Страница 32 из 106
Ежесекундно ожидая гневного окрика, отчего спина напряглась так, что заломило в висках, Ольга вышла, затворив дверь, замерла, прислушиваясь, но из кабинета не донеслось ни звука. С облегчением выдохнув, Ольга скользнула к лестнице, невольно приподнявшись на носочки, чтобы не привлекать внимание цоканьем каблуков.
Спустившись по лестнице, Ольга миновала коридор и вышла на улицу. Ветер накинулся, как оголодавший зверь, обжег кожу холодом, но, пылающие, щеки не ощутили морозца. Она шла по улице, словно в тумане. Разум кричал об опасности, предупреждал о возможных последствиях столкновения с блюстителями порядка, вкрадчиво увещевал. Но все доводы и логические цепочки, такие непротиворечивые и правильные, не вызывали отклика в теле, кружились словно снежинки за стеклом, ярко вспыхивающие, но тут же уносимые ветром, без следа, без памяти, без смысла.
Глубоко внутри возникло, и медленно разрасталось ощущение силы, такое же, как прошлой ночью, когда она выплескивала гнев на противников, превосходящих числом и наглостью, но, на деле, оказавшихся пустышками. Наряду с этим крепло ощущение собственной правоты. Содеянное уже не казалось таким ужасным, а угрозы полицейского не вызывали страха. Плечи распрямились, а губы раздвинулись в улыбке. Лишь зудящая боль в мышцах и легкое головокружение, столь редкие в последнее время, не позволяли полностью погрузиться в состояние блаженства.
Втянув насыщенный множеством запахов влажный воздух, к обострившемуся за последнее время обонянию Ольга успела привыкнуть и не паниковала, когда, вместо смутного, едва различимого запаха, ноздри ощущали десятки разнообразных ароматов, она двинулась в сторону дома. Ноги двигались все быстрее, с каждым шагом приближая к дому, где в шкафу, на полочке, заложенное вещами, ждало избавление от боли - десяток стеклянных капсул с тускло поблескивающим желтоватым содержимым. Великолепное достижение медицинской мысли, дорогое и редкое лекарство, подарок судьбы, выданный знающим доктором, которого она никогда бы не нашла без заботливого товарища, волею случая встреченного в тяжелую минуту.
ЧАСТЬ
II
ГЛАВА 1
Иссиня-белый потолок без малейших неровностей и трещин. В глаза, через разные промежутки, отбрасывают холодный свет голубоватые сферы покрывающих лампы колпаков. Боковым зрением заметно, как мимо проплывают забранные стеклом двери, одна за одной. Тишина давит на уши, лишь тихий скрип колес, да шарканье подошв везущей тележку медсестры, разряжают могильное молчание, не дают надорваться напряженным до невозможности ушным перепонкам.
Хочется приподняться, оглянуться, но тело не слушается, скованное невидимым панцирем настолько, что не повернуть и головы, лишь глаза с трудом ворочаются в орбитах, отзываются усталостью уже мгновенье спустя. Тележка замедляется, проплывающая мимо лампа повисает жутковатой застывшей каплей, где, искривленная до невозможности, отражается забранная синей тканью тележка, с едва намеченными контурами лежащего поверх тела.
Звонкий щелчок замка бьет по нервам. Пропуская тележку, дверь бесшумно отворяется, затворяется вновь. Тишина надвигается тенью, окутывает невесомой пеленой, а вместе с тишиной возникает запах. Запах совсем не отвратительный, и даже приятный, сладковатый, немного приторный, какой часто бывает на кухне, в разгар приготовления обеда. Сперва слабый, едва различимый, он усиливается, нарастает, забивая ноздри. Легкие начинает жечь, а на глаза наворачиваются слезы.
Не слышно ни звука, будто в этом мире холодных чистых коридоров нет никого живого. Но поблизости кто-то есть, вернее, что-то, что издает этот странный запах, сладкий, будоражащий чувства и одновременно пугающий. От попыток повернуть голову начинает мутить. Но действие удается, голова немного сдвигается в сторону. Еще попытка. В шею стреляет такой болью, что глаза наполняются слезами, а горловые связки едва не лопаются, бессильные пропустить звук.
Короткая передышка для восстановления сил и подготовки к новой боли. Рывок. В шее что-то щелкает, мышцы сокращаются, так что голова резко поворачивается, почти ложась на бок. Перед внутренним взором мельтешат яркие точки, в ушах шумит, но цель достигнута. Глаза медленно фокусируются, взгляд шарит вокруг, пытаясь вычленить знакомые детали.
Сперва ничего невозможно разобрать. Бледно-розовые куски странной формы, большие и маленькие, нижние части стен и пол праздничного ярко-красного цвета, и никак нельзя разобрать, что это навалено вокруг. Постепенно зрение возвращается. Из хаоса непонятных фигур вычленяются знакомые контуры, словно кто-то в изобилии разбросал вокруг раскрашенных клоунов и кукол. Вон растрепанная кукла, с огромными глазами и грустной улыбкой, недвижимо сидит у стены, а вот другая, размалеванная яркими красками, лежит в смешной позе, разбросав руки в стороны.
Зрение фокусируется окончательно. Глаза продолжают шарить вокруг, и удивление сменяется страхом. Сперва он слабый, зарождается где-то в глубине, но разрастается и крепнет с каждой секундой, пока не превращается в панический ужас. Вся комнатка завалена телами: высокие и низкие, плотные и совсем худые, тела занимают весь пол, в беспорядке громоздясь одно на другое, обнаженные, без малейшего намека на одежду.
Перекрученные, с вывернутыми руками и искривленными под жутким углом ногами. Некоторые представляют собой сплошную рану, а другие, словно набитые обломками костей кожаные мешки. Ни звука. Лишь с жутким грохотом колотится сердце, норовя выскочить из груди. И в этот момент среди кучи тел возникает шевеление. Одна из женщин-кукол, что до того лежала недвижимо, вдруг поднимает голову, бросает невидящий взгляд, а ее губы, опухшие и почерневшие, начинают медленно раздвигаться, превращаясь в кровавую, набитую ошметками почерневшей плоти щель.
Захлебнувшись криком, Ольга подскочила. Сердце колотится, словно она пробежала несколько километров, пальцы до боли стиснули одеяло, а по груди сбегают холодные капли пота. Взгляд метнулся вбок. Рядом, подложив ладони под голову, спит Ярослав: волосы растрепались, на лице умиротворение. Судя по равномерному посапыванию, крика он не услышал, а может крик был лишь там, в жутком кошмаре, оставшемся по ту сторону границы мира снов.
Опасаясь разбудить Ярослава, Ольга опустила ноги, осторожно встала, сделала шаг. Скрип половиц громом прокатился по квартире, заставив съежится. Ольга зажмурилась, словно ребенок, втихую вытащивший из кладовки варенье и неожиданно выронивший банку, повернула голову, ожидая наткнуться на укоризненный взгляд друга, но Ярослав, как ни в чем не бывало, спал.
С облегчением выдохнув, от резкого шума перехватило дыхание, Ольга выскользнула из комнаты, ругая себя за забывчивость. Последнее время слух стал заметно тоньше, и до того тихие, а то и вовсе неслышные шумы стали восприниматься с невероятной силой. Днем это проявлялось не так сильно, и при определенной сноровке с возросшей "шумностью" еще можно было мириться, но ночью приходилось совсем туго. Причина столь странного изменения в организме по-прежнему оставалась загадкой. Сколько Ольга не ломала голову, подходящих объяснений так и не нашла.
Прогулявшись до кухни, и утолив жажду, Ольга вернулась, но в спальню не пошла. Остатки кошмара еще напоминали о себе усиленным сердцебиением, и не располагали ко сну. Она прошлась по комнате, прислушиваясь к завыванию ветра за окном. Взгляд упал на одежду, сваленную на диване мятой кучей. Ярослав вернулся с поездки вечером, помывшись, с трудом доковылял до кровати и рухнул, как подкошенный.
Ольга шагнула к дивану. Ноздри уловили мощный запах солярки, мазута, и еще множество едких ароматов явно технического происхождения. Возникшее намерение разобрать и уложить вещи в шкаф пошатнулось. По-хорошему, всю кучу надлежало бросить в стиральную машину, и, желательно, целиком. Принюхавшись, Ольга фыркнула. Судя по резкому техническому духу одежда пропиталась соляркой насквозь, будто Ярослав долго и с особым тщанием елозил собой по наиболее грязным, замаслившимся деталям.