Страница 2 из 7
— Может быть, ты сама станешь знаменитой. А тот, у кого знаменитый папа, почти никогда не становится знаменитым.
— Не становится? Почему?
Анна вздохнула.
— Не знаю. Вряд ли в одной семье может быть двое знаменитых людей. Из-за этого мне иногда грустно.
Они остановились у белой калитки дома, где жила Анна. Элизабет пыталась лихорадочно сообразить, что бы такое могло сделать ее знаменитой. Но тут в окно их увидела Хеймпи и открыла дверь.
— Мамочки! Опаздываю к обеду! — воскликнула Элизабет и бросилась прочь по улице.
— Ты — и эта Элизабет! — проворчала Хеймпи, когда Анна вошла в дом. — Ты бы еще с обезьяной на дереве что-нибудь обсуждала!
На самом деле Хеймпи звали фрейлейн Хеймпел. Она нянчила Анну и ее брата Макса, когда те были маленькими. А когда они подросли, Хеймпи занялась домашним хозяйством. Но стоило Анне и Максу после школы появиться на пороге дома, как Хеймпи тут же начинала вокруг них суетиться. «Надо ж, как ты упакована! Да еще и перевязана, — приговаривала она, разматывая шарф Анны и стягивая с нее верхнюю одежду. — Давай-ка освободим тебя».
В гостиной играли на пианино. Значит, мама была дома.
— Ноги сухие? Не промочила? — спросила Хеймпи. — Тогда быстро иди мыть руки. Обед почти готов.
Анна поднялась вверх по лестнице, крытой толстым ковром. Через залитое солнцем окно были видны последние пятна снега в саду. Из кухни доносился запах жареного цыпленка. Как же здорово прийти из школы домой!
В ванной кто-то возился. Анна открыла дверь и столкнулась лицом к лицу с братом Максом. Макс спрятал руки за спину и покраснел до корней своих светлых волос.
— Что такое? — спросила Анна и поймала взгляд Гюнтера, друга Макса. Гюнтер тоже смутился.
— А, это ты… — Макс с облегчением перевел дух.
А Гюнтер засмеялся:
— Мы думали, кто-то взрослый.
— Что это у вас? — полюбопытствовала Анна.
— Значок… Сегодня в школе была страшная драка — нацисты против социалистов.
— Кто такие нацисты и социалисты?
— В твоем возрасте можно было бы уже знать, — сказал двенадцатилетний Макс. — Нацисты будут голосовать за Гитлера. А мы социалисты. Мы против него.
— Вы же вообще не будете голосовать, — возразила Анна. — Вы еще слишком маленькие!
— Ну, наши отцы будут, — насупился Макс. — Это одно и то же.
— Все равно мы им врезали, — заметил Гюнтер. — Ты бы видела, как они удирали. Мы с Максом поймали одного и отобрали значок. Только… Даже не знаю, что скажет мать, когда это увидит, — Гюнтер печально взглянул на свои разодранные брюки. Отец Гюнтера потерял работу, и на новую одежду в их семье денег не было.
— Ничего, Хеймпи починит, — сказала Анна. — Можно я посмотрю значок?
Небольшой значок был покрыт красной эмалью, и на нем был нарисован черный крючковатый крест.
— Такой есть у всех нацистов, — заметил Гюнтер. — Называется «свастика».
— А что вы с ним будете делать?
Макс и Гюнтер переглянулись.
— Хочешь взять себе? — спросил Макс.
Гюнтер помотал головой:
— Не хочу ничего, что хоть как-то связано с нацистами. Моя мама и так боится, как бы мне не проломили голову.
Макс кивнул.
— Они дерутся нечестно. Палками, камнями, всем, что под руку попадется, — он посмотрел на значок с возрастающей неприязнью и повернул его изображением вниз. — Мне он тоже не нужен.
— Спусти его сам знаешь куда! — сказал Гюнтер.
Так они и сделали. Когда они первый раз спустили воду в унитазе, значок не смылся. Пришлось опять дергать за цепочку. Только после этого он наконец исчез — и все облегченно вздохнули. Тут раздался звук гонга, извещавшего о начале обеда.
Пока они спускались вниз, пианино еще звучало. Но когда Хеймпи стала раскладывать еду по тарелкам, дверь распахнулась, и в столовую вошла мама:
— Привет! Привет, Гюнтер! Как дела в школе?
