Страница 3 из 7
«На месте взрыва лежала бесформенная куча, состоявшая из мелких частей кареты, одежды и изуродованного тела. Публика, человек 30, осматривала следы разрушений; некоторые пробовали высвободить из-под обломков труп. Зрелище было подавляющее. Головы не оказалось; из других частей можно было разобрать только руку и часть ноги».
Сам Савинков через несколько лет в своих мемуарах остановится на этом деле подробно:
«Я прошел мимо дворца и кареты и через Никольские ворота вышел на Тверскую. У меня было назначено свидание с Дорой Бриллиант на Кузнецком мосту, в кондитерской Сиу. Я торопился на это свидание, чтобы успеть вернуться в Кремль к моменту взрыва. Когда я вышел на Кузнецкий мост, я услышал отдаленный глухой звук, как будто кто-то в переулке выстрелил из револьвера. Я не обратил на него внимания – до такой степени этот звук был непохож на гул взрыва. В кондитерской я застал Дору. Мы вышли с ней на Тверскую и пошли вниз к Кремлю. Внизу у Иверской нам навстречу попался мальчишка, который бежал без шапки и кричал: “Великого князя убило, голову оторвало”».
Лидеры партии торжествовали. Чернов с гордостью говорил тогда: «За нами пойдут крестьяне, за нами рабочие! Горой пойдут! И власть над революцией будет наша, эсеровская власть!» Лишь одному Савинкову до этого, казалось, не было никакого дела. Личное участие в терроре для него было важнее всех остальных партийных мероприятий. Он неустанно говорил, что политическое убийство – внепартийное дело. Ведь оно служит всей революции в целом. Поэтому и принимать участие в деятельности боевой организации может хоть анархист-максималист, если он идейный сторонник индивидуального террора. Он даже не задумывался тогда, на чьи деньги совершал убийство. Узнав, что средства выделяли японцы, Савинков был смущен. Азефу пришлось объяснять своему романтичному другу:
«Нужны деньги, мы их возьмем. Если сделаем дело, общество и прочая сволочь само побежит за нами. А если ничего не сделаем, нас же затопчут. Без денег что ты сделаешь? Эх, ваше сиятельство, людей убиваете, а все в белых перчатках ходить хотите, верно Гоц тебя скрипкой Страдивариуса зовет. Все рефлексии, вопросики, декаденщина всякая, как это – “о, закрой свои бледные ноги!”…»
В мае 1906 года Савинков отправился в Севастополь для организации покушения на адмирала Чухнина. Интересно, что он не знал о принятом центральным комитетом эсеров решении прекратить террор и распустить боевую организацию. Через два дня Савинков был арестован по подозрению в покушении на коменданта Севастопольской крепости генерал-лейтенанта Неплюева. Никакого отношения к этому делу знаменитый боевик не имел. Однако по поводу своей судьбы он иллюзий не строил – ему грозила смертная казнь. Более нелепую ситуацию представить было сложно: Савинков должен был отправиться на виселицу за то, в чем не участвовал и к чему относился с презрением. Ведь покушение на Неплюева готовил 16-летний гимназист. Но чтобы не нарушать неписаных правил истинного революционера, Савинков должен был молчать на суде. В своих воспоминаниях он напишет потом:
«Я сидел в тюрьме и ждал казни. Но как-то не верилось в смерть. Смерть казалась ненужной и потому невозможной. Даже радости не было, гордости, что умираю за дело. Было какое-то странное равнодушие. Не хотелось жить, но и умирать не хотелось… Помню: меня занимало, режет ли веревка шею, больно ли задыхаться?»
