Страница 8 из 43
Он стоял футах в двадцати от меня под большим окном дневного света и смотрел в мою сторону — высокий, широкоплечий мужчина с темными глазами и бородой. В левой руке он держал кисть, а в правой палитру. Одет он был в перепачканный красками фартук, который прикрывал джинсы, и клетчатую спортивную рубашку. На холсте за его спиной проступал набросок того, что когда-нибудь могло стать мадонной с младенцем. Картин вокруг вообще было великое множество, все они стояли к стене лицом или были чем-то прикрыты.
— Привет, — сказал я. — Вы и есть Виктор Мелман?
Он кивнул — не нахмурясь, не улыбнувшись, — положил палитру на стол рядом, а кисть сунул в бутыль с растворителем. Затем поднял влажную тряпку и вытер руки.
— А вы? — спросил Мелман, отбрасывая в сторону тряпку и вновь поворачиваясь ко мне лицом.
— Мерль Кори. Вы знали Джулию Барнс.
— Не отрицаю, — ответил он. — Вы использовали прошедшее время, это, видимо, означает…
— Ее больше нет. Я хочу с вами об этом поговорить.
— Хорошо, — сказал Мелман, развязывая фартук. — Тогда спустимся вниз. Здесь негде сесть.
Он повесил фартук на гвоздь у двери и вышел наружу. Я вышел за ним. Он повернулся и, прежде чем спуститься по лестнице, запер студию. Движения его были плавными, почти грациозными. Я слышал, как барабанит по крыше дождь.
Тем же самым ключом Мелман отпер темную дверь этажом ниже. Распахнув ее, он шагнул в сторону, жестом приглашая меня войти. Я вошел, пересек коридор, что вел мимо кухни, забитой пустыми бутылками, грудами посуды и картонками из-под пиццы. Едва не лопающиеся мешки с мусором подпирали буфет; пол в некоторых местах, казалось, был залит чем-то липким, а запах стоял как на фабрике специй, соседствующей со скотобойней.
Гостиная, куда я вошел, была просторной, с парой удобных на вид черных диванчиков, поставленных друг против друга; между ними пролегло поле битвы восточных ковров и разнообразных столиков, на каждом из которых стояло несколько переполненных пепельниц. В дальнем углу у стены, покрытой красным тяжелым драпом, стоял замечательный концертный рояль. Еще здесь было огромное количество низеньких книжных шкафов, заполненных оккультными принадлежностями и пачками журналов, наваленных рядом с ними, на них и на полу вплотную к нескольким легким креслам. Что-то похожее на угол пентаграммы[25] чуть выглядывало из-под самого большого ковра. Спертые запахи воскурений и «дури» тянулись по гостиной лохмотьями. Справа от меня была арка, ведущая еще в одну комнату, слева — закрытая дверь. На некоторых стенах висели картины на полурелигиозные темы — я решил, что это его работы. Что-то было в них от Шагала[26]. Картины вполне ничего.
— Присаживайтесь.
Мелман кивнул на легкое кресло. Я сел.
— Пива хотите?
— Нет, спасибо.
Он уселся на ближайший диван, сложил ладони и уставился на меня.
— Что случилось? — спросил он.
Я посмотрел на него.
— Джулия Барнс занялась оккультизмом, — сказал я. — И пришла к вам узнать об этом побольше. А этим утром она умерла при очень необычных обстоятельствах.
Левый уголок его рта слегка дернулся. Сам он продолжал сидеть как сидел.
— Да, она интересовалась такими вещами, — сказал он. — Ко мне она приходила за наставлениями — и получила от меня что хотела.
— Я хочу знать, почему она умерла.
Мелман продолжал внимательно меня изучать.
— Время ее истекло, — сказал он. — В конце концов это случается с каждым.
— Она была убита зверем, которого не существует в этом мире. Что вы об этом знаете?
— Вселенная — место гораздо более странное, чем кажется большинству из нас.
— Так вы знаете или нет?
— Я знаю вас, — сказал Мелман; впервые за все это время на лице его показалась улыбка. — Разумеется, она говорила о вас.
— Как это понимать?
— Я знаю, — ответил он, — что вы сами осведомлены в подобных вопросах. И даже более чем слегка.
— А именно?
— У Искусства есть способ в нужное время сводить вместе нужных людей, когда работа в разгаре.
— И это все, что вы обо всем этом думаете?
— Я это знаю.
— Откуда?
— Это было обещано.
— Так вы что, меня ждали?
— Да.
— Интересно. Тогда, может быть, расскажете поподробней?
— Я бы предпочел показать.
— Вы говорите, было что-то обещано. Как? И кем?
— Все это скоро станет ясно.
— А смерть Джулии?
— Скажем, и это тоже.
