Летающий ковер

Торгаши!

Далее шел доклад начальника городской стражи о заключении в городскую тюрьму домушника Густаво Везунчика, взятого на сбыте украденных вещей. Вторая куча. Распоряжение нобиля Массимильяно Сальвоторе об освобождении ряда задержанных из тюрьмы: по причине недоказанности или малозначительности совершенных ими преступлений. В том числе и Густаво Везунчика - вот уж точно везучий сукин сын! Взяли с поличным – значит, не по недоказанности. Стало быть, малозначительность? А что он там толкал-то?

Как бы Мерино ни ненавидел то, что ему приходилось сейчас делать, к работе этой, как и к любой прочей, он старался подходить основательно и старательно. Потому не поленился вернуться ко второй горке забракованных им бумаг, извлек оттуда доклад стражника, посадившего в тюрьму Густаво Везунчика, и еще раз изучил перечень изьятого у него имущества.

"Ого себе, малозначительность! - присвистнул он, вчитавшись в перечень. - Да за такое обе руки рубят сразу!"

Серебряный сервиз - мелочь, конечно. Как и кошель с монограммой, в котором находилось шесть серебряных и три медные монеты. А вот дальше список впечатлял: килограммовый мешок с димаутрианскими специями (цена на рынке около пяти империалов!), ковер ручной работы с золотыми нитями, две старинных аркебузы, уже снятые с вооружения, современная пистоль с колесцовым замком, вексель димарского банка на сорок(!) империалов. И его после этого выпустили из тюрьмы за "малозначительность"? Странно все это...

Ладно, отложим пока. Четвертая кучка. Ну как кучка - первый свиток в ней. Надо же что-то показать кавалеру Маркетти в конце трудового дня. У него голова большая, пусть вот и думает, что тут к чему.

Через десять минут и два десятка свитков, Мерино нахмурился. И очень внимательно перечитал отчет начальника городской стражи Джино Меле от 17 сентября 768 года о происшествиях. Шесть дней назад, стало быть... Через день после ограбления обоза из Ниаля. Среди перечисляемых синьором Меле происшествий, одно привлекло внимание дознавателя: найденный на окраине города в канаве труп мужчины, опознанный как Густаво Везунчик. У потерявшего везение домушника было перерезано горло.

"Это сколько он на воле погулял?" - заинтересовался Мерино и сверился с датами на предыдущих бумагах, где фигурировал Везунчик. Выходило, что взяли его с поличным 14 сентября вечером, отпустили 15 сентября утром, прирезали 16-го, а нашли, соответственно - 17-го.

- Командир!.. - неуверенно подал голос дознаватель. - Синьор Маркетти!..

- Что-то нашел? - пожилой рыцарь вышел из-за стеллажей, где и сам занимался досмотром архивов магистрата.

- Не то чтобы нашел... - все так же неуверенно протянул Мерино. - Просто странность. Вот смотрите: вора по кличке Везунчик берут на сбыте краденого. 14 сентября. На следующий день его отпускают, а через день, наутро, находят с перерезанным горлом. Причем непонятно, почему отпускают, там доказательств хватает для казни или рудников. К нам, вроде бы, отношения никакого не имеет, но вы сами говорили на все странное обращать внимание...

- Дай-ка, - кавалер пристроился рядом с дознавателем, принял от него бумаги и на пару минут затих, внимательно изучая написанное. - Хм-м... - протянул он, закончив чтение. - А ты прав, Лик. Это странно. Совершенно незачем было его отпускать. Связи с ограблением обозов я, по правде сказать, не вижу, кроме дат, но... Кто там его выпустил? Синьор Сальвоторе! Нобиль в этом славном рассаднике вольнодумства! Прекрасно! Надо пообщаться с этим синьором и узнать, в чем тут дела.

Тут Мерино ощутил чувство, уже испытываемое им ранее: едва сдерживаемое нетерпение, возбуждение, заставляющее делать что-нибудь, что угодно - но действовать! Азарт гончей, так называли его более опытные дознаватели, советовавшие, кроме всего прочего, чувство это держать в железном кулаке воли и рассудка, поскольку азарт хорош в меру и к месту. Но чаще - вреден.

