Страница 162 из 165
Калека бился несколько мгновений, потом затих. Тогда дон Луис подошел к нему и оставшейся веревкой плотно и крепко связал его, потом запихнул ему в рот платок.
— Как видите, месье, избыток доверчивости всегда опасен. Неосторожно не учитывать, что у противника могут быть ресурсы, которыми вы сами располагаете. Как вы могли предположить, что такой человек, как Арсен Люпен, полетит в колодец попросту, как первый встречный? Мне надо было спасти Флоранс Девассер и себя самого, а наверх выбраться под дулом револьвера было рискованно. Но верьте мне, я без труда проделал бы это, если бы не нашел лучшего выхода. Что за выход? Вам любопытно? Так знайте, что я сразу нащупал ногами в стене углубление и тотчас составил себе план. Проделываю всю комедию, изображая охваченного ужасом человека, я в то же время ногами расширял углубление, проталкивая цементные плиты внутрь и в нужную минуту прыгнул туда (прыжок, сознаюсь, был опасный и требовал ловкости). Я был спасен. Кстати, выемка, куда я попал, находилась как раз под тем местом, где вы намерены были действовать. Оставалось выждать. Я слышал ваши речи и угрозы. Я смотрел, как пролетали ваши снаряды.
Я уже собирался выбраться на свет божий, как вдруг…
Дон Луис перевернул калеку, как переворачивают сверток, перевязывая его, и продолжал:
— …Вам не случалось видеть Танкарвиль, на берегу Сены в Нормандии? Нет? А то бы вы знали, что там среди развалин древней башни есть колодец, у которого были, как у многих колодцев в то время, два устья: одно повыше на открытом воздухе, другое — в одной из зал башни, они соединялись между собой горизонтальным ходом. В Танкарвиле второй выход закрыт железной решеткой. Здесь — заделан слоем цемента и щебня. Вспомнив о Танкарвиле, я остался в своем углублении, кстати, вы предупредили меня, что до четырех часов Флоранс ничего не угрожает. Итак, я осмотрел свое убежище и убедился, что это действительно подземелье рыцарского строения. Я ощупью направился в ту сторону, где должен быть грот. Я не ошибся, слабый свет пробивался сверху на лестницу, на которую я наткнулся… и услышал ваш голос. На этот раз судьба была благосклонна ко мне, и я не сомневался, что мне удастся выбраться. В самом деле, мне пришлось лишь разобрать груду камней, засыпавших проход, и я вышел наверх. Я был среди развалин башни. Поднимаясь на ваш голос, я добрался до задней части грота, где и притаился. Забавно, не правда ли? Вы понимаете, как мне смешно было слушать вашу торжествующую речь: «Отвечай, Флоранс! Да? Или нет? Только головой кивни, если да — ты свободна. Если нет — ты умрешь!» В особенности был мил конец, когда вы сверху, вскарабкавшись на камни, вопили: «Ты сама этого хотела, Флоранс, тем хуже для тебя!» Подумайте, до чего это было комично: ведь в этот момент в гроте уже никого не было! Никого. Одним движением руки я подтянул к себе Флоранс и отнес ее в безопасное место. И вся ваша лавина, погубила, пожалуй, одного-двух пауков, да несколько мух, замешкавшихся на плитах. На этом комедия окончилась. Акт первый: спасение Арсена Люпена. Акт второй: спасение Флоранс Девассер. Акт третий: чудовищу наука, да еще какая!
Дон Луис поднялся и засмеялся, оглядев дело своих рук.
— Ты похож на ветчину, право! Не очень жирную и толстую, так для небогатого семейства. Но я полагаю, тебе неохота кокетничать. Впрочем, выглядишь ты не хуже обычного, а для этой маленькой гимнастики, которую я думал устроить с тобой, это как раз годится. Ты не волнуйся… Скоро узнаешь.
Он взял одно из ружей бандита и привязал к нему конец веревки, метров в пятнадцать длиной, прикрепив другой ее конец к тем веревкам, которыми был связан калека у спины.
Потом он спустил бандита в дыру, придерживая конец веревки.
— Закрой глаза, если кружится голова. И не бойся, я осторожен.
Он спускал потихоньку, пока не размоталась вся веревка. Тогда ружье, положенное поперек колодца, остановило движение вниз, и калека, связанный как узел, повис в самом устье колодца. Дон Луис бросил в бездну несколько горящих кусков бумаги, зловеще осветивших стены колодца.
