Ведьмино отродье

Это мучительно, это больно. Душа жаждет мести. Если бы…

Хватит. Расправить плечи, велит он себе, глядя на мрачное отражение. Втянуть живот. Можно не смотреть в зеркало. Он и так знает, что отрастил брюшко. Возможно, придется купить бандаж.

Впрочем, черт с ним, с животом! Есть работа, требующая действий; аферы, которые нужно обдумать и провернуть; злодеи, которых следует проучить! Тщетно тщится щука ущемить леща. Корабли лавировали, лавировали, да не вылавировали. В парус бриг впряг бриз близ берега.

Вот. Без единой запинки.

Есть еще порох в пороховницах. Он исполнит задуманное, несмотря на все сложности. Сначала он их очарует и заворожит. Заморочит их так, что они сами выпрыгнут из штанов. Не то чтобы ему очень хотелось на это смотреть. «Поразите их воображение, сразите их наповал, – как он говорит своим актерам. – Давайте сотворим чудо!»

Он заткнет глотку этой двуличной твари по имени Тони.

2. Подействовали чары

Феликс сам виноват, что дал волю этой скользкой двуличной твари по имени Тони. За последние двенадцать лет он не раз обвинял себя в произошедшем. Он передал Тони все полномочия, не контролировал его действия, не заглядывал ему через плечо. Он не разглядел ни единого сигнала надвигавшегося предательства, хотя любой, у кого есть хотя бы чуточку мозгов и два уха, уже давно бы насторожился. Хуже того: он доверился ему, этому бессердечному карьеристу, вероломному и бессовестному лизоблюду. Он купился на эту ложь: Я все сделаю сам, зачем тебе тратить время, поручи мне. Каким же он был идиотом.

Его могло извинить только то, что в то время им полностью овладевало горе. Он только что потерял своего единственного ребенка, и потерял так нелепо и страшно. Если бы он только… если бы он не… если бы он узнал сразу…

Нет, эта рана еще болит. Не думай об этом, говорит он себе, застегивая рубашку. Абстрагируйся. Отстранись. Представь, что это был фильм.

Даже если бы этого не случилось, – о чем так больно размышлять, что лучше этого не делать, – его все равно подсидели бы. Феликсу было удобно, что все бытовые вопросы, связанные с фестивалем, решает Тони. Сам Феликс занимал пост художественного руководителя и пребывал на пике таланта, как неизменно писали в рецензиях; стало быть, ему следовало посвятить свое время и силы высоким целям, как не уставал повторять тот же Тони.

И он посвятил себя высоким целям. Создать спектакли, которые будут самыми яркими, самыми зрелищными, самыми вдохновенными и грандиозными, самыми оригинальными и возвышенными образчиками театрального искусства. Поднять планку выше Луны. Превратить каждый спектакль в незабываемый опыт для зрителя. Чтобы зрители в зале сидели как околдованные и выходили из театра, пошатываясь, словно пьяные. Превратить фестиваль в Мейкшавеге в эталон, на который будут равняться все остальные театральные фестивали.

Это были поистине великие цели.

Для их достижения Феликс собрал самых талантливых и квалифицированных специалистов, которых сумел завлечь в Мейкшавег. Он нанимал лучших, вдохновлял лучших. Или лучших из тех, кого мог позволить. Он тщательным образом отбирал весь технический персонал, художников по свету, звукорежиссеров. Он выискивал не имеющих себе равных художников по костюмам и декорациям. Он убеждал, завлекал, очаровывал. Он решил для себя, что в его постановках должны быть заняты лучшие из лучших. Если возможно.

Все это требовало денег.

Поиском денег занимался Тони. Неблагородное занятие: деньги были всего лишь средством для достижения цели, а цель была запредельной. Это знали они оба. Феликс, чародей-небожитель, и Тони, занимающийся земными делами помощник и золотодобытчик. Это было рациональное разделение обязанностей, в соответствии с их талантами. Как говорил Тони, каждый делает то, что умеет.

Идиот, бранит себя Феликс. Он был на вершине своего могущества, и это ослепило его. В этом и таилась опасность, ведь с вершины есть лишь один путь: вниз.

