Страница 9 из 36
За тьмою реющих знамен,
Но даже на ветру времен
В необозримой череде
Я не предам любви своей!
К Тебе взываю я в беде.
А если лжива речь моя,
То помыслы мои чисты.
Бьет ядовитая струя
Из кубка смерти на цветы.
Все далеко, что близко нам,
А рядом то, чего не ждем.
Но вопреки тяжелым снам
О лике помнил я твоем.
Но в небе темном и пустом
Нет места ни одной звезде, —
Плыву по сумрачным волнам…
К Тебе взываю я в беде.
Ты — пущенная в цель стрела,
Сказание далеких лет,
Ты — огнь, сжигающий дотла,
Ты — песнь, которой равных нет,
Ты — знамя партии в пути,
Ты — тишина перед грозой,
Ты — луг, что должен зацвести,
Ты — музыка, и ты со мной.
Когда уходит мрак ночной,
Ты — лес в мерцающем дожде,
В тебе я смог себя найти —
К Тебе взываю я в беде.
Ты — величайшая страна,
Ты — грозный и последний бой,
Ты возвещаешь времена,
Которые грядут с тобой.
Ты — марш объединенных масс,
Ты — вдаль простертая рука,
Ты — дело, что связует нас,
Ты — фраза, что летит в века
И нас уносит, как река.
Ты с нами всюду и везде —
Гроза, и слава, и приказ —
К Тебе взываю я в беде!
1943
Перевод Е. Витковского.
ПАРИЖ
Город подоблачный, город, простертый на склонах
Нашего опыта. Ты нам восклицаешь в пылу:
Что похваляетесь? Разве, как воды в затонах,
Не затопляет вас вечер у Порт Сен-Клу?
Про корабли, про морские глубины твердил тебе внятно
Голос какой-то; в мерцанье твоих фонарей
Вдоль по каналу текли нефти цветастые пятна
С трупами рядом — дорогою ночи, дорогой морей.
Кто откреститься бы мог, когда черные очи Жерара
Вдруг посылали привет в переулках твоих!
Магия рук, волшебство на вечерних Бульварах…
Я их сжимал, эти руки… Я поплатился за них…
Ночью однажды ты был пробужден. Оседлав колокольни,
В желтых штандартах призрак скакал ледяной.
Над горизонтом твоим стояло, как шторм, беззаконье
И в леденящей ночи на тебя надвигалось стеной.
Багрово текли времена. Глаза твои хмуро следили
За сапогами вояк в броне и крови.
Завоеватели волю твою пробудили.
И растворялись туманы над Иль Сен-Луи.
Словно истерзанный зверь, что ушел от погони,
Ты притаился и ждал, чтоб окончился гон,
Стиснув страданье свое, как оружье сжимают ладони.
Жанна! Доспехов ее был слышен трагический звон.
И на Бельвиль, когда час уходил предзакатный,
С сумраком вместе ложилась корявая тень
От кулаков. И знамен трепетали огромные пятна.
И начиналась безмолвная битва за завтрашний день.
Тени дырявые, пулей пробитые стены,
Тени Бельвиля и тени Сент-Антуан!
В утреннем свете уже от страха рыдает измена.
Галльский петух трижды кричит сквозь туман.
1944
Перевод Д. Самойлова.
ЭПИТАФИЯ ГЕРМАНСКОМУ СОЛДАТУ
15 октября 1944 года штабс-фельдфебель Фишер взорвал склад боеприпасов германской армии близ Лориента и стрелял в подоспевшие части СС, пока не был убит.
Вот парашюты в небе зацвели.
Плывут на смерть орудий корабли.
Под знаком рун на сбор идут войска.
И смех горгон — как пушечный раскат.
Чужая кровь. Чужой войны закон.
Чужое поле топчет мертвый конь.
Это двух песен славная земля,
Здесь в рог трубил племянник короля.
Скажи, Европа, ты еще жива ли?
Какие кузни цепь тебе ковали?
В ночи германской слышен твердый шаг,
В глаза солдатам смотрит мертвый мак.
Германия, суровая отрада, —
Старинных песен ей уже не надо…
Пусть грянет выстрел над полком моим,
Как безутешный белый серафим!
Пусть ангел смерти вам посмотрит в очи,