Страница 56 из 60
— Как это? — приостановился Павел Николаевич, сразу не поняв, но почувствовав в словах Федюшина какую-то каверзу. — Об чем ты?
— Сам, поди, знаешь! — еще шире ухмыльнулся Федюшин. — Дочка-то твоя, Федосья, когда дирехторшой полной станет?
— В уме ты али пьян?
— Ни капельки! Тверез!..
— А зачем болтаешь зря?
— Не зря…
Толпа нахлынула, оттиснула Федюшина от Павла Николаевича, и он не смог дальше продолжать расспросов. Павел Николаевич, сдавленный толпою, очутился на улице. Он высвободился и остановился у входа, сердите поджидая Федюшина. Он горел злобным нетерпением добиться основания болтовни Федюшина. Он поджидал его, чтобы уличить сплетника и отыскать источник сплетни.
Электрическая лампочка слабо освещала вход, и Павел Николаевич с трудом различал лица прохожих. Он всматривался в них, вытягивая шею.
— Кого ищешь, отец? — остановился пред ним Николай. — Хорошо ты выступал…
— Постой! — ухватился за него Поликанов. — Постой: ты слыхал что-нибудь про Феньку да про директора?
— Нет. Ничего не слыхал. А в чем дело?
— Не слыхал? Пойдем.
Он отвел, решив на сегодня бросить розыски Федюшина, Николая в сторону и рассказал ему о насмешливых и злых словах горновщика.
— Болтает зря! — успокоил Николай отца.
Но Павел Николаевич не успокоился. Он решил немедленно идти домой.
— Я с тобой, отец.
Дома, куда они дошли молча, Павел Николаевич сразу спросил жену:
— Федосья дома?
— Дома.
— Зови ее!
Федосья пришла на зов и посмотрела на отца, лицо которого было пасмурно и не предвещало ничего хорошего, — спокойно, со сдержанной улыбкою. Отец вскинул голову и раздельно, вкладывая в слова брезгливую ярость и неутешимое презрение, спросил:
— У тебя што происходит с директором?
Федосья на мгновение опустила глаза, но сразу же встряхнулась, поглядела на мать, на брата и ответила:
— Мы завтра записываться с ним идем… Я, тятя, вчера еще хотела тебе сказать, да не пришлось…
— Вот… так! — ошеломленно протянул Павел Николаевич. — Угостила доченька! Записываться идет, а родителям напоследок сказывает!.. Красота! Заслужили, значит!
Павел Николаевич махнул рукою, сжал губы и круто повернул из комнаты. Мать схватила Федосью за плечо:
— Да когда же это вы сговорились с ним?
Девушка исподлобья глянула на мать, полуоткрыла губы, обнажив свежую белизну зубов. Николай весело улыбался. Взглянув на него, улыбнулась и Федосья и шутливо, но с нежной насмешкой в голосе заметила:
— А долго ли?!
Мать вздохнула, схватила конец головного платка, смахнула ненужную слезу и потянулась ласково к дочери.
Глазуровщицы обступили Федосью и стали поздравлять.
— Ну, Федосья, молодчина! — сказала, сияя дружелюбною улыбкою, Павловна. — Мы, бать, думали, что тебя инженер захапает, а ты дилектора цапанула самого! Молодчина!
Федосья, подавляя смущенье, отшучивалась. Женщины оглядывали ее, словно обновилась она чем-то, стала иной, и она ежилась под их лукавыми, щупающими, бесстыдными бабьими взглядами.
— И что вы меня этак разглядываете?
— А как же? — посыпалось кругом. — Ты теперь молодуха, бабочкой стала!
— Скончала свои девьи дни!
Павловна отстранила других и прижала Федосью к ее столу:
— Неужто ты теперь на работу станешь ходить?
— А почему нет?
— Да нашто она тебе теперь, работа эта? Ты теперь барыней можешь жить… дилекторша! Ты прислугу заведи да орудуй своим хозяйством… мужа ублажай!
Павловну поддержали:
— Зачем тебе трудиться? Хватит с вас жалованья мужнего!
— Обновы шей да ребятишек жди!
У Федосьи зарделись щеки. Она выпрямилась, поправила косыночку на волосах:
— Мы с Андреем Фомичом так порешили: останусь я, как прежде, на работе… Останусь.
— Чудачка! Да зачем же? — накинулись на девушку работницы, некоторые с недоумением, иные с каким-то (раздражением.
Павловна замолчала, задумалась и стала к чему-то прислушиваться.