Но получить давно заслуженную веревку Савинкову не довелось. Все закончилось удачно организованным побегом. Вернувшись в Европу, из которой расшатывать устои русской государственности было значительно удобнее, Савинков принял решение на время отойти от активной деятельности. Однако долго оставаться в стороне не пришлось. Азеф, зная самую вожделенную мечту Савинкова, предложил ему участвовать в убийстве Николая Второго. План был дерзкий: планировалось построить в Германии специальный летательный аппарат для бомбометания. Но из-за отсутствия должного финансирования блестящая затея провалилась. Такая же судьба ждала еще один план Азефа – строительство подводной лодки для покушения на царскую яхту. Удивительно, но трезвый прагматик Савинков сначала предпочел не обращать внимания на откровенную глупость подобных фантазий. А потом уже стало и вовсе не до этого. Выяснилось, что Азеф – провокатор.
Известный журналист Бурцев встретился за границей с бывшим директором департамента полиции Лопухиным, который получал от Азефа секретную информацию. Отставной чиновник рассказал все, что знал о работе руководителя боевой организации на полицию. В воспоминаниях Савинков с горечью писал:
«Разоблачение Азефа нанесло тяжелый моральный удар партии и в частности террору: оно показало, что во главе боевой организации много лет стоял провокатор. Но разоблачение это освободило вместе с тем партию от тяготевшей над ней провокации. Оно помогло пересмотреть многое в прошлом. Я решил взять на себя ответственность за попытку восстановления боевой организации. Я сделал это по двум причинам.
Во-первых, я считал, что честь террора требует возобновления его после дела Азефа: необходимо было доказать, что не Азеф создал центральный террор и что не попустительство полиции было причиной удачных террористических актов. Возобновленный террор смывал пятно с боевой организации, с живых и умерших ее членов.
Во-вторых, я считал, что правильно поставленная, расширенная боевая организация, при отсутствии провокаторов, может, пользуясь старыми методами, явиться паллиативом в деле террора: при благоприятных условиях ее деятельность могла увенчаться успехом».
Однако возобновить террор уже не удалось. И дело было не только в боязни лидеров эсеров «тени Азефа». Число желающих принять непосредственное участие в убийствах резко убавилось. Те, кто раньше рукоплескал Сазонову и Каляеву, ныне занимали совершенно другую позицию. С огромным трудом удалось собрать 13 человек. Это включая самого Савинкова и его жену. Они подготовили бомбы на английском острове Джерси и в конце 1909 года отправились в Россию. Савинков поставил цель: ликвидировать министра юстиции Щегловитова, министра внутренних дел Столыпина и великого князя Николая Николаевича. Хотя мог бы и прислушаться к одному из самых блистательных русских мыслителей начала XX века В. В. Розанову:
«Из революционеров только немногие начинают соображать, в каком положении они находятся. И при этом об этом не соображают даже такие люди, как Плеханов, Кропоткин, Лопатин. Что не “Азеф ужасен”, а что самая революция уселась в кресло азефовщины. Масса грянулась в азефовщину. Как? Почему? Что случилось? Да очень просто. Азефовщиной можно назвать всякое приглашение воевать в битве, о проигрыше которой никто не сомневается…»
Все так и получилось. Счастье изменило эсерам. Один из боевиков был сразу арестован, несколько человек, почувствовав, что за ними следят, предпочли уехать из России. Савинкову стало ясно: нужно придумать что-то новое, его методы уже известны полиции. Поэтому он распустил своих боевиков и решил создать новую террористическую организацию. Но едва они почувствовали себя готовыми к свершениям, как разразился громкий скандал: эсер Кирюхин был разоблачен как провокатор. В довершение всех бед застрелился боевик Бердо, доведенный до отчаяния подозрениями, что он работает на полицию. Одним из тех, кто его подозревал, был сам Савинков. И делал он это в свойственной ему манере. То есть не зная границ дозволенного.
В результате ЦК эсеров принял решение окончательно закрыть боевую организацию. Чернову и Гоцу стало жалко впустую потраченных 70 000 золотых рублей. Тем более что боевики особо и не стремились в Россию, предпочитая спокойную и размеренную жизнь во Франции и Англии. Огорченный таким поворотом Савинков полностью порывает с социалистами-революционерами. В своих воспоминаниях он патетически напишет: