Мой Темный Квартет

– Мне так жаль, что не был рядом с Чаком..., – сокрушался он. Большую часть времени им приходилось говорить о всякой ерунде, так как рядом была Лекс, но сейчас они все-таки уговорили ее поехать отдохнуть и могли, наконец, все обсудить.

– Ну прости — ты там в рай хотел улизнуть. Тебе было некогда, – съязвил брюнет. Блондин одарил потолок насмешливым взглядом и продолжил аккуратно складывать одежду. Все шло как всегда, разве что... Воцарившуюся тишину нарушил телефонный звонок. Брайан достал электронное устройство, – легок на помине. Это Чак, – объяснил он Алану, заметив его приподнятую бровь, – алло. Да, Алана выписали, и мы... Что?!, – голос брюнета поднялся на несколько октав. Блондин тут же подошел, глядя Брайану в лицо, на котором с такой скоростью менялись чувства, что за ними невозможно было уследить: шок, дикое удивление, непонимание, нарастающее недоумение, озабоченность... Не обращая внимания на взволнованного Алана, он подошел к окну, – да. Ты все правильно сделал. Успокойся. Мы уже выходим, – и выключил телефон.

– Что? Айзек...он?, – вопрос повис в воздухе. Брайан поднял свои шоколадные глаза на блондина. Озорные огоньки точно осветили до этого хмурое лицо брюнета.

– Он очнулся. С ним все хорошо. Они нас ждут. Хватай шмотки, девчонка, нам пора выматываться.

*** Айзека они застали в постели — как король на своем троне, он восседал на подушках, за обе щеки уплетая суп, заедая его сэндвичами. Рядом стояла полупустая кружка с вишневым соком, от которой над верхней губах у близнеца появились красные «усы». Чак, открывший дверь, просто светился от радости и облегчения. Знаете, как это бывает: ты находишься рядом с невероятно дорогим тебе человеком, который находится на грани — одна нога еще на земле, а другую уже засосало болото тьмы, и ты незнаешь, за какой ногой последует тело, душа... Все, что тебе остается, это сидеть рядом, успокаивать, уверять, что все будет хорошо, и обнадеживать, возможно, безнадежно больного, игнорируя нарастающую пустоту в груди, которую не закроют десятки других людей; а если человек еще и без сознания, то ты вообще не знаешь, а услышишь ли ты хоть раз его голос, улыбку, успеешь ли сказать «прости» и «прощай»? Или он уйдет тихо, как солнце за тучу, беззвучно, как лист падает на землю осенью, и у тебя останется только это страшное ощущение несгладимой вины, что ты сделал не все, что ты мог больше уделять внимания, больше времени проводить вместе; если находишься на расстоянии, то чаще звонить, писать, меньше ссориться и вызывать недовольства. Но уже ничего не сделаешь — душа, к которой бы ты хотел обратиться, уже не рядом, а к телу не имеет смысла обращаться — это оставленная, уже ненужная оболочка когда-то дорогого и незаменимого духа, который являлся фундаментом твоего сердца. И когда этот кирпичик исчезает, растворяется в небытии, все рушится — планы, надежды, мечты... И остается эта черная и ненавистная дыра, из которой, порой, не удается вылезти до конца жизни... За эти дни Чак постарел на несколько лет — он стал серьезнее, внимательнее, уже не было того беззаботного бесшабашного веселья. Он все еще улыбался, но каждая его улыбка точно спрашивала «а я могу улыбнуться? Чуть-чуть? Немножко?». Когда все уселись в комнате близнецов, Чак пожаловался, скривив лицо.

– Мне кажется, маман будет в шоке, когда увидит, что мы остались практически без еды.

– Не неши шушь. Я шъел тошко тарелху шупа и пару путерпротов, – замахал руками Айзек, доедая крошки.

– Вообще-то, ты съел кастрюлю борща и, по крайней мере, десять сэндвичей, – заметив, что брат намерен спорить, Чак махнул на него рукой, – все. Отвянь. Алан, чувак, ты-то как?, – тряхнул тот блондина. Парень, поправив очки, на секунду замялся, его взгляд метнулся к Брайану и, получив явный запрет, новь обратился к близнецу.

– Все хорошо, спасибо. Полежал немного в больнице — иногда полезно.

– Аха. Для плофилахшии, – усмехнулся Айзек, допивая сок. Брайан только хмыкнул, – я больше за тебя, дурень, беспокоился, – посмотрел блондин на Айзека, – кстати, как ты себя чувствуешь?