— И каким же образом вы рассчитываете осчастливить меня таким просветлением?
Мелман улыбнулся.
— Я просто хочу, чтобы вы кое на что взглянули, — сказал он.
— Ладно. Я готов. Покажите.
Мелман кивнул и встал.
— Это здесь, — объяснил он, поворачиваясь и направляясь к закрытой двери.
Я поднялся и пошел за ним через комнату.
Он полез за ворот рубашки и, достав оттуда цепочку, снял ее через голову. Я увидел на ней ключ. Он отпер им дверь.
— Заходите, — сказал он, распахивая ее и отступая в сторону.
Я вошел. В небольшой комнате было темно. Мелман щелкнул выключателем, и из плоского светильника над головой полился неяркий голубой свет. Теперь я мог разглядеть, что здесь было одно окно, прямо напротив меня, и оно было закрашено черным. Мебели никакой не было, не считая нескольких подушек, в беспорядке валявшихся на полу. Часть стены справа скрывалась под черным занавесом. Другие стены были пустыми.
— Я смотрю, — сказал я.
Мелман хмыкнул.
— Погодите минутку, — посоветовал он. — Есть у вас какое-нибудь представление о том, что меня в первую очередь интересует в оккультных искусствах?
— Вы — каббалист, — сказал я.
— Да, — признал он. — Как вы догадались?
— В восточных дисциплинах люди имеют склонность сбиваться в плотную кучу, — заявил я. — Но каббалисты, кажется, всегда распускают слюни.
Мелман фыркнул, потом сказал:
— Вопрос в том, что для вас действительно важно.
— Это точно.
Он пнул подушку на середину комнаты.
— Присаживайтесь, — сказал он.
— Я постою.
Мелман пожал плечами.
— Ладно, — сказал он и тихо забормотал.
Я ждал. Спустя какое-то время, все еще приглушенно бормоча, Мелман подошел к черному занавесу. Одним быстрым движением отодвинул его, и я посмотрел туда.
Мне открылась картина с каббалистическим Древом Жизни[27], представляющая десять сефир в некоторых из их келипотических аспектов. Выполнена она была замечательно, и ощущение чего-то знакомого, которое поразило меня, пока я ее разглядывал, не утихало. Это была не стандартная поделка из какого-нибудь магазина, специализирующегося на подобных вещах, а, похоже, вполне оригинальная картина. Хотя по стилю она не походила ни на одну из работ, висящих в соседней комнате. И все же она была мне знакома.
Чем больше я в нее всматривался, тем меньше у меня оставалось сомнений: я был уверен — нарисована она той же рукой, что рисовала Козыри, которые я нашел у Джулии.
Мелман в это время продолжал свои завывания.
— Ваша работа? — спросил я его.
Мелман мне не ответил. Вместо этого он подошел и показал на третью сефирот, ту, которую называют Бинах. Я посмотрел на нее. Кажется, она изображала мага перед черным алтарем и…
Нет! Я не мог в это поверить. Не может…
Я почувствовал контакт с фигурой. Это уже был не символ. Маг был реален, он вызывал меня. Вот, еще больше расплывшись, он обрел три измерения. Комната вокруг меня стала таять. Я был почти…
Там.
Это было сумеречный уголок — небольшая прогалина в корявом лесу. Отливающий кровью свет стекал на плиту, которая лежала передо мной. Маг — с лицом, скрытым капюшоном и тенью, — орудовал на камне какими-то предметами, руки его двигались слишком быстро, чтобы я мог уследить какими. Откуда-то все еще слышалось слабое песнопение.
25
Пентаграмма — правильный пятиугольник, на каждой стороне которого построены равнобедренные треугольники, равные по высоте. Не путать с Пентагоном, являющимся просто правильным пятиугольником без всяких построений внутри. Собственно говоря, это обычная пятиконечная звезда, используемая пифагорейцами как символ «золотого сечения», а позднее магами и колдунами. Пентаграмма, одно острие которой направлено вверх, отпугивает нечисть, в том случае, если вверх направлены два острия, пентаграмма символизирует Дьявола и притягивает темные силы.
26
Шагал, Марк (1887–1985) — живший во Франции и США художник еврейского происхождения, выходец из России. Отличался крайне необычным восприятием мира. Его фантастически-ирреальные работы часто были написаны на фольклорные или библейские темы.
27
Основой всего каббализма является диаграмма, известная как «священное дерево», или Древо Жизни, состоящая из десяти кругов, соединенных двадцатью двумя линиями. Десять кругов являются эманациями (излучениями) — сефир — бога. Это диаграмма гностицизма: она представляет Сотворение как падение от высшего божества до земного царства. Душа начинает свой путь вниз, продвигаясь через десять кругов.