Страница 16 из 25
Последние минуты он особенно внимательно прислушивался к чтению.
— Ты думаешь? — Фенин, не изменяя позы, задумчиво смотрел перед собой. — А по моему, это очень похоже на правду. О гражданской-то войне верно — я сам был здесь, подкапывался под белых. Помню и казачьего атамана Тихонова — зверюга был, прямо бог и царь. Рабочих направо и налево вешал, сам приезжал на казни смотреть. А в Лондоне вот: «скажите вашим лакеям…» Наверное, там по ночлежкам ночует да вспоминает прежнее житье…
Иванов встал с дивана.
— Фенин, не запускай арапа! Ты знаешь, что я говорю не про это!
— О чем же ты? — рассеянно спросил Фенин, продолжая смотреть в одну точку.
— Я говорю о строке в письме Добротворского. Он пишет, что знаком и даже хорошо знаком со мной, хотя я никогда даже не говорил с ним. Я вообще не знаю, что здесь происходит. Третьего дня этот идиотский разговор о портрете, сегодня отрывок из письма, приключение с моей женой. Какая-то чертова путаница! Хорошо, я согласен, что рассказ о кладе любопытная и вполне допустимая вещь, Но при чем здесь Маруся? Может быть, теперь… — он повернулся к Маку.
— Товарищ Иванов, может быть, лучше потом… личные дела… — Мак мучительно сморщился. — Смотрите, перед нами важный вопрос, нужно срочно выработать план действий…
— План действий? Выработать? — произнес сквозь зубы Иванов. Его обветренная рука вцепилась в острое плечо журналиста. — К черту план действий. Прежде всего, объясняйтесь. Я чувствую, что вы замешаны во всем этом. Куда девалась Маруся? Ну!
— Пустите! — Мак попробовал стряхнуть руку летчика.
— Ваша жена… Пустите, говорят вам… Почему вы хотите втянуть меня в ваши темные семейные отношения… После того, как вы только случайно не убили ее…
— Я? Ее?.. — пальцы Иванова разжались, и рука невольно потянулась к носу.
— Ну да. Что же — если уж вам так хочется — я скажу вам все. Знаете кто, кто был в саду Добротворского? Знаете, в кого вы стреляли вчера ночью? — Мак вскочил со стула, пронзительно смотря на изумленного летчика.
— Это была Маруся! Да! Два раза вы били по ней, как по зайцу! Вы чуть-чуть не ухлопали ее! И после этого вы еще удивляетесь, куда сбежала ваша жена.
Иванов с ругательством бросился вперед. Мак отскочил к стене. Фенин встал между ними.
— Маруся? Я? Откуда же я мог стрелять в нее? Вы спятили, голубчик, — Иванов помолчал, потупившись, и вдруг кротко поднял на Мака свои бесцветные глаза.
— Отойди, Фенин. Товарищ Мак, извиняюсь, я погорячился. Но, знаете, все, что вы сказали, такой, простите, вздор и даже похоже на клевету. Вы говорите, вчера ночью. Да ведь я никогда в жизни не был в саду Добротворского.
Мак мужественно решил довести разоблачения до конца.
— Но вас видела ваша собственная жена. Поверьте, товарищ, я очень хорошо отношусь к вам и не хочу ссориться. Но если вы этого требуете…
Коротко и точно, как в репортерской заметке, Мак изложил дневное посещение Маруси. Иванов слушал изумленно, подперев голову кулаком. Он сидел у стола, а Фенин водворился на его прежнее место.
— Странно, очень странно, — Иванов заскреб затылок, — вообще, товарищ, нужно сказать, — он слабо улыбнулся, — что вместе с вами на Медынск надвинулись всякие чудеса. Пожалуй, вы правы, — он помолчал, — сумасшествие моей жены — дело частного порядка. Прежде всего…
Иванов преобразился. Придвинув документы, он сразу стал человеком дела. Его глаза затвердели и обострились, черты лица стали четче. Он расправил на скатерти план сокрытия клада. Двое других смотрели через его плечо.
План оказался очень ясным и точным, составленным по всем правилам. Чертил его, несомненно, летчик, — дал заключение эксперта Иванов.
— Итак, товарищи, обсудим, — сказал Фенин. — Думаю, подлинность бумаг не подлежит сомнению — кому и зачем нужно было бы зря разводить такую канитель? Мы должны торопиться — золото не может уйти из рук рабочего государства. Этот Кэрч приехал вчера вечером — значит, сутки назад. — Фенин взглянул на черное оконное стекло.
