Темы и вариации

----------------------------*) говорите потише (франц.)

Другой. - Притом я не оглох, Подумайте, какого слуха Коснуться может диалог" . Шагах в восьми от адмирала, Щетинясь гранями штыков, Молодцевато замирала Шеренга рослых моряков. И вот, едва ушей отряда Достиг шутливый разговор, Как грянуло два длинных кряду Нежданных выстрела в упор. Все заслонилось передрягой. Изгладилось, как, поболев, "Ты прав!" - Bскричал матрос с "Варяга", Георгиевский кавалер. Как, дважды приложась с колена, Шварк об землю ружье, и вмиг Привстал, и, точно куртка тлела, Стал рвать душивший воротник. И слышал: одного смертельно, И знал - другого наповал, И рвал гайтан, и тискал тельник, И ребер сдерживал обвал.

А уж перекликались с плацем Дивизии. Уже копной Ползли и начинали стлаться Сигналы мачты позывной. И вдруг зашевелилось море. Взвились эскадры языки И дернулись в переговоре Береговые маяки.

"Ведь ты - не разобрав, без злобы? Ты стой на том и будешь цел" . - "Нет, вашество, белить не пробуй, Я вздраве наводил прицел" . "Тогда", - и вдруг застряло слово Кругом, что мог окинуть глаз: "Ты сам пропал и арестован", Восстанья присказка вилась.

8

"Вообрази, чем отвратительней Действительность, тем письма глаже. Я это проверил на "трех святителях", Где третий день содержусь под стражей.

Покамест мне бояться нечего, Да и - не робкого десятка. Прими нелепость происшедшего Без горького осадка.

И так как держать меня ровно не за что, То и покончим с этим делом. Вот как спастись от мыслей, лезущих Без отступа по суткам целым?

Припомнишь мать, и опять безоглядочно Жизнь пролетает в караване Изголодавшихся и радужных Надежд и разочарований. Оглянешься - картина целостней. Чем больше было с нею розни, Чем чаще думалось: что делать с ней? Тем и ее ответ серьезней. И снова я в морском училище. О, прочь отсюда, на минуту Bздохнувши мерзости бессилящей! Дивлюсь, как цел ушел оттуда. Ведь это там, на дне военщины, Навек ребенку в сердце вкован Облитый мукой облик женщины В руках поклонников баркова. И вновь я болен ей, и ратую Один, как перст, средь мракобесья, Как мальчиком в восьмидесятые. Ты помнишь эту глушь репрессий? А помнишь, я приехал мичманом К вам на лето, на перегибе От перечитанного к личному, Еще мне предрекали гибель? Тебе пришлось отца задабривать. Ему, контр-адмиралу, чуден Остался мой уход... На фабрику Сельскохозяйственных орудий. Взгляни ж теперь, порою выводов При свете сбывшихся иллюзий На невидаль того периода, На брата в выпачканной блузе".

9

Окрестности и крепость, Затянутые репсом, Терялись в ливне обложном, Как под дорожным кожаном. Отеки водянки Грязнили горизонт, Суда на стоянке И гарнизон. С,утра тянулись семьями Мещане по шоссе Различных орьентаций, Со странностями всеми, В ландо, на тарантасе, В повальном бегстве все. У города со вторника Утроилось лицо: Он стал гнездом затворников, Вояк и беглецов. Пред этим, в понедельник, В обеденный гудок Обезголосил эллинг И обезлюдел док.

Развертывались порознь, Сошлись невпроворот За слесарно-сборочной, У выходных ворот. Солдатки и служанки

Исчезли с мостовых В вихрях "Варшавянки" И мастеровых. Влились в тупик казармы И - вон из тупика, Клубясь от солидарности Брестского полка.

Тогда, и тем решительней, Чем шире рос поток, Встревоженные жители Пустились наутек. Но железнодорожники Часам уже к пяти Заставили порожними Составами пути. Дорогой, огибавшей Военный порт, с утра Катались экипажи, Мелькали кучера. Безмолвствуя, потерянно Струями вис рассвет, Толстый, как материя, Как бисерный кисет.

Деревья всех рисунков Сгибались в три дуги Под ранцами и сумками Сумрака и мги. Вуали паутиной Топырились по ртам. Столбы, скача под шины, Несли ко всем чертям. Майорши, офицерши Запахивали плащ. Вдогонку им, как шершень, Свистел шоссейный хрящ. Вставали кипарисы; Кивали, подходя; Росли, чтоб испариться В кисее дождя.

Часть вторая

1

Вырываясь с моря, из-за почты, Ветер прет на ощупь, как слепой, К повороту, несмотря на то что Тотчас же сшибается с толпой. Он приперт к стене ацетиленом, Втоптан в грязь, и несмотря на то, Трын-трава и - море по колено: Дует дальше с той же прямотой. Вон он бьется, обваривши харю, За косою рамой фонаря И уходит, вынырнув на паре Торопливых крыл нетопыря. У матросов, несмотря на пору И порывы ветра с пустыря, На дворе казармы - шум и споры Этой темной ночью ноября. Их галдит за тысячу, и каждым, Точно в бурю вешний буерак, Разворочен, взрыт и взбудоражен И буграми поднят этот мрак. Пахнет волей, мокрою картошкой, Пахнет почвой, норками кротов, Пахнет штормом, несмотря на то что Это шторм в открытом море ртов. Тары-бары, шутки балагура, Слухи, толки, шарканье подошв Так и ходят вкруг одной фигуры, Как распространившийся падеж. Ходит слух, что он у депутатов, Ходит слух, что едет в комитет, Ходит слух, - и вот как раз тогда-то Нарастает что-то в темноте, И, глуша раскатами догадки И сметая со всего двора Караулки, будки и рогатки, Катится и катится ура. С первого же сказанного слова Радость покидает берега. Он дает улечься ей, и снова Удесятеряет ураган. Долго с бурей борется оратор. Обожанье рвется на простор. Не словами - полной их утратой Хочет жить и дышит их восторг. Это обьясненье исполинов. Он и двор обходятся без слов. Если с ними флаг, то он - малинов. Если мрак за них, то он - лилов. Все же раз доносится: эскадра. Это с тем, чтоб браться, да с умом. И потом другое слово: завтра. Это, верно, о себе самом.

2

Дорожных сборов кавардак. "Твоя" твердящая упрямо, С каракулями на бортах, Сырая сетка телеграммы.

"Мне тридцать восемь лет. Я сед. Не обернешься, глядь - кондрашка". И с этим об пол хлоп портплед, Продернув ремешки сквозь пряжки.

И на карачках под диван, Потом от чемодана к шкапу... Любовь, горячка, караван Вещей, переселенных на пол.

Как вдруг звонок, и кабинет В перекосившемся: о боже! И рядом: "Папы дома нет". И грохотанье ног в прихожей.

Но двери настежь, и в дверях: "Я здесь. Я враг кровопролитья". - "Тогда какой же вы моряк, Какой же вы тогда политик?

Вы революцьонер? B борьбу Не вяжутся в перчатках дамских". - "Я собираюсь в Петербург. Не убеждайте. Я не сдамся".

3

Подросток реалист, Разняв драпри, исчез С запиской в глубине Отцова кабинета. Пройдя в столовую И уши навострив, Матрос подумал: "Хорошо у Шмидта".

Было это в ноябре, Часу в четвертом. Смеркалось. Скромность комнат Спорила с комфортом. Минуты три извне Не слышалось ни звука B уютной, как каюта, Конуре. Лишь по кутерьме Пылинок в пятерне портьеры, Несмело шмыгавших По книгам, по кошме И окнам запотелым, Видно было: Дело К зиме. Минуты три извне Не слышалось ни звука В глухой тиши, как вдруг За плотными драпри Проклятья раздались Так явственно, Как будто тут внутри: - Чухнин! Чухнин!!! Погромщик бесноватый! Виновник всей брехни! Разоружать суда? Нет, клеветник, Палач, Инсинуатор, Я научу тебя, отродье ката,отличать От правых виноватых! Я черноморский флот, холоп и раб, Забью тебе, как кляп, как клепку, в глотку.И мигом ока двери комнаты вразлет. Буфет, стаканы, скатерть... - Катер? - Лодка! B ответ на брошенный вопрос - матрос, И оба - вон, очаковец за шмидтом, Невпопад, не в ногу, из дневного понемногу

в ночь, Наугад куда-то, вперехват закату, По размытым рытвинам садовых гряд. В наспех стянутых доспехах Жарких полотняных лат, В плотном, потном, зимнем платье С головы до пят, В облока, закат и эхо По размытым, сбитым плитам Променад. Потом бегом. Сквозь поросли укропа, Опрометью с оползня в песок, И со всех ног, тропой наискосок Кругом обрыва. Топот, топот, топот, Топот, топот, - поворот - другой И вдруг как вкопанные, стоп: И вот он, вот он весь у ног, Захлебывающийся севастополь, Весь вобранный, как воздух, грудью двух Бездонных бухт, И полукруг Затопленного солнца за "Синопом". С минуту оба переводят дух И кубарем с последней кручи - бух В сырую груду рухнувшего бута.

4

В зимней призрачной красе Дремлет рейд в рассветной мгле, Сонно кутаясь в туман