Хультура речи

И вот как-то раз Красная Шапочка собралась печь пирог — а не из чего. Мука кончилась, масло кончилось, мама сказала, что ей плевать, а папа плюнул за маму, за себя и пошел по тетям. Кстати, не дошел. Упал с обрыва в море и утонул. Там рядом были водолазы, но спасать не стали, потому что папины тети — это были их жены. Зато приплыли акулы. И стали папу кусать, в том числе туда, куда бы он совсем не хотел. И к тому же на море поднялся шторм. И папу сильно било то ногами в дно, то головой в буй. А Красная Шапочка кое-как вышла из положения и испекла не то чтобы пирог, а макет. Из подручных материалов. И понесла бабушке. Через лес. Потому что бабушка еще бывала иногда буйная и после психушки ее поселили в глухом лесу. Из которого сразу же ушли все звери. Кроме волка. Он остался, потому что Красная Шапочка носила бабушке пирог каждый день, он через день ее грабил и поэтому жил неплохо.

В общем, только Красная Шапочка за ворота вышла, только первые пятнадцать километров по лесу прошагала — он тут же из-за дерева выскочил, отобрал, сожрал и стал переваривать. Естественно, сразу же запор. Пирог ведь не из муки. Из цемента. И сразу без перехода понос. Пирог ведь не на масле. На солидоле. Короче, все у него нормальные процессы нарушились, ненормальные начались. Он быстренько в кусты побежал — а там бабушка. А бабушка, надо сказать, была еще и токсикоманка. Нетрадиционной ориентации. Она пила много пива, кваса, воды, потом свешивалась вниз с балкона, и ей ударяло в голову. Естественно, они с волком сразу же подружились. И даже вместе легли в кровать. Посмотреть хоккей. Но тут пришли водолазы. Они в море просто лазили, ничего не делали, но на суше подрабатывали охотой. А тут волк, и довольно целый. Они выстрелили из ружья, попали в бабушкин телевизор, пошла рябь. Бабушка с волком кинули на пальцах, кому лезть на крышу поправлять антенну, выпало бабушке. Она полезла на крышу, водолазы крикнули: «Стой! Кто идет?», бабушка от испуга свесилась, и ей ударило в голову.

В принципе, рассказывать больше нечего, ружье она им об них и сломала, ровно напополам, и двумя половинками их долго била. А одного бить не стала, чтобы было кому починить антенну. Он починил, телевизор заработал, но хоккей уже кончился, и были новости, в которых сказали, что папа у Красной Шапочки утонул, потому что во время шторма его тело прокусили акулы.

Вот, собственно, и все. Красная Шапочка посмотрела на себя в зеркало и увидела, что она — идеально круглая сирота. Потому что мама на самом деле была приемная, бабушка приблудная, а волк — одичавший городской пудель. А охотники — водолазы. А пирог — ненастоящий. Он как раз в это время начал появляться из волка. Из того места, из которого он, собственно говоря, его ждал. И тогда Красная Шапочка встала и пошла к морю. А там был шторм, и акулы плавали очень близко, но она не испугалась, потому что надела купальную шапочку задом наперед и не видела ничего. И прыгнула со скалы. Но там мелко, поэтому пришлось еще проползти. И мама тоже прыгнула. Потому что к мокрому телу лучше прилипает загар. А бабушка прыгнула за компанию. А волк не прыгнул, а просто спустился и окунулся, потому что это все не его забота, а его забота — это вытащить пирог полностью. А в воде это сделать легче, потому что там водолазы, они помогут.

В общем, тем все и кончилось. Все зашли в море и достали из воды папу. Он был совсем лысый. Потому что немолодой. И очень скупой. Поэтому, лежа на дне, экономил воздух, не захлебнулся и ждал, когда его придут вытащить. И Красная Шапочка посмотрела в воду и увидела, что она круглая, но не сирота, а просто очень толстая и крупная девочка. И вся в папу. Такая же лысая и скупая. На эмоции. Просто пожала руку и отошла. А мама обняла папу очень сильно и наверняка б задушила, если б он не умел так хорошо экономить воздух. А бабушка от радости залезла на скалу, свесилась, но в голову не ударило, потому что иногда ударяет, иногда нет. А волк без пирога стал весить меньше и всплыл. А водолазы отдали пирог акулам, те надкусили, сломали зубы, стали беззубые и лояльные. Никого больше не кусали, только смотрели и тихо шамкали. Матом.

А Красная Шапочка, мама, папа, бабушка, волк, водолазы и пирог стали жить-поживать и добро наживать, и тут же пропивать, и снова наживать, и опять бухать, и опять...

Ну, в общем, вот такая бесконечная бессмысленная история. 

ЛЕБЕДИНОЕ ОЗЕРО

(балет)

Та, тара-ти-та! Пум-па-па, пум-па-па.

— Дохлый пошел! Умирающий, говорю, лебедь пошел! Больше наклон! Еще больше! Да не в пол, страус херов, изящно подыхай, женственно! Вмерзай в пол, вмерзай! Глаза остекленели... Очень много снега на крыльях... Клюв раскрытый замерз, раскрытый! Молодец.

Тум, пум-пум, тум, пум-пум.

— Сочувствуете! Вы двое сочувствуете ему! Молодой, почти новый лебедь, зима, гололед, в одних пуантах, трезвый — суток не проживет. Бр-р-р-р-р! Все вместе делаем бр-р-р-р-р!

Там, пам-пам, там, пам-пам.

— Снежинки пошли! Весело, прыжками! Вы снежинки, вам похер всё! Ваше дело падать. Падайте на лебедя, падайте! Годовая норма осадков! Не давайте ему взлететь!

Трям, пум-пум, трям, пум-пум.

