Страница 6 из 11
— Я прикажу вас отвезти, профессор, — сказал сэр Гильберт, направляясь к колокольчику.
— Нет, нет, благодарю вас, — отвечал немец, вежливо останавливая его. — Я предпочитаю пройтись. До свидания. До свидания, мисс Филиппа. Вы, как я вижу, не любите хорошей музыки.
Говоря это, профессор поклонился с своей холодной и сардонической улыбкой и ушел, оставив Филиппу в досаде на самое себя за то, что она выдала свои мысли, а лорда Дольчестера — с тайным желанием «свернуть шею иностранному бродяге».
V. ДЕЙСТВИЕ ЭЛИКСИРА
Грезы — ночное порождение сна,
Духи, возмущающие наш покой;
Но все же они делают
Властелином в своих воздушных царствах
Того, кто проснется наутро жалким рабом
И увидит, что волшебные замки ночи
Были только химерой, порождением его мозга.
«Лаунчестон, ноября 14. — Наконец-то я нашел второй том „Жиральда“. Странное сцепление случайностей шаг за шагом привело меня к успешному концу. Теперь мне остается только зайти в библиотеку сэра Гильберта, взять „Жиральда“ и развернуть его на странице, указанной в криптограмме.
Затем я добуду недостающее снадобье и добавлю в чудесный эликсир последний ингредиент. Я совершенно уверен, что сэру Гильберту и в голову не придет, почему я так беспокоюсь о „Жиральде“. Да, правду сказать, он и не заметит, что я беспокоюсь, так как я всячески стараюсь не обнаруживать никакого интереса, кроме того, который понятен для любителя редких книг.
Он сообщил мне сегодня, что книга находится в его библиотеке, а я выслушал это сообщение с совершенно равнодушным видом, хотя каждая жилка во мне дрожала от возбуждения. Как бы то ни было, приходится подавить свое нетерпение и помаленьку добиваться цели. Сэр Гильберт всецело предан своим книгам, все его желания сосредоточены на полках библиотеки. Он оставил меня обедать и представил своей дочери и ее жениху. Жених — представитель аристократии, безмозглый молодой атлет с телом Милона и „умом ящерицы“, по выражению Лэндора[6]. Но мисс Филиппа Харкнесс — очень странная особа. Немало времени прошло с тех пор, как я изучал Лафатера и мои сведения в физиогномике, вероятно, очень скудны, но я редко встречал такое загадочное лицо. У нее есть ум, но она им не пользуется. Насколько я мог заметить, ее образование ниже среднего. Она толкует об охоте и о лошадях и разговор ее переполнен выражениями, которых, без сомнения, нет в английском словаре, — по крайней мере, насколько я знаком с ним. Она могла бы быть умнее, если б захотела, но не захочет, потому что природа не наделила ее одной из самых могущественных страстей. У нее нет честолюбия, она совершенно довольна своей повседневной жизнью и не стремится к чему-нибудь высшему.
Странно, что благая природа так капризна. Одному она дает честолюбие и никаких талантов; этой девушке дала таланты и ни капли честолюбия.
Вечером я заметил, что мисс Харкнесс что-то невзлюбила меня. Она довольно мила и вежлива, но избегает моего взгляда и, по-видимому, чувствует себя неловко, когда я обращаюсь к ней. Должно быть, мои манеры так на нее действуют. Ученые занятия — плохая школа светских манер и я всегда стесняюсь в присутствии женщин. Я заметил также, что у нее нет души — по крайней мере по отношению к музыке. Когда я играл мою фантазию, она ее прервала каким-то замечанием насчет охоты. Ба! сердиться тут нечего! а все таки мое самолюбие было оскорблено. Я думал, что моя игра очарует всех, — оказалось, что она не действует на эту девушку. Если бы стоило ненавидеть кого-нибудь, то я возненавидел бы ее. Ее натура совершенно противоположна моей и мы чувствуем естественное отвращение друг к другу. Странно — я никогда не испытывал такого раньше. Надо подавить это нелепое чувство, так как мне придется видеть ее почти ежедневно в течение шести месяцев. Все мои мысли сосредоточены на „Жиральде“. Завтра в это время я буду знать состав питья и… Пойду к ним завтра и узнаю тайну…».