— В прежние-то годы такого и не бывало… — с сожалением и упреком сказала она. — Прежде-то не дозволил бы мужик. Да и сама бы в барыни полезла…
— То прежде, а не теперь! — задорно прокричала комсомолка. — Да какой бы товарищ Широких коммунист был, если б Федосью в стряпухи себе да в няньки потащил! Она самостоятельная! Не раба ему!.. А на работе осталась, так еще пуще свою самостоятельность почувствует!..
— Понимаешь ты много в семейной, в замужней жизни!
— Молчала бы!
Федосья стряхнула с себя неловкость и смущенье, с которыми пришла в это утро в глазуровочное отделение, и стала на работу как обычно, как вчера, как всегда. И руки ее замелькали в воздухе по-всегдашнему быстро и проворно. Белые бабочки вспорхнули и зареяли над бадьей с глазурью. Весело, ликующе, без устали.
Это было первое утро после ее брака. Вчера она переехала к Андрею Фомичу. Вчера мать поплакала, отпуская ее, а отец сумрачно покорил:
— Могла бы по-людски, не с бухты-барахты!.. И свадьбу можно было бы сыграть честь честью… А то словно убегом!..
В это утро Андрей Фомич пришел в контору в положенное время, без опоздания. Он забрался в свой кабинет, а сторож Власыч хитро и знающе поглядел ему вослед.
Карпов пришел немного попозже. Власыч остановил его с грубоватою почтительностью:
— Сёдни, я думал, дилектор-то проспит! А он в аккурат пришел, как завсегда!
Карпов молча и изумленно взглянул на старика. Власыч не унимался. Раскрывая в веселой усмешке черный рот, он пояснил:
— С молодой женушкой поспал перву ночь, а на службу, как по присяге! Окуратист!
Алексей Михайлович потемнел, дернулся и быстро отошел от старика.
Алексей Михайлович долго потом писал что-то. Несколько раз он рвал написанное и начинал сызнова. Затем он стал пересматривать старые дела, заставил принести себе груду папок с бумагами, рылся в них, делал отметки, выписки.
Власыч попозже пришел к нему и сказал, что его зовет к себе директор, но он ничего не ответил. А когда старик подошел с этим же вторично, то холодно и резко заявил:
— Сейчас мне некогда! Занят. После приду. Скажи, после!
Но и после он не пришел к Андрею Фомичу, а, собрав бумаги, отправился на фабрику. И в этот день Андрей Фомич так и не дождался технического директора, так и не смог переговорить с ним по текущим делам.
А на следующий день Карпов сам, без зову, утром пришел в кабинет директора и, извинившись, что вчера не смог повидаться с ним, просто и коротко заявил:
— Мне приходится бросать здесь работу… По личным обстоятельствам. Должен уехать. Вот заявление.
Андрей Фомич не взял протянутое Карповым заявление и круто поднялся из-за стола.
— Не понимаю! Ничего не понимаю! — возбужденно сказал он, останавливаясь перед Карповым. — И в прошедший раз не понимал, в чем дело, и теперь не понимаю!
— Тут понимать нечего… По личным обстоятельствам я покидаю работу на фабрике…
— А постройка? — Андрей Фомич слегка наклонился к Карпову и посмотрел на него в упор, сверху вниз.
— Постройка в таком состоянии, что каждый мой заместитель справится с нею легко и доведет до конца…
— Это у вас окончательное решение? — сразу переменил тон и сухо спросил Андрей Фомич.
— Окончательное.
— Давайте заявление…
Карпов протянул ему бумагу. Андрей Фомич взял ее и вернулся на свое место за столом.
— Так… — еще суше сказал он, просматривая заявление Карпова. — Так… Но имейте в виду — покуль не пошлют мне вам заместителя, не отпущу!
— Но я не могу!
— Как это так? — вспылил Андрей Фомич, багровея и сжимая кулаки. — Не можете?! Тут дело, понимаете, дело страдает, а вы из-за чего-то личного срываетесь с места и бежите!.. У меня дело впереди всего, а личное потом! Личное, дорогой товарищ, на последнем месте! Личное в кулак нужно взять, сжать вот так, чтобы и не пикнуло!..
Сжатый кулак Андрея Фомича стремительно высунулся вперед, сжатым кулаком Андрей Фомич показывал, как это нужно личное сжимать беспощадно и решительно. Карпов отшатнулся. Лицо его побледнело. Он встал, взбешенный, взволнованный, обиженный.