Простые люди

- О боже, отделайтесь от него как-нибудь. Тут и без этого пройдохи все идет кувырком.

- Похоже, укладчики выставляют пикеты. Начальник полиции не знает, что делать. Строго говоря, он должен дать команду на их арест.

- Тогда вообще хлопот не оберешься. Чего доброго, покинет свои посты вся полиция.

- Вы правы. Но пикеты разрешено выставлять, только если забастовка официальная. Об этом сказано в законе о производственных конфликтах.

- Скажите ему, пусть оставит этот закон в покое и вообще не мельтешит. Попробуйте еще раз связаться с кем-нибудь из штаб-квартиры профсоюза.

- А Беггс словно того и хочет, чтобы работа встала. По-моему, он ведет себя глупо.

- Да. Я скажу Буллмену, чтобы охладил его пыл. А то еще всеобщая забастовка начнется.

- Сейчас не время ввязываться в серьезный конфликт. Только посмотрите, какой у вас дефицит платежного баланса.

- Я на него уже полгода смотрю. Ладно, действуйте.

Заместитель министра обещал сделать все, что в его силах. Но его унылый вид огорчил министра. Эти постоянные служащие народ хоть и дружелюбный, но сплошь фаталисты. Министр вздохнул и потянулся к телефону.

Тяжелее всех пришлось Тонману. Целый день он провел в страхе, ожидая вызова в правление, и лишь к вечеру вышел спокойно посидеть за стаканчиком. Однако портовики, его старые кореши, не дали Тонману даже войти ни в одну из трех знакомых забегаловок - все отворачивались, стоило ему появиться на пороге. В глубоком унынии он ушел и зашагал по прибрежным улочкам. Вдоль порта через равные интервалы стояли полицейские, заменившие бастующих ночных сторожей, - кряжистые мужчины, крайне недовольные тем, что приходится работать сверхурочно. Суда безжизненно замерли у причалов, поверх слабого света прожекторов вытянулись костлявые шеи кранов. Звезды попрятались, вечернее небо грозило разразиться дождем. Окна изредка попадавшихся баров выплескивали на тротуары лужицы света. Оживленные разговоры, доносившиеся до слуха Тонмана, затихали, оставаясь позади, и он чувствовал себя бездомным. Тонман знавал и лучшие дни. Раньше он неплохо орудовал кулаками. Мог сладить один с двумя полицейскими. Мог пойти во главе рабочих и отстаивать общие интересы - тогда для переговоров требовались лишь крепкие слова да недюжинная смелость, только и всего.

Теперь все изменилось. Бумажная волокита, телефонные звонки, процедурные вопросы и сферы полномочий - от всего этого у него пухла голова. А душа была добрая, преданная. И вот сейчас, неожиданно оказавшись изгоем, он ужасно страдал и время от времени даже останавливался, чтобы успокоиться. Но стоило ему остановиться, как река, и краны, и ветер, гонявший мусор, которого на портовых улочках всегда хватало, и каменные дома, и очертания нависавших из темноты огромных контейнеров - все это наполняло его такой безысходностью, что он тут же шел дальше.

Наконец ноги снова завели его в бар. Там сидели моряки, но все англичане - они его едва знали. Тонман сидел и пил в одиночестве, когда к нему подошел незнакомец.

- Вы профсоюзный деятель, - сказал он. С трудом отвлекшись от своих мыслей, Тонман ответил утвердительно. - Я вас вроде уже видел. Вы Маллиган?

Тонман ответил отрицательно.

- Знаете его?

Тонман спросил незнакомца, кто он такой.

- Репортер. Мне нужен материал. Эта забастовка...

Тонман перебил его и спросил, не он ли случаем дал материал в газету, где впервые было напечатано, что забастовка неофициальная.

- Именно я, - сказал репортер с вполне понятной гордостью. - Сейчас хочу дать продолжение.

Тонман по характеру был человек обстоятельный. Он спокойно допил пиво, отодвинул кружку в сторону. Звук удара заставил моряков замолчать. Они с любопытством поглядели на растянувшегося на полу репортера, потом с почтением - на здоровенного мужчину, который умел так ловко и без шума делать такие дела. Бармен позвал двух своих помощников, и они вытащили поверженного репортера на улицу.

- Он вас оскорбил? - поинтересовался бармен, протирая стакан.

Но Тонман не был настроен болтать попусту.

- Он хотел продолжения, - ответил Тонман. И сразу вышел.

- Я имел с Буллменом долгую беседу, но дело стоило того, - сказал министр. Шел третий день забастовки, однако министр явно был в приподнятом настроении.

- Есть результаты? - спросил замминистра.

- Будут. Оказывается, Беггс - человек новый, из Англии. С этим Малони он явно перегнул палку.

- Маллиганом, - поправил постоянный замминистра. Он был аккуратист.

- Это неважно. В общем, Буллмен пропесочил Беггса: зачем припер Малони к стене, а потом еще разгласил заявление этого болвана, что они действуют неофициально? Отнял возможность потянуть резину.

- Недаром он старший директор, - в голосе заместителя министра звучало одобрение.

- Буллмен со всем согласился. Он слишком стар, чтобы мериться силами с докерами.

- И что же будет?

- Я напишу письмо с предложением обратиться в арбитраж. Компания и профсоюз напишут мне в ответ, что они согласны.

- Выразив протест, надо полагать.

- Безусловно. Правление компании немного побрыкается, мол, как это вмешиваются в их дела, но больше для вида. В конце концов они уступят. По-моему, к тому есть все основания.

- Уступят, куда им деваться. Знаю я их. Но как профсоюз будет вести переговоры? Забастовка-то неофициальная.

- Весь их исполком был в отъезде. Теперь они согласятся, что без них тут наделали дел. При таких обстоятельствах обе стороны посмотрят на это... нарушение сквозь пальцы.

- Ага. Без них наделали дел. Значит, нужен стрелочник. Бедняга Маллиган.

- Да он просто олух. Связал исполком по рукам и ногам, не 'имея на то ни малейших полномочий. Кстати, до меня дошло, что он слег...

- А как насчет Беггса? Ведь по справедливости...

- Бросьте, - мягко упрекнул министр своего заместителя. - Что такое справедливость? Заместитель министра вздохнул.

- Отвлеченное понятие. Кстати, о справедливости. Снова звонил министр юстиции.

Всякий раз, когда речь заходила о министре юстиции, министр промышленности и торговли терял власть над собой.

- Опять этот сапожник, - процедил он.