Страница 2 из 31
- Вы, наверно, сожалеете, что "Цветок" больше не принадлежит вашей семье?
- Не то слово! Я даже надеялась, что эту картину мне подарят, как преемнице Яковлева. (Пауза). Знаете ли, условия покупки были несколько двусмысленными.
- Вот как?! Что же это за условия?
- Как сказать... Маме понадобились деньги. Она обратилась к подруге из академической семьи, чтобы занять пятьдесят рублей, в советские времена академики жили в достатке, вы знаете. Ну а подруга, воспользовавшись бедственным положением, предложила маме продать картину Яковлева, и, конечно, самую лучшую - "Цветок"! При этом чтобы выглядеть благодетельницей, успокоила: мол, я куплю Яковлева, а как только у тебя появятся деньги, в любой момент выкупишь его обратно. (Улыбается).
- Чему же вы улыбаетесь?
- Да так! Просто подумала, возьму и приеду к этой даме, да и верну обратно Яковлева за те же деньги! Шучу, конечно. (Пауза). А ведь подло, согласитесь? Почему просто в долг не дать? Нет! Надо купить! Купить, зная, что мама никогда не попросит картину обратно! (Ее голос задрожал). Вот она... сущность человеческая. Дружба, преданность, любовь. (Пауза). Ладно, кто старое помянет, тому глаз вон. Вы не помните, на чем мы остановились?
- Вы остановились на том, что цветок Яковлева знали только по описанию вашей мамы.
- Да. Так вот. Когда нам стало известно, что Яковлев жив и находится в психиатрической больнице для туберкулезников где-то в Подмосковье, там-то я и увидела его цветы. Представляете (тут она воскликнула, будто ее ущипнули), он еще и туберкулезом заболел! Это в конце-то 1980-х! (И, задумавшись, продолжила). Узнали адрес, ну и рванули к нему, и с тех пор каждые выходные ездили. Яковлев стал рисовать. На альбомных листах карандашами, фломастерами, авторучкой. И вот когда я увидела карандашный цветок, состоящий из линий. Понимаете, только из линий! Тут-то все и открылось. Цветок не просто жил, - глядя на него, ты чувствуешь, как тебя пробивает мощная энергетика! И происходит что-то неуловимое, сродни посвящению. Снятие запрета, понимаете? Все эти шаблоны, штампы... с рождения душат нас, убивают на корню, не давая раскрыться. Нам говорят: если тебя этому не учили - ты этого не можешь, не имеешь право. Нет диплома - кто ты, Вова? (Смеется). И вот все эти озарения сошлись в одной точке, примкнув к твоей действительности, маленькому островку личной жизни. Не помню, вошло ли это в воспоминания о Яковлеве... у нас с мамой книжка в соавторстве (пояснила она). А-а, да - выход из духовного тупика... (Задумалась). Но добавлю от себя кое-что личное... Вы как? Готовы это услышать?.. (Я еле заметно кивнул головой, машинально взглянув на диктофон). Понимаете, в то время, до встречи с художником, я только писала стихи, занятия музыкой не в счет. А тут - любовь на полдыхании оборвалась. Эмоций выше крыши, понимаете? (Улыбается). Чувствую, разорвет меня изнутри - и баста! И вдруг Яковлев, поездки в психушку, через полгода взяли его домой на неделю... Володю потом обратно, как положено, ну а я - за кисть, да ночью, да на третий день после его отъезда. Мама заходит в комнату, смотрит на картины, тогда их было две, и помертвела...
- Не понравились?
- Да. (Не услышав вопроса, ответила). Картины понравились. (Задумалась). А позже сказала, что ей страшно за меня стало, думала, я рехнусь. Я ее успокоила, говорила, что если б не зарисовала, тогда - да, разорвало бы на кусочки, и нет сознания... одна галиматья осталась бы в голове... Вот как было-то... (Долгая пауза). Так что все вы про меня теперь знаете. (Грустно улыбается). Как на ладони... (Улыбается, но уже с веселой искоркой в глазах. Я же быстро взглянул в листок, куда по ходу вносил пометки).