— Лебедь охренел! Весь охренел, всем телом! По самый кадык в снегу, вертит черепом. Ищет глазами лопату. Остекленевшими, сказал, ищет! Клювом отбивается от снежинок! Одну убил. Молодец.

Дрим, ту-ту, дрим, ту-ту.

— Снежинки ушли, ледышки пришли! Облепили лебедя, облепили! Душим. Ногами тоже. Снежинки — быстро к тем двоим! Облепили их. Нехер тут сочувствовать, себя пускай пожалеют. Отлично.

Бум, пу-пу, бум, пу-пу.

— Охотники! Не выходим, сперва стреляем! От так. Ощипываем тушки. Котелок! Где котелок? Катись, а не беги, ты же круглый! Хватай их! Нагревай, растапливай! Снежинки, ледышки — корчимся, гибнем, таем! Лавровый лист! Медленно выходи, со значением. От так.

Бом, пом-пом, бом, пом-пом.

— Охотники! Нажрались, уснули. Пьяные лежим как попало. Костер потух. Потух, говорю, отсюда! Минус двадцать! Хитро крадись, как будто ты минус пять. Минус тридцать! Заходи справа. Минус сорок! Ты главный, возьми их за руки. Вы вместе — минус девяносто! Мочи!!! Мочи их!!! Нехер птичек со снежинками обижать!!!

Дам, пам-пам, дам, пам-пам. Др-р-р-рыщ! 

ПРИТЧА

Жил-был мальчик с папой и мамой. Были они бедные, но не глупые, поэтому как-то раз папа прищемил мальчика дверью, тот стал очень хорошо петь и приносить полную шапку денег. Но не всегда. Тогда мама толкнула мальчика, он упал, и у него сделался горбик, который окупился этим же вечером, потому что мальчику стали подавать не только за веселые, но и за печальные песни. А папа у него был не просто умница, а настоящий мастер и однажды так ловко сломал мальчику обе ножки, что они повисли, как плети, и государство выписало ему пенсию. На радостях папа с мамой выпили и дали немножко мальчику, и им хоть бы что, а он от такого спирта ослеп. Но подавать стали больше, и за это мама иногда теперь бросала ему кусочки еды, а папа положил ему в конуру подстилку. Подстилка была из ваты, и мальчик ее выщипывал, потому что другую забаву, когда всю ночь сидишь на цепи, придумать довольно трудно. И вот как-то взял он да и выщипнул эту вату зубами. А не руками, которые ему связали той же цепью, чтоб он не слишком-то уж роскошествовал. А вата была не просто, а стекловата. Мальчик подавился, долго кашлял и потерял голос. И стали они опять очень бедные.

Мораль: избалованный ребенок — горе своим родителям, подумай трижды, прежде чем что-то ему дарить... 

НРАВОУЧИТЕЛЬНАЯ СКАЗКА

От одной матери жили-были три брата, сыновья ее из единой утробы, обеими грудями бесплатно в разное время вскормлены, один брат Андрюха, другой брат рыжий, а третий вовсе дурак, то письку людям покажет, то петухом крикнет, а то письку покажет, петухом крикнет, а всем остальным могуществом так пукнет, что народ на кладбище просыпается, вот такой вот сынок, и остальные не хуже, и спустя годы вышла меж ними ссора, между братьями и мамашей, вот как стояли, разговаривали, вот так же вдруг и поссорились, и мамаша рукомойник схватила и старшего по чайнику угостила, прямо ему по морде не спросясь навернула чисто по-матерински с обеих рук умывальником в небритое личико и четырнадцать раз то же самое повторила на виду у других двоих по наглой заросшей харе тяжелым умывальником с полного родительского размаха, чисто так по-житейски, в итоге пятнадцать раз ему не хуже кремлевских курантов пробила в полную силу, с оттяжкой, на выдохе с правого и левого плечика поочередно умывальничком металлическим, в глупый анфас ему накатила без сдачи с повторением слова «Ха!» и сопутствующим пинком под зад, под перед и в оба бока и полновесным гигиеническим аппаратом в то же самое время по сусалам его, по грызлу и в хохотальник, да не абы как, а во всю силушку без единого промаха в то местечко, где лоб начинается и тут же кончается, общим числом пятнадцать разов наличными ему отпустила совсем не мяконьким, а очень твердым и угловатым, крепкого чугуна предметом с десятью литрами водички в нем и пипкой, которую нажимаешь и льется, так вот всеми этими маленькими подробностями полтора десяточка раз собственноручно ему определила чем бог послал, умывальником, то бишь, чугунным, в общем, по харе, значит, и долго-долго этого занятия не прерывала, а все била да била, а он стоит и стоит, а она била да била, это вместе все азарт называется, когда он стоит и стоит, а она все лупит и лупит вот таким вот двухведерным, не совру, умывальником, в трехведерную усатую рожу изо всех материнских сил сначала три раза, а потом и еще двенадцать, да без улыбки, да слова доброго при этом не скажет, только бам! да бам! слышится, как она его этим-то вот, чугунненьким-то, умывальником-то окошко ему в Европу на личике прорубала не какими-то там немощными щипками, а богатырскою материнской рукой из любви к порядку и послушанию, сколько раз кукушка на дереве вякнула, столько раз она ему в дыню грохнула, и ладно бы еще медным своим кулаком, а то чужим, краденым умывальником из сталистого чугуна, чтобы мамку слушал и с мамкой не ссорился, пожурила его слегка, а он ей в ответ головою буйной звенел, и того звону на всю округу было полным-полно. Поморгали братья на это дело, поприщуривались — и больше мамке никогда не перечили, а во всем мамку с первого слова слушались и хорошие мамке сыновья были.