– Я Бог. Я никогда так не ел — это раз. Мой брат никогда не исполнял мои просьбы — это два. И я никогда так долго не тусовался в постели — это три. Вывод: я стал Богом, по непонятной мне причине, за пару ночей.

– Пару?, – вставил до этого молчавший брюнет, – стой. Айзек, какое сегодня число?

– Ну, позавчера было 3, следовательно, сегодня 5. Что Вы так на меня смотрите?

– Айзек. Сегодня 13 декабря.

– Что?, – на несколько секунд парень «завис», потом улыбнулся от уха до уха, – а я ведь почти купился. Молодцы, круто, практически разыграли...

– Айзек!, – стряхнул его Брайан, – мы не шутим. Посмотри на свой телефон.

– Пф, да легко, – близнец потянулся к столу и включил телефон, – он разряжен... Странно, я же полностью его зарядил, а его обычно хватает на неделю... Он не мог разрядиться за два дня.

– Потому что прошли не два, а 8 дней, брат, – повторил Чак. Айзек уставился на своих друзей, пытаясь заметить хоть малейший признак того, что они шутят. Ничего. Ни отведенных глаз, не трясущихся губ.

– Да ладно... А что тогда произошло?, – парни переглянулись, и Алан начал медленно рассказывать. Когда он дошел до того, как они обнаружили тело матери Дэйзи, Айзек прервал его, – а...Дэйзи? Она...?

– Слушай дальше, – осадил его Брайан. Дослушав историю до конца, близнец вскочил.

– Я уверен — Дэйзи жива, и вам просто все привиделось!

– Эй! Чувак! Спокойно! Мы надеемся, что будет хорошо, – угомонил его брат, приобняв за плечо и усадив на место.

– В нашей чертовой жизни никогда не бывает ничего хорошего, – сокрушенно произнес Айзек, закрыв лицо руками. Никто не нашел слов, чтобы ему противоречить — ведь в этом не было смысла.

Глава 10.

– Алан?

– Добрый вечер, Брайан, – было начало десятого, и брюнет немного удивился столь позднему звонку друга. Блондин, как никто другой, следил за распорядком дня и ложился спать вовремя. Они не общались несколько дней — Айзек был в депрессии, Чак не мог веселиться, глядя на понурого брата, Алан все пытался разобраться во всех проблемах, а Брайан... Чтож, это Брайан, – с тобой связывался кто-нибудь из полиции? Звонили или приходили?

– Нет. А тебе?, – оторвавшись от монитора, Брайан повернулся на стуле, хмурясь. Складочка пролегла между темных бровей, парень понял, что это на самом деле подозрительно — полицейский сказал никуда не уезжать и пообещал позвонить, когда будет известно что-либо о судьбе Дэйзи.

– В том то и дело, что ничего. Я сегодня ходил в полицейский участок, и там мне сказали, что и тот следователь, что был с нами, и тот молодой офицер — оба неожиданно взяли отпуск и не появлялись на работе уже полнедели.

– Это странно. Я потом узнаю..., – громкий звонок в дверь прервал их разговор, – Алан, подожди, – положив телефон, парень спустился вниз. По дороге, зайдя на кухню, он взял нож и спрятал его в рукаве. Открыв дверь, он обнаружил Айзека и Чака с неожиданно веселыми улыбками.

– Чак? Айзек? Что вы здесь делаете?, – брюнет почувствовал некоторую неловкость из-за своих беспочвенных подозрений.

– Да у нас тут неожиданная новость, – лукаво рассмеялся Айзек, – у нашей принцессы скоро праздник.

***

– Как вы узнали?, – брюнетка была в не себя от … гнева? Негодования? Шока? Порой мы не в состоянии сами разобраться, что чувствуем — то ли мы рады, то ли мы хотим чувствовать радость, то ли это на самом деле абсолютно противоположное чувство. Сердце человека, его эмоции, чувства неподвластны объяснению разума и логическим законам. Никакие правила, установленные века назад, не смогут заставить человека испытать те или иные чувства, изменить свое отношение или убеждения.

– Я случайно нашел твою старую страничку, – хмыкнул Айзек, показывая всем фотографию маленькой девочки с брекетами и розовыми очками с Хэлло Китти, – сколько тебе тут?

– Эй! Отдай!, – Лекс, краснея, пыталась вырвать у парня телефон, перегнувшись через стол. Они четвером собрались в кафе, потому что им нужно было хоть как-то развеяться, особенно когда намечается нечто грандиозное.