Он не мог удержаться и нагнулся над колодцем, как это делал раньше бандит.
— Видишь, как я забочусь о тебе, место самое подходящее, чтобы ты не схватил насморк, что ж поделаешь? Я обещал Флоранс не убивать тебя. А французскому правительству — выдать тебя как можно более живым. Но я не знал, что мне с тобой делать до завтра, поэтому решил сохранить в прохладном месте. Недурно, правда? А главное, совсем в твоем духе. Ружье держится с обеих сторон на каких-нибудь двух-трех сантиметрах. Значит, довольно тебе забарахтаться — тот или другой конец двинется и ты полетишь кувырком. А я буду ни при чем. Это будет маленькое самоубийство. Ты можешь ведь и не шевелиться, приятель.
А, кстати, ты можешь воспользоваться этой ночью, чтобы свести счеты с собственной совестью. Мило с моей стороны, не правда ли? Итак, размышляй и бодрствуй, ожидая.
До свидания, месье.
Дон Луис отошел и, обогнув развалины, направился вдоль ограды к группе сосен, к которой он отнес Флоранс.
Она ждала, еще не совсем оправившись после пытки, которую ей пришлось вынести, но уже прекрасно владея собой, как всегда, мужественная и, видимо, ничуть не сомневавшаяся в исходе борьбы между доном Луисом и калекой.
— Готово, — сказал он, — завтра я выдам его полиции.
Она содрогнулась, но не произнесла ни слова.
Дон Луис молча смотрел на нее. Они впервые после разлучивших их событий, в которых они были врагами, остались наедине. Дон Луис так волновался, что мог говорить лишь о второстепенном.
— Этой дорожкой мы выйдем к автомобилю. Вы в состоянии идти? Поедемте в Алансон, там есть тихая гостиница на главной площади. Вы могли бы там переждать, пока положение изменится к лучшему… Скоро, очевидно, раз преступник задержан.
— Идем, — сказала она.
Он не решался предложить ей руку. Впрочем, она шла легко, и красивый бюст ритмично покачивался на ходу. Дон Луис с прежним восторгом влюбленного смотрел на нее. Хоть она никогда не была так далека от него, как в эти минуты, когда он только силой своего духа спас ее… Она не только не поблагодарила его, но даже ни разу не взглянула одним из тех ласковых взглядов, которые за многое могут вознаградить. Она была все тем же таинственным созданием, в чью душу ему не удавалось заглянуть, даже при свете разыгравшихся трагических событий. О чем думала? Чего хотела? Куда направлялась?
Он не рассчитывал найти ответы на эти вопросы. Ведь каждый из них будет вспоминать о другом с гневом и обидой.
«Так нет же, — думал он, усаживаясь в лимузин, — мы не расстанемся таким образом. Будут сказаны все слова, какие должны быть сказаны между нами. И хочет ли она этого или нет, а я сорву завесу тайны, которой она окутывает себя».
В Алансоне дон Луис записал Флоранс под вымышленным именем и спустя час по приезде постучался к ней в комнату. На этот раз он решил сразу приступить к вопросу, который мучил его.
— Флоранс, — начал он, — раньше, чем выдавать этого человека полиции, я хотел бы знать, кем он был для вас?
— Другом, несчастным другом, которого я жалела, — ответила она. — Сейчас мне трудно понять, как я могла жалеть такое чудовище. Но когда я встретилась с ним несколько лет тому назад, я привязалась к нему из-за его слабости, его физического убожества и из-за печати смерти, которая лежала на нем.
Он оказал мне кое-какие услуги, и я, хотя меня смущал его странный образ жизни, невольно попала под его влияние. Я верила в его абсолютную преданность, и теперь мне это ясно, когда началось дело Морнингтона, он руководил мною и Гастоном Савераном. Он заставил меня лгать и притворяться, уверяя, что старается спасти Мари-Анну. Он возбудил в нас недоверие к вам и настолько приучил нас не выдавать его ни одним словом, что даже в разговоре с вами Гастон Саверан не упомянул о нем. Как могла я быть слепа до такой степени? Не понимаю. Но я ни минуты не подозревала этого безобидного больного человека, который полжизни проводил в больницах, выдерживал всевозможные операции и, если говорил со мной о своей любви, то не выражал никаких надежд…