Профессор Бранкель закрыл свой дневник и разделся, чтобы лечь в постель. Прежде, чем потушить лампу, он подошел к конторке и достал из нее флакон с бесцветной жидкостью. Отлив из него три капли, он выпил их. Затем снова спрятал флакон, улегся в постель и вскоре витал в царстве грез, вызванных чудесной силой эликсира.
Я стою под пологом безлунной и беззвездной ночи, освобожденный от земной оболочки — символа смерти. Моя бессмертная часть отделилась от смертной; я бестелесный дух, безымянный и бездушный, потому что я сам душа. Ничего земного не осталось во мне; я состою из эфирной субстанции, которую Бог вдохнул в человека. У меня нет чувств, физических или духовных, я голая человеческая душа, гражданин вселенной, участник вечности. Время распахнуло передо мною завесу прошлого и я вхожу в его чертоги, чтобы блуждать по многолюдным залам и созерцать пышный калейдоскоп человечества и чудные переливы красок, которые пестрая суета жизни отбросила на белую поверхность вечности.
…Я стою среди обширной арены Колизея и вижу над собой ряды кровожадных римлян, глядящих волчьими глазами на окровавленный песок. С безоблачного, бледно-голубого неба льются потоки света, пробиваясь сквозь полог, растянутый над головами народа. Вот Гораций, только что вернувшийся с своей Сабинской фермы, беседует с Меценатом; Вергилий, с улыбкою на спокойном лице — слушает остроумный и колкий разговор Катулла — Рочестера[7] своего времени, который забавляет своенравную Лесбию замечаниями насчет зрителей. И он, властитель мира, увенчанный розами, смотрит с ясным лицом на длинный ряд гладиаторов. Ave Caesar!.. Битва начинается… битва Титанов… Я вижу, как сверкают их глаза… как сыплются искры с их щитов при каждом ударе. Фортуна, своенравная как женщина, расточает свои милости то одному, то другому… Вот один упал… торжествующий противник стоит над ним и обводит глазами публику, ожидая приговора… Habet!.. И кровь побежденного льется на песок арены — ненасытный, как владыка мира…
…Неужели это Афины, сердце Греции… блистающие как бриллиант среди зеленых холмов… дом лучших умов древности?.. Широкие белые улицы, насмешливая толпа, оживленная чисто аристофановским юмором… споры философов и их учеников под портиками, богоподобные фигуры юношей, идущих в гимназию… Да, это духовная столица мира… Огромный театр с полукругом оживленных лиц, очарованных торжественным великолепием «Агамемнона»[8]… Как хорошо!.. бурная речь Клитемнестры… могучее красноречие царя народов… дикий крик Кассандры, отступающей с пророческим ужасом от окровавленного треножника… Хор…
(Далее почерк в дневнике становится совершенно неразборчивым).
Приветствую тебя, царица с белоснежною грудью и огненными глазами… Куда ты смотришь так жадно с могучих стен Трои?.. Елена… прекраснейшая из женщин, твоя роковая красота покорила гордые башни Илиона. Не думаешь ли ты, что огонек, светящийся вдали точно кровавая звезда, мерцает в шатре твоего оскорбленного супруга…
…Он возжигает погребальный костер Патрокла и освещает мрачное лицо Ахилла, глядящего гневными главами на виднеющиеся вдали стены Трои… Горе! Горе! Близок конец, о, царица… Твоя роковая краса навлекла гибель на Илион… и судьба уже изрекла неотвратимый приговор… Горе! горе!
…Хитроумный Улисс с морщинами мореплавателя у глубоко посаженных глаз, скажи мне, куда ты стремишься?.. В Итаку!.. Отталкивай корабли от троянских берегов… Распускай паруса для десятилетних скитаний, и поплывем по бурным пучинам опасного моря к твоему родному острову… Как бурлит и пенится под рукою ветров безбрежное море… соленое дыхание вздымающихся полей пены… Что за пурпурная полоса тускло посверкивает вдали… Лотофаги… (Здесь дневник невозможно разобрать). Вон нимфы играют в кристальных водах… сверкают их белые тела, окутанные прядями распущенных волос… Итака… Причаливай к желанному берегу, где ожидает тебя верная Пенелопа… Ах, Итака!..
6
Уолтер Сэведж Лэндор (1775–1864) — английский писатель и поэт.
7
Имеется в виду Джон Уилмот, 2-й граф Рочестер (1647–1680), виднейший сатирический и лирический английский поэт эпохи Реставрации.
8
Трагедия древнегреческого драматурга Эсхила, впервые представленная в 458 г. до н. э.