Все разом заговорили, и комната наполнилась шумом и смехом. Мама знала по имени всех учителей и помнила обо всем, что происходило в школе. Поэтому, когда Макс и Гюнтер рассказали, как сегодня разозлился на них географ, она заметила: «Ничего удивительного после того, как вы его разыграли на прошлой неделе!» А когда Анна сообщила, что ее сочинение читали вслух всему классу, мама сказала: «Это замечательно. Фрейлейн Шмидт не станет читать что-нибудь такое, что недостойно внимания, так ведь?»
Слушала мама всегда с полным вниманием. А когда что-нибудь говорила, вкладывала всю душу в свои слова. По сравнению с другими людьми она все делала с удвоенной энергией. А ее голубые глаза казались Анне самыми голубыми на свете.
Перешли к сладкому (на сладкое был яблочный штрудель). И тут вошла горничная Берта и спросила, не может ли мама побеспокоить папу. Его просят к телефону.
— Нашли время звонить! — воскликнула мама и так резко вскочила со стула, что тот чуть не опрокинулся, но Хеймпи успела его придержать. — И не вздумайте съесть мой штрудель!
Мама выбежала из столовой.
Все притихли. Анна слышала мамины торопливые шаги — как она спешит к телефону. А чуть позже — снова шаги, еще более торопливые: мама поднималась по лестнице в папину комнату. Потом стало тихо.
— Как папа себя чувствует? — спросила Анна.
— Ему чуть полегче, — ответила Хеймпи. — Температура немного снизилась.
Анна с удовольствием доедала штрудель. Макс и Гюнтер получили уже по третьей добавке. А мама все не возвращалась. Это было немного странно: ведь она так любит штрудель!
Вошла Берта — убрать со стола. Хеймпи повела мальчиков к себе выяснять, можно ли что-то сделать с разорванными брюками Гюнтера.
— Нет, это не починишь, — сообщила она. — Стоит тебе вздохнуть, и все снова разъедется. Я дам тебе Максовы брюки, из которых он уже вырос. Тебе они будут в самый раз.
Анна осталась в столовой, не зная, чем заняться. Через специальное окошко они с Бертой убрали посуду в кладовку. Маленькой щеткой они смели крошки со стола на совочек. А когда начали складывать скатерть, Анна вдруг вспомнила про фрейлейн Ламбек, оставила Берту разбираться со скатертью и побежала в папину комнату. Оттуда доносились голоса родителей. Анна открыла дверь:
— Папа, я встретила фрейлейн Ламбек…
— Не сейчас, не сейчас, — воскликнула мама. — Мы заняты.
Она сидела на краю папиной кровати.
Подушки, поддерживающие папу, подчеркивали его бледность. Оба — мама и папа — выглядели сосредоточенно-хмурыми.
— Но фрейлейн Ламбек просила сказать…
Мама рассердилась:
— Боже мой, Анна! Нам сейчас не до фрейлейн Ламбек. Уходи сейчас же.
— Зайдешь попозже, — мягко произнес папа.
Анна захлопнула дверь. Ну, это слишком! Не очень-то и хотелось передавать папе глупые слова фрейлейн Ламбек. Но все равно обидно!
В детской никого не было. Снаружи доносились голоса: наверное, Макс и Гюнтер играли в саду. Но ей не хотелось играть вместе с ними. Ее ранец висел на спинке стула. Она достала новые мелки и вынула их из коробки: розовый! Оранжевый! Но синие — лучше всех. Три разных оттенка синего, празднично-яркие. И красный тоже такой красивый. Внезапно в голову Анне пришла идея.
Недавно она сочинила стихи и нарисовала к ним картинки. Это всех восхитило и дома и в школе. Одно стихотворение было про пожар, другое — про землетрясение, а третье — про человека, который умер в страшных мучениях, потому что его проклял какой-то бродяга. Почему бы не попробовать сочинить что-нибудь про кораблекрушение? Слова «море» и «горе» хорошо рифмуются, и она могла бы использовать все три оттенка синего, чтобы раскрасить картинку. Анна взяла лист бумаги и начала сочинять.
Она так увлеклась, что не заметила, как в комнату вползли сумеречные тени, и даже испугалась, когда вошла Хеймпи и зажгла свет.
— Я испекла пирожки. Хочешь вместе со мной покрыть их глазурью? — спросила Хеймпи.
— А можно я сначала покажу папе вот это? — Анна закрасила синим последний кусочек моря.
Хеймпи кивнула.