Страница 8 из 79
Кофе был необыкновенно вкусен, а утро такое ясное и прохладное, что отдохнувший за ночь Андрей повеселел.
Он вышел на крыльцо и осмотрелся.
На юге и юго-востоке полукольцом громоздились заросшие густым лесом и частью голые «мягкие» горы. На севере и северо-западе раскинулась широкая долина с горбатыми увалами, по которой он проехал вчера. На горизонте долина переходила в степь. С юга на север все это необычайное сплетение степей, долин и гор пересекала поблескивающая на солнце порожистая река.
В километре от МТС, вдоль реки, в одну-две улицы растянулось большое старой стройки село Предгорное, полное утреннего гомона птиц, рева выгоняемого на пастбища скота, разноголосого лая собак — всей той обычной мирной деревенской прелести, к которой так тянулась душа Андрея.
— Вот… вот где тебе, дорогой друг, придется сражаться за урожай! — сказал он, жадно вдыхая бодрящий воздух утра.
Свою профессию Андрей считал самой важной, самой интересной из всех, какие только существуют на свете.
— Смотри! Любуйся на просторище! Это тебе не канцелярия!
Сияющими глазами агроном смотрел на село и на поля, как-то по-новому открывшиеся ему сегодня. Он не мог бы связно выразить своих ощущений сейчас, но в них была и радость молодого, полного кипучих сил человека, начинающего самостоятельную жизнь, к которой он давно готовил себя, и робость: «А вдруг не справлюсь? В книгах — одно, в жизни — другое», — и жажда поскорее начать работу, и гордость за богатство и красоту родной земли.
Не спеша Андрей пошел в поля, на доносившийся из-за увала рокот мотора.
Поля начинались почти сразу же за МТС. Они были уже убраны. По чахлому жнивнику, по пересохшей, растрескавшейся и побуревшей от солнца земле молодой агроном определил, что небывалая в этих краях трехлетняя засуха испепелила и землю и надежды механизаторов и колхозников. Редкая на солнцепечных буграх низенькая пшеничка с крошечными, как запятые, колосками кое-где была брошена: не оправдывался расход горючего на уборку. «Вряд ли вернули и семена», — подумал Андрей.
Начинался длинный изволок. Андрей невольно стал прикидывать, как расставить зимой на этом увале щиты для снегозадержания, а потом посеять кулисные полосы подсолнечника, чтобы удержать каждую горсть снега, выдуваемого северными ветрами.
Книги по агрономии, которые он так старательно изучал в свое время, лежали в чемодане. Там же были программные «Луговодство», «Почвоведение», «Животноводство».
«Ведь это же Алтай-батюшка, и пшеницы здесь должны стоять стеной», — думал Андрей, все убыстряя и убыстряя шаг.
В это раннее прохладное утро Андрею все казалось простым и легким. Может быть, потому, что он хорошо отдохнул и родная природа отодвинула от него образ Неточки?
— Главное, дорогой друг, научиться управлять временем. Все даст нам Родина, но не даст, никогда не вернет лишь одного — впустую потраченного времени! — вслух высказал он не то вычитанную где-то, не то родившуюся в его голове фразу. Эта фраза ему нравилась, а как только он произнес ее вслух, то сразу понял, что выразил ее кричаще-выспренно, чего не любил ни у себя, ни у других. И ему стало неловко. Андрей даже опасливо поглядел по сторонам: «Не слышал ли кто такой надутой фразы?»
Но он был так бодро настроен в это утро, так приятно пахло перезрелой полынкой и бражно-хмельным духом недавно заскирдованной соломы, что молодой агроном вскоре успокоился и со счастливым выражением на лице принялся следить за парящим в высоком небе орлом.
Рокот трактора, слышавшийся за увалом, быстро нарастал. «Повернул назад», — понял Андрей и пошел навстречу.
Вскоре он увидел приближающийся комбайновый агрегат. У штурвала развевался красный флажок. «Ого, отличник!» — Андрей заспешил наперерез агрегату.
Весело было смотреть на плывущий в хлебах комбайн. В просторной котловине золотое поле хлебов колыхалось от утреннего ветерка. Частые копны соломы за следом комбайна говорили о незаурядном в этот засушливый год урожае.
