступление — из-за мужа побоялась идти в милицию… Только вы можете… Скорей….
Все трое бросились к автомобилю.
ГЛАВА ЧЕТЫРНАДЦАТАЯ
Последним вскочил Мак. Шофер повернул руль. Тоскующим ревом будя население изб, оставляя позади недоумевающего Бубнова, два световых снопа рванулись через деревню.
Автомобильная гонка — какими словами описать ее? Какие слова — грубые, короткие и сжатые — нужны для передачи качки несущегося вихрем аппарата с лакированной, опущенной к земле мордой, оглашающей ревом пыльную дорогу?
Как описать смену обстановки — изумленно проносящиеся назад дома, вытянувшиеся в струнку столбы телеграфа, замерших по краям дороги прохожих? А если дело происходит ночью, на темной грани рассвета, когда зеленый воздух густ и вязок, если авто дан полный ход и три сердца в нем бьются в такт стальному сердцу мотора — каждый честный человек себя бессильным в таком случае!
Дорога свернулась, как твердый лист долго пролежавшей в виде свитка бумаги. Автомобиль влетел в Медынск.
— К дому Добротворского, — рявкнул Фенин в ухо молчаливому шоферу. — Там разберем, — отнесся он назад, — огибай к задней стене, к задней, знаешь, проулок за домом! Вот сюда! Стой!
Если бы жители Медынска проснулись в этот день на несколько часов раньше обычного времени, они увидели бы странную картину в узком переулке за улицей Марата. «Картина, — мелькнуло у Мака, — слегка напоминает киносъемку, момент — ограбление банка в Калифорнии».
Трое соскочили с автомобиля и бегом бросились вдоль задней стены сада Добротворского.
В своей дальней части стена поросла лопухом и высокими, густыми кустами. В тени одного из них открывалась узкая щель, образованная двумя раздвинутыми досками ограды. С той стороны щель закрывали разросшиеся ветви кустов заброшенного сада.
Сначала Маруся, следом Фенин и Мак протиснулись внутрь. По рукам ударило зеленое пламя крапивы. Они выбежали на дорожку.
Перед ними был спящий дом, с темными слепыми окнами, с покосившейся террасой. «На этой террасе, — вспомнил Мак, — дочь профессора приняла его впервые».
Он сунул пальцы в карман, стиснул ручку револьвера. В то же время Фенин вытащил свой, и большими прыжками двинулись к террасе.