Страница 4 из 127
Стремясь прочно обосноваться в Закарпатье, рассуждал Громада, иностранная разведка, конечно, прежде всего будет интересоваться Явором. Лазутчик, специализировавшийся на железнодорожных диверсиях, тем более.
Взгляните на карту Закарпатской области. Не задерживайтесь на больших известных городах: Ужгороде, Мукачево, Хусте, Рахове. Обратите внимание на чёрную извилину железной дороги, рассекающую светлокоричневое пятно гор и закарпатской равнины. Вот где-то здесь, у Тиссы, на стыке Карпатских гор и венгерских степей, и находится Явор.
Со станции Явор поезда уходят в пяти направлениях: на север — в Карпаты и дальше — на Львов, Киев, Москву; на северо-запад, к горным районам Польши; на запад — в Чехословакию; на юго-запад — в Венгрию; на юго-восток — в Румынию.
«Пять частей света» — так назвали железнодорожники яворский узел, главные закарпатские пограничные ворота. Ежечасно в Явор прибывали поезда из-за границы или из глубинных районов нашей страны. Никогда не пустовали ширококолейные и узкоколейные пути товарного парка. Днём и ночью не прекращала свою напряжённую работу перевалочная база. Подъёмные краны, лебёдки