- Разрешите с вами, командир? - неожиданно для себя спросил он у Маркетти.

Тот едва заметно приподнял брови, обозначив удивление.

- Зачем?

- Ну... Учиться чтобы... Как допрос вести... Влиятельных лиц... - не особенно внятно пояснил Мерино. Но Маркетти понял.

- Ну что же... Это похвальное желание, Лик, совершенствоваться в своем деле. Я не против. Идемте.

Прихватив, кроме Мерино, еще и бойца из третей группы, и даже сопроводив это действие пояснением "на всякий случай", Маркетти направился куда-то вглубь переходов здания магистрата, окликая редких служащих и требуя от них найти синьора Сальвоторе. Спустя десять минут искомый субъект отыскался в своем кабинете на третьем этаже здания. Оставив бойца на входе с наказом "никого не впускать и не выпускать", кавалер вошел в комнату. Мерино последовал за ним.

Массимильяно Сальвоторе оказался мужчиной еще не старым, чего можно было бы ожидать от человека, занимающего должность члена городского совета. Годов около тридцати пяти (ну может сорока), высоким, стройным и весьма представительным. Аккуратная борода и усы на его слегка вытянутом лице смотрелась немного неестественно, будто бы волосы не росли, а были скрупулезно и очень тщательно приклеены. Подобный эффект, как понял Мерино спустя пару секунд разглядывания нобиля, достигался частично подбритыми щеками и шеей, а также частой стрижкой этой самой бороды. Легкий камзол синего цвета с красными вставками, модный берет непомерного размера с огромным же пером - член городского совета был человеком, который весьма заботится о своей внешности.

Из-за стола синьор Сальвоторе не сделал даже попытки подняться. Так и остался сидеть, неприязненно и холодно глядя на визитеров. Когда же Маркетти раскрыл рот, начав говорить (представился и продемонстрировал мандат), и вовсе неприкрыто поморщился. Словно звуки голоса имперского дознавателя вкупе с продемонстрированными им полномочиями его чрезвычайно раздражали.

- У меня есть пара вопросов, синьор Сальвоторе. Это ненадолго, - произнес Маркетти, никак не отреагировав на столь явное пренебрежение.

- Как бы я смог вам помешать? - холодно усмехнулся нобиль. - Ведь в вашем мандате довольно крупными буквами написано "оказывать всяческое содействие". Только я не понимаю. Мы ведь уже допустили вас к архивам города, как вы просили. Чем именно я могу вам помочь?

- Вот этим, - Маркетти положил на стол развернутый свиток, внизу которого стояла подпись Сальвоторе. - Почему вы отпустили этих людей?

- А разве там не написано? - деланно удивился нобиль.

- Да, я вижу. За недостаточностью улик или вследствие малозначительности совершенных преступлений.

- Ну вот, видите! Решительно не понимаю, зачем тогда вы пришли ко мне?

На стол перед Сальвоторе лег второй свиток. С докладом начальника городской стражи и перечнем изьятого у Густаво Везунчика краденого имущества. Маска равнодушной неприязни слегка сползла с лица нобиля, когда его глаза пробежались по тексту, и тут же снова вернулась на место.

- Скажите, синьор Сальвоторе, как слова "недостаточность улик" и "малозначительность совершенных преступлений" соотносятся с этим списком? - голос Маркетти внезапно стал вкрадчивым.

- Обычная канцелярская ошибка! - ответил нобиль после секундной заминки. Голосом он владел, но ставшие очень деятельными руки, принявшиеся перекладывать бумаги на столе, выдавали его волнение. - Мне подали на подпись данный список, и я его подписал. Кто-то что-то напутал, и этот воришка оказался в списке на освобождение. Не слишком приятно это признавать, но в нашей работе ошибки случаются. Крупный вольный город - это очень сложный организм и, признаюсь, у меня не всегда есть силы и желание вникать во все тонкости того или иного вопроса. На это есть помощники.

- То есть ошибку совершил кто-то из ваших помощников? - все так же вкрадчиво уточнил дознаватель. - Кто именно?

- Я не помню! Это было уже давно...

- Менее триды назад.