Тони как-то уж слишком охотно освободил Феликса от нудных обязанностей, которые тот всей душой ненавидел, как то: присутствовать на приемах, умасливать спонсоров и патронов, панибратствовать с членами Правления, выбивать финансирование на различных уровнях правительства и составлять отчеты об эффективной работе. Таким образом, говорил Тони, Феликс может посвятить все свое время действительно важным делам: глубокомысленному сценарию, новаторским идеям по освещению сцены и выбору правильного момента, когда обрушивать дождь из блестящего конфетти, которое он так гениально использует для оформления спектаклей.

И режиссуре, конечно. Каждый сезон Феликс ставил одну или даже две пьесы. А иногда сам играл главную роль, если его привлекал персонаж. Юлий Цезарь, король Лир, Тит Андроник. Каждый раз – настоящий триумф. В каждой из этих ролей! В каждой его постановке!

По крайней мере триумф с точки зрении критиков. Зрители и даже патроны иногда возмущались. Полуголая, истекавшая кровью Лавиния в «Тите Андронике» была вопиюще натуралистичной, негодовали они; это было оправданно, возражал им Феликс, находя подтверждение в самом тексте пьесы. Откуда в «Перикле» вдруг появились космические корабли и космические пришельцы вместо парусников и заморских стран? Почему у богини Луны Артемиды голова богомола? Хотя, как сказал Феликс в свою защиту на заседании Правления, именно так и должно было быть, если дать себе труд подумать. А Гермиона из «Зимней сказки», которая стала вампиром, вернувшись к жизни! Ее освистали в прямом смысле слова. Феликс был в восторге: вот это эффект! Кто еще делал такое? Никто не делал! Где есть порицание, там есть жизнь!

Эти блистательные эскапады, эти полеты фантазии, эти сокрушительные триумфы были детищем раннего Феликса. Порождения безудержного ликования, упоения и восторга. Все изменилось незадолго до переворота, учиненного Тони. Мир омрачился, и омрачился внезапно. Вой, вой, вой…

Но выть он не мог.

Надя, супруга Феликса, покинула его. Со дня их свадьбы прошло чуть больше года. Для него это был поздний брак – и неожиданный. Он и не знал, что способен так сильно любить. Он только начал открывать ее многочисленные достоинства, только начал узнавать ее по-настоящему, как вдруг она умерла от скоротечной стафилококковой инфекции сразу после рождения дочери. Такое случается, даже при современном уровне развития медицины. До сих пор он пытается сохранить в памяти ее образ, оживить ее в воображении, но с годами она отдалилась, выцвела, как старый снимок. Остался лишь контур; контур, который он заполняет печалью.

Так Феликс остался один с новорожденной дочерью на руках, с его Мирандой. Миранда: как еще можно было назвать девочку, у которой нет матери, а есть только немолодой, слепо ее обожающий отец? Она удержала его на краю, не дала погрузиться в хаос. Он старался держаться как мог. Получалось с трудом, но он все-таки справился. Не без помощи, да. Он нанял несколько нянь – он бы не обошелся без женской руки, потому что не знал, как ухаживать за младенцем. И еще потому, что не мог быть с Мирандой все время, хотя он проводил с ней каждую свободную минуту, которых выдавалось не так уж и много.

Она его очаровала сразу и навсегда. Он глядел на нее и не мог наглядеться. Маленькое совершенство. Ее глаза, ее пальчики! Чистый восторг! Когда она начала говорить, он взял ее в театр. Такая умница, она сидела спокойно и вбирала в себя происходящее на сцене, не ерзала в кресле и не скучала, как скучал бы и ерзал обычный двухлетний ребенок. У него были планы: когда она подрастет, они вместе отправятся в путешествие. Он покажет ей мир, научит всему, что знал сам. Но потом, когда ей было три года…

Высокая температура. Менингит. С ним пытались связаться, но он был на репетиции и строго-настрого приказал его не беспокоить. Няньки, смотревшие за Мирандой, не знали, что делать. Когда он наконец вернулся домой, там были слезы, истерики, снова слезы, а потом он отвез дочь в больницу, но было поздно. Уже слишком поздно.