— Как иностранец, он, конечно, зевать не будет. До Огнева двадцать верст. Хорошо еще, если он не отправился туда сегодня. Во всяком случае, мы выезжаем сегодня же — на хороших лошадях доедем в три часа. Вернемся как раз к началу торжеств. Вы сможете?
Мак кивнул головой.
— Ладно. А ты?
— Нет. — Иванов, очевидно, все еще не мог забыть свою неприятность. Его твердые пальцы нервно барабанили по краю стола. — Есть причины, ребята. У меня много работы в связи с предстоящими полетами. Да я и не нужен вам — справитесь вдвоем.
— Да ведь только на один день! — Мак вложил в свой голос всю наличную убедительность.
— И, кроме того, вдвоем нас мало. Их-то тоже двое, — поддержал Фенин. — Пойдет перепалка — что тогда? Ведь обещали мы не говорить милиции. Попроси — тебя заменят. Ну, идет?
Иванов снова сделал знак отрицания.
— Не уговаривай. Служба. И, кроме того, эти семейные неприятности. Конечно, вздор, но я определенно отказываюсь ехать.
Мак начал раздражаться. Или этот Иванов страшно хитрый мошенник, или у него какая-то другая тайна. Как же — ему указывают выход из опасного положения, хотят спасти, а он… он ведь, несомненно, замешан в деле. Мак решил пойти на последнее средство.
— Товарищ Иванов, вам нужно ехать. Это снимает с вас всякие подозрения. Неужели же вы не понимаете? Все-таки установлено, что вы бывали у профессора, знакомы с его дочерью… — он оборвал, видя, как лицо Иванова опять наливается кровью и он медленно встает из-за стола.
— Товарищ Мак! — Иванов приблизился вплотную. — Товарищ Мак, вы снова затронули этот вопрос и уже, кажется, не как мой лично! Теперь я уже не оставлю это. Я хочу верить, что сами вы просто находитесь в заблуждении, по молодости лет, что ли. Сейчас мы все втроем пойдем к Добротворскому и спросим — действительно ли он знает меня. Вы говорите, там был англичанин — привлечем свидетелем и англичанина.
Фенин радостно хлопнул его по плечу.
— Ладно, парень, это самое лучшее. И здесь же подложим им бомбочку — пускай едут с нами совместно откапывать советские деньги! А если нет — лопни мои глаза, если я сейчас же не отправлюсь в милицию.
Да, пожалуй, это было лучшим исходом. Пойти, откровенно выяснить, распутать создавшееся положение… Мак взглянул на строгое лицо Иванова. — Разве и вправду он не причем тут? Но к чему тогда эта окружающая его тайна?
Они вышли в уличный мрак. Быстро шагали к дому профессора. Иванов шел впереди — Фенин и Мак едва поспевали следом.
— Скажите-ка, товарищ, — повернул Фенин к Маку свое широкое лицо, — вы говорили про этого Кэрча. Вспомнил я, какие-то иностранцы были у нас в городе проездом месяца полтора тому назад. Как он выглядывает, этот Кэрч?
Перед Маком точно на киноэкране встало мертвенное лицо в желтоватых очках, с острой седой бородой и откинутыми назад белыми волосами. Снова лицо напоминало кого-то знакомого. И еще одно смутное воспоминание темным пятном всплыло в глубине памяти — воспоминание, связанное с именем Кэрча.
— Так-так, — усмехнулся Фенин. — Нет, этот не похож, те совсем другие были. А ваш, как вы описываете, вроде будто упокойник с виду… нет, не то, видно…
Дальше шли молча. Имя Кэрча не выходило из головы Мака. К этому присоединилось странное впечатление от замечания Фенина. Воспоминание окружалось некоторыми подробностями, наводящими на след. Вспоминалось:
Большая, уставленная столами комната-редакция. Да, здесь что-то связано с ней. Вечер. Он диктует машинистке… Нет, не то… Приходит посетитель… Не то снова… Сдавался последний материал… Сотрудник Павлов… Да, именно Павлов… принес…
Из ночи выступил невысокий забор и калиточное углубление профессорского дома.
Иванов нащупал проволоку и резко дернул звонок. Хрипло залилась собака — шагов не было. Звонок забился снова. С той стороны послышалась легкая поступь.
Женский голос спросил, что надо. Калитка распахнулась. На пороге, удивленно всматриваясь, стояла смутная тонкая фигура. Это была дочь профессора.