Тайна профессора Бранкеля

— Я думаю, что у профессора дурной глаз, — мрачно продолжала она. — Всякий раз, когда я взгляну на него, я встречаю его взгляд.

— Предоставь мне разделаться с ним и я выбью ему глаза, — свирепо сказал Джек.

— Не говори глупостей, — возразила Филиппа, ничуть не тронутая этим великодушным предложением, — он друг папа.

— Он, однако, не остановился у вас, — сердито отвечал Дольчестер, пожав своими широкими плечами.

— Это все равно, — спокойно отвечала Филиппа, — он просиживает у нас по целым дням. Но вот что я тебе скажу, Джек, — я больше не могу выносить этого, я заболею.

— Да, ты что-то похудела, — сказал Джек, окидывая ее беспокойным взглядом.

— Поэтому я решилась уехать в Лондон к тетке Гертруде.

— О!

Лорд Дольчестер вздрогнул. Он очень хорошо помнил эту почтенную матрону с высоким лбом и римским носом, так как она преследовала его в течение нескольких лет, проча его в мужья одной из своих дочерей, которые также обладали высокими лбами и римскими носами.

— Не корчи гримас, Джек, — улыбнулась Филиппа, знавшая от него о преследованиях, которым он подвергался со стороны ее кузин, — ты можешь остаться здесь.

— О, об этом я не думаю, — возразил Дольчестер. — Я не боюсь, теперь я жених.

— Джек, — торжественно сказала его возлюбленная, лукаво сверкнув глазами, — умоляю тебя, не доставляй моим кузинам случая отнять у меня твое сердце. Ты знаешь, что наше обручение не может служить помехой, а до какого совершенства довели они искусство пленять мужчин, — о, лорд Дольчестер!

— Пусть попробуют, — отвечал Джек, весело смеясь при этой мысли, — я готов рискнуть, Филь.

Так и решили. Филиппа написала тетке и получила от нее нежнейший ответ, в котором сообщалось, что тетка будет ей душевно рада, и что на зиму они едут в Южную Францию; поедет ли с ними милая Филиппа? Милая Филиппа готова была ехать на северный полюс, лишь бы избавиться от ужасных глаз профессора. Итак, она принялась укладываться и назначила день отъезда.

Вольфден, ноября 22. — Не везет мне с эликсиром! Я так же далек от исполнения моих желаний, как и прежде. Мисс Харкнесс упорно избегает меня и я не могу найти случая остаться с ней наедине. Ее проклятый любовник всегда с ней и, как я подозреваю, не поколеблется нанести мне личное оскорбление. Он ненавидит меня и нисколько не старается скрыть этого. Это грустно, потому что мешает исполнению моего плана. Я приглашал мисс Харкнесс сюда, но она решительно отказывается приходить, и порой я в отчаянии думаю, что мне не удастся ее заполучить. В довершение моих затруднений, она собирается уехать в Южную Францию, где, по ее словам, останется надолго. Я же не могу остаться в Англии более полугода; итак, если она уедет, я, по всей вероятности, потеряю ее из вида. Впрочем, еще неделю она пробудет здесь; надо придумать какой-нибудь способ добиться моей цели. Мне часто приходит в голову, что если я убью ее, то буду иметь дело с законами Англии. Закон не симпатизирует священному делу науки и повесит меня за убийство (как он назовет мой поступок) так же спокойно и беспристрастно, как обыкновенного преступника, до смерти забившего свою жену. Приходится примириться с этим; если я хочу довести до совершенства великое открытие, то должен сделаться жертвой закона. Но мое открытие будет жить; и меня будут помнить, как мученика науки. Я завещаю мой дневник, если меня приговорят к повешению за принесение этой девушки в жертву науке, какому-нибудь ученому моей родины; он издаст его и все увидят, как постепенно дошел я до увенчания дела моей жизни. Меня будут чтить, как мученика; итак, я не отступлю перед поступком, который предаст меня в руки закона. «Кровь мучеников — семя церкви», и моя смерть только средство сообщить миру тайну эликсира, благодаря которому люди будут знать и прошедшее, и настоящее, и будущее. Они получат возможность предотвращать бедствия, которые обрушились бы на мир, если б будущее оставалось темным. Что значат ничтожные физические страдания в сравнении с великолепной будущностью, которая предстоит миру благодаря мне? Я решился — я готов погибнуть мучеником науки, жертвой невежества, и на моей могиле будет написано только одно слово: «Recurgam»![10]

Раз! с соседней колокольни доносятся тяжелые гулкие удары. Полночь. В этот час духи посещают землю. Они встают из земных могил; скелеты убийц спускаются с виселиц; души богачей выходят из склепов. Воздух наполнен призраками; их бестелесные формы кружатся в нем, как осенние листья.

Вольфден, угрюмый и мрачный покоится в сиянии луны; мириады звезд смотрят на него, но не могут рассеять окутывающей его тени. А его жилец, — присоединился ли он к духам, реющим в воздухе, или мечтает об исполнении своего отвратительного замысла? Сумасшедший он? Его могучий эликсир — порождение расстроенного мозга? Или он в самом деле гений и сделал великое открытие?

Как тиха ночь; слышится только ропот реки, катящей свои волны в безбрежное море. Несколько барок виднеются на ней: черные, неуклюжие массы, точно повисшие в центре огромного моря между усеянным звездами небом вверху и его отражением внизу. Крик совы раздается с колокольни, в ответ ему слышится другой из Вольфдена, затем колокол: раз! два!

Поднялся ветер; колокол пробудился и заунывные, дикие звуки разнеслись среди пустынных холмов. Как загудело в обеденной зале! Обрывок веревки закачался взад и вперед. Дух старого сквайра что-то не является сегодня. Ставни затряслись, заскрипели на ржавых петлях; вот одна оборвалась, рухнула вниз и ветер понесся далее, как будто радуясь своему делу. Виррр… как загудело в трубе… лаборатория… какая армия склянок, какие странные кабалистические аппараты. В печке еще тлеют угли… Как они вспыхнули и заискрились, точно гневный глаз Циклопа. Пойдемте вниз по старинной дубовой лестнице, на которую луна бросает кровавый отблеск сквозь цветные стекла. Вот и спальня профессора. Ветер развевает гардины, и бледный луч месяца освещает его лицо. Дух ли оживляет это тело или лишь надежда на открытие великой истины? Как бледно лицо, каким мертвенным кажется в рамке черных волос, разбросанных по подушке. Как судорожно стиснуты его руки! Тень пробегает по его лицу. Что это, дух возвращается в тело? или тучка прошла перед луной? Безумен ли он? Неужели за этим высоким лбом роятся только безумные грезы расстроенного мозга? Кто знает? Только время разрешит эту загадку. Оставим его с его грезами и фантазиями. Скорее к морю, где огромные корабли рассекают седые волны. Дальше, дальше! Смотрите, как тучи несутся по небу! как вздымаются седые валы Атлантики! Ветер на просторе разгуливает среди купола черных туч, нависших над кипящими пучинами океана.

VIII. В ЛАБОРАТОРИИ

Лишь только человек

Добрался до вершины своих желаний,

— Стой! — кричит Смерть, — и вот он

падает вниз.

Перед самыми воротами Вольфдена стоял огромный куст боярышника и его обнаженные от листьев ветки тряслись и качались во все стороны под напором ноябрьского ветра. Дождь лил как из ведра, небо оделось тучами и нигде не было видно просвета, обещавшего хорошую погоду.

Под кустом, стараясь укрыться от дождя, стояли лорд Дольчестер и его невеста. Они пошли гулять и гроза захватила их у ворот Вольфдена.

Джек старался укрыть Филиппу под кустом, но они могли бы остаться и в открытом поле, потому что защита была призрачная. До замка оставалось еще с четверть мили, бури и конца не предвиделось, а укрыться можно было только в Вольфдене, куда Филиппа ни за что не хотела идти.

— Я не пойду туда, пока там живет этот ужасный человек.

— Я тоже не люблю его, — сердито отвечал Дольчестер, — но стоит ли тебе рисковать здоровьем из-за этого? У нас даже нет зонтика. Вольфден ближайшее место, где мы можем укрыться; буря скоро пройдет, почему бы не переждать ее там?

10

Я вновь восстану, воскресну (лат.).