«Увалы защитили от суховеев глубокую котловину, потому и вымахала и налилась пшеничка в полную силу!» — думал Андрей, идя навстречу комбайну.
За этой мирной картиной агроном видел довольство колхозников, звонкий смех детей и радовался, что захватил хотя конец уборки и, как на счастье, на замечательном поле!
Трактор, обдавая маслянистым теплом лицо Андрея, на большой скорости протащил комбайн.
Агроном сорвал фуражку и помахал ею черномазому трактористу и стоящему у штурвала рыжебородому комбайнеру.
Рядом с комбайнером была та самая загорелая девушка, которая вчера ехала с Андреем в машине. Она была уже не в зеленом джемпере, а в темно-малиновом спортивном костюме, подчеркивающем ее рост и сильную, стройную фигуру. Лицо ее Андрей и сегодня не рассмотрел: когда комбайн проходил мимо, она почему-то нагнулась к бункеру и не подняла головы, пока агрегат не удалился.
«Дочка штурвального, наверное, — подумал Андрей, провожая быстро уходящий комбайн. — Но почему он гонит на четвертой скорости?» Андрей тревожно взглянул на стерню: срез был непомерно высок, на жнивнике колосья.
— Да что же это они делают с таким хлебом?! — Андрей закричал: — Стой! Стой! — Но за шумом трактора его, конечно, не услышали. Тогда он замахал рукою.
Знаки агронома заметила девушка, и комбайн остановился.
В первую минуту подбежавший Андрей только запаленно дышал и строго смотрел на комбайнера.
— Это кто же… Это куда же… Да вы на пожар, что ли, гоните по такому хлебу? — заговорил он наконец.
Рябой, с лисьей рыжеватинкой в бороде комбайнер Никанор Фунтиков спустился на жнивник и, расправив грудь, подошел к Андрею. На запыленной выгоревшей гимнастерке агроном заметил орденскую ленточку.
— А какой ты такой левизор будешь? — заплетающимся языком спросил Никанор Фунтиков.
— Я главный агроном МТС, Корнев. И меня интересует, кто вам разрешил подобное бракодельство?
— Извиняюсь, товарищ главный агроном, но мы нонича все время на таких скоростях…
— По выжженному редкому хлебу, может быть, и имеет смысл на четвертой скорости, а тут… Разве вы не видите, что барабан явно не промолачивает этот густой хлеб?
Комбайнер молчал.
— А почему косите на таком высоком срезе? Смотрите, сколько колоса на земле. — Андрей нагнулся и взмахом раскрытой в пальцах ладони захватил со стерни сразу несколько колосьев.
— Вы это видите, товарищ комбайнер?
Фунтиков молча теребил реденькую бороденку. Его молчание взбесило Андрея.
— Вас что же, никто не контролирует? Вы как работаете? Вас этому учили на курсах?
Фунтиков молчал.
— Я спрашиваю: кто-нибудь контролирует вашу работу?
Вконец растерявшийся комбайнер оглянулся на Веру Александровну, но ее уже не было у бункера. Девушка сбежала по ступенькам и встала рядом с Фунтиковым.
— Я агроном, Вера Стругова… Я разделяю ответственность за этот брак, — глядя Андрею прямо в глаза, горячо заговорила она. — Потому что не сумела… Потому что дважды предупреждала, а он не послушал… Грозился столкнуть с мостика… — Побледневшие губы девушки прыгали.
— Вы агроном? Агроном? — переспросил Андрей и, точно не веря своим ушам, отступил на шаг. — Да как же вам не стыдно? Да вы же в таком случае не агроном, а огородное чучело!
Девушка как-то по-мальчишечьи лизнула сухие обветренные губы и повторила:
— Да, я и агроном и комсомолка, и вы совершенно справедливо… Но я тоже только недавно… еще не привыкла вот с такими… Он тут, — она гневно кивнула в сторону Фунтикова, — знатный специалист, орденоносец…
Вере было мучительно стыдно. Губы ее дрожали, серые, казавшиеся особенно светлыми на загорелом лице глаза налились слезами. Она не смогла больше говорить и, как-то жалко сгорбившись, убежала за комбайн.
Андрей почувствовал себя неловко. Горячность спала. Но Фунтиков, сам того не желая, снова подпалил молодого агронома:
— Я столько лет хожу в передовиках, а тут — учить сороку плясать вприсядку…