Страница 5 из 8
Хасан засомневался, может, она не умерла, нуждается в моей помощи. Он вбежал в комнату, зажег свет и окликнул ее, жена не ответила. Коснулся рукой лба жены – лоб был холодный, коснулся губами – он оцепенел. Из его горла вырвался пронзительный крик, долгий, душераздирающий, горестный крик…
Он с лету с пола поднял склянку и метнулся из дома…
2004 г.
Оборотни в горах
Во второй половине лета в горах ни днем ни ночью не прекращались ливневые дожди. Раскаты грома, удары молний трясли горы. Ливни через две недели утихомирились, утром показалось солнце, но к обеду над Джуфдагом начали клубиться дождевые облака. Они, сгущаясь, перемешиваясь с холодными потоками ветра, начали наливаться влагой, приобретая свинцовую тяжесть. Через некоторое время облака, подгоняемые верховым ветром, тяжело погрузились в глубокие овраги, ущелья. Раздался отдаленный гром, сверкнула молния. Ветер стал усиливаться. Где-то далеко, из глубины ущелья, тучи плотной вереницей выскочили на растянутые длинной чередой горбатые холмы, окаймленные желто-оранжевым маревом.
Начиналась гроза, сполохи молний, сопровождаемые трескучими громами, пронеслись за селом. Через короткое время они загрохотали, засверкали над долиной Рубас-чая. По долине реки прошелся сильный ветер, шелестя листвой деревьев, отрывая от ветвей деревьев сухие ветки. За ветром последовала стена ливня. Кругом все покрылось свинцовым мраком, из его гущи серпантином выскакивали молнии, кратковременно освещая стены крутых скал в узком ущелье и реку, беснующуюся в нем. С кручи скал, холмов в низовья с грохотом понеслись мутные потоки. Они объединялись в один селевой поток, который с корнями выкорчевывал огромные деревья, растущие в пойме реки, выковыривал громадные валуны. Он со страшным грохотом несся в Каспийское море.
Спустя некоторое время громы и молнии, отгрохотав, отсверкав, стали уходить все дальше, по долине реки.
На проселочных переулках, дорогах, ведущих к родникам, загонам скота – везде по колено стояла грязь: ни пройти, ни проехаться. Солнце, которое иногда выглядывало из облаков белоснежными барашками, висящих на голубом небосклоне, успевало лишь ненадолго слизывать влагу с макушек деревьев, отяжелевших от влаги. Нескончаемые ливневые дожди, мутные речные потоки, которые бушевали во всех ущельях, впадинах, словно решили затопить этот первозданный зеленый мир.
Хасан с карабином, холодным оружием, запасом еды, патронов на неделю, верхом на коне направляется в сторону Малого Кавказского хребта, на отгонные пастбища колхоза, расположенные под Джуфдагом.
Солнце жжет нещадно, слепни назойливо налипают на него и коня; он обливается потом. В одиннадцать часов утра стало трудно дышать. Хасана одолевали печальные думы. Он не мог простить себе то, что в тот день бандитам, потеряв свою природную бдительность, дал возможность у себя под носом выкрасть Шах-Заду. «А сейчас я не знаю, что с ней, где найти ее след. Может, найдутся добрые люди, которые скажут, где она находится? – размышлял Хасан. – В сердцах людей, кроме темных пятен, остались и светлые стороны! Неужели в горах среди животноводов, пасущих скот, не найдется божий человек, который мне укажет дорогу туда, где находится логово разбойников и где прячут мою жену?»
Хасан к обеду был на подступах урочища Чухра. С другого берега реки Караг-чай начинались его угодья. Бурно клубятся мутные воды Караг-чай, намертво запертые в узком ущелье горного массива. Река так разрослась, что на другую сторону вряд ли переправишься. Она на своем вздыбленном горбу стремительно несет разный плавник: мертвые, живые деревья, облепленные клочками грязной густой пены. Не река, а необузданное буйство природы. В теснинах гор, на крутых изгибах стремнина реки разбрасывала, словно соломинки, многотонные старые заломы. И она, как бы шутя с природой, на своем пути все еще выворачивает огромные деревья, отмывая их корни от грязи, набрасывает себе на косматую гриву, и искореженные лесные исполины с грохотом и треском несутся дальше по ущелью. Буйные потоки реки подмывают крутые берега, в кипящий поток всасывает многотонные валуны, висящие над бездной косогорья, громадные деревья, тысячи кубов земли. И весь этот дикий разгул сопровождается неумолчным ревом, грохотом, хохотом, оханьем, аханьем.
Мохнатые скалы над черной бездной раскатисто дрожат, многократно усиливая в своих пещерах грохоты селевых потоков. По горной стремнине пучится, катится река, гневная, буйная, как бешеный зверь; она с огромной силой заскакивает на скалы, хлещет их пенной гривой, стараясь несущимися в себе огромными валунами пробивать в них бреши.
Угрюмы и дики окрестные скалы. Левый высокий берег далеко бросает свои тени, а правый крутой берег покрыт дубравами вперемежку с березой. Над ними несутся косматые тени, оставляемые вспученными на небосклоне облаками.
В сторону урочища Чухра нет иного пути: путник на коне волей-неволей должен преодолеть речную преграду или вернуться обратно. Беда, если здесь, на этой крутой тропинке, у реки судьба сведет несчастного всадника с «лесными братьями», потому что бегством тут себе не поможешь.
Год назад на берегу этой самой реки он, глупый, находясь рядом с Шах-Задой, строил планы на будущее. Их совместная жизнь виделась ему ясной, радостной, как теплое весеннее утро. Перед его глазами тот день снова стал до мелочей. Вначале стал так явственно, словно не было ни бандитов в черных масках, ни пустот, ни тягостной, никому не нужной жизни в эти годы, что все это лишь химера, что ему это все пригрезилось.
Вот сейчас он обернется назад и увидит на том же месте усталых лошадей, дым, вьющийся над костром, за ним – Шах-Заду, раскладывающую еду на разостланную белоснежную скатерть. Она через плечо на мужа с украдкой бросает влюбленные взгляды, нежно улыбается ему. Она часами могла любоваться Хасаном, он заметил, где бы они не находились, она выбирает такое место, чтобы могла любоваться им. О, как ему сейчас не хватает этого взгляда!.. Хасан обернулся. Но за кустами пасся его конь. Подумать только – тогда, в тот злосчастный день, он беззаботно развел костер, спокойно расселся, даже, ничем не тревожась, подвесил чайник на рогатинах из березовых кольев. Сейчас бы он этого не допустил. Хасан собрал сухие сучья, ветки, развел костер. И похитителей в масках просто так бы к ней не подпустил бы. Надо было одного из них брать в плен. А дальше действовать по обстановке. Если пошевелить мозгами, он тогда вместе с Шах-Задой мог вырваться из их окружения. Реакция не сработала, не хватило мужества, ума или еще чего-то… Упустил одно мгновение, теперь он наказан на всю жизнь.
А теперь торопиться некуда. Как тогда, сейчас он может беспечно растянуться на траве, заснуть, не боясь попасть в руки бандитов или кровника Шархана. Но он этого больше не допустит. Не допустит ради Шах-Зады, ради ее спасения. Только теперь он начал понимать, как опасна для человека эта штука – беспечность. С тех пор как потерял Шах-Заду, он жил как в кошмарном сне, от молитвы до молитвы, никому не принося никакой радости, а горя – сколько хочешь. У него была и другая жена, заботливая и добрая Айханум. Она готовила ему пищу, шила одежду, штопала носки. Но она так и не вошла в его жизнь, осталась чужой. Она, видя их разобщенность, все дальше отдалялась от него. Первые дни замужества она терпела, мучилась, сердилась. Ее покорность и тихая доброта со временем сменилась злостью, раздражительностью, мирная женщина на его глазах преображалась, становилась вредной, неуживчивой. А потом приняла яд, умерла, и он женился на Шах-Заде…
Солнце показалось между облаков, припекая его мозги. Хасан сделался вялым, сонливым. Он поднялся, разулся, походил, приминая босыми ногами нежную траву, постоял, вглядываясь в высокие ступенчатые горы, свисающие над его головой. Вдруг его осенило: его ошибка в том, что он отпустил Шах-Заду вместе с ее похитителями. А сколько еще было допущенных ошибок после этой трагедии! Не счесть…