- Про самоучку вначале беседы, когда зачитали из словаря, думал - пошутили. Но послушав дальше, зауважал. Не знал, что вы можете вскрываться вот так... с пол-оборота, да еще улыбаетесь так часто, и меня зацепило. Сказать спасибо - ничего не сказать, сказать много спасибо - ничего не сказать много раз! Если б не зарисовала - разровняло, затоптало бы и опрокинуло... Обалдеть! Нет, Соня. Не как на ладони! Теперь вы ещё и прикрылись загадочной вуалью чувств. Чувств того недоступного мне мира, вашего мира красок...
На ее лице отразилось смущение. Она встала и ушла к окну. Я не знал, как прервать неловкое молчание. Вспомнил про довлатовский листок. Развернул.
- Соня, вы наверно знаете о заметке Сергея Довлатова о Яковлеве в "Соло на IBM"? Я тут... (Она быстро обернулась).
- У вас с собой? Прочтите!
- "Владимир Яковлев - один из самых талантливых московских художников. Бахчанян утверждает, что самый талантливый. Кстати, до определенного времени Бахчанян считал Яковлева абсолютно здоровым. Однажды Бахчанян сказал ему:
- Давайте я запишу номер вашего телефона:
- Записывайте. Один, два, три...
- Дальше.
- Четыре, пять, шесть, семь, восемь, девять...
И Яковлев сосчитал до пятидесяти.
- Достаточно, - прервал его Бахчанян, - созвонимся".
- Знаете, в свое время, когда я прочитала эту заметку, мне показалось, что Довлатов написал обо мне, - так переплелись наши с Яковлевым жизни. И в тот момент... мне стало ясно... что большей награды мне и не нужно...
21, 27-28 марта, 1-2 мая 2010
Как дела?
- Да никак! На завтрак Зорин, на обед Зорин, на ужин... тоже Зорин, - взвопил муж и, хлопнув дверью, выскочил на улицу.
- Ты не знаешь, куда он побежал? - поинтересовалась благоверная, закрыв ноутбук.
- Нет... - замер в недоумении приятель мужа. - А что случилось? Я что-то не так сказал?
- Все так. Только с этого дня имя Зорина в нашем доме под запретом, - улыбнулась она, одёргивая короткую юбку. - Погуляем?!
14 июн я 2010
Соня читает вслух Зорина
"Великое переселение народа", - прочитала она, и, кликнув мышкой по строке, открыла миниатюру. Мама лежала на диване и слушала. Соня читала вслух. А взгляд сам по себе бежал по строке, ни на кого не обращая внимание. И долго бы так бежал, как вдруг потерял равновесие, не удержался и упал. Здесь, казалось бы, и сказки конец, но не тут-то было. Взгляд осмотрелся, сообразил, что попал в виртуальную сеть, и как ни в чем не бывало, встал и полетел дальше за вереницей слов. За ним полетела и Соня. Взгляд зависал над предложениями, чтобы Соня могла поразмыслить, а сюжет проносился мимо без остановок, оставляя их позади на белом листе бумаги. Как тут не испугаться в белом-то царстве без букв, запятых и точек? Поеживаясь от холода, растерянный взгляд и Соня чуть было не заплакали, но, услышав с дивана короткое мамино: "Ну?", полетели вдогонку за предложениями.
Тем временем, из открытых окон ускользающего сюжета выглядывали любопытные персонажи. Они махали руками, свистели, бросались помидорами и яблоками, выкрикивали что-то обидное. Короче, вели себя, как дети. Но Соню с ее устремленным в сюжет взглядом это не остановило. Влетев в окошко и претворившись персонажем, она, пряча в сторону взгляд, бойко расхаживала по вагонам. Заглядывала во все купе, подсаживалась на полки к пассажирам, слушала разговоры. И так, собрав весь сюжет по вагонам, закрылась в тамбуре и, усевшись на корточки, набрала по мобильному маму. "Слышала?" - веселилась она, рассказывая увиденные истории, и заливалась от смеха. Но вместе со смехом облаченный в метафоры появился и сам Иван Зорин, и недоверчиво прислушался. Наступила тишина. Поморгав для верности глазами, и убедившись, что писатель не исчез, Соня еле слышно прошептала: "Мама, Зорин пришел", и застыла. Иван Васильевич, взяв телефон и, разглядев на дисплее лицо мамы, поздоровался. Слово за слово, и вот они уже непринужденно разговаривают. Соня сначала сидела в недоумении, а потом, бубня себе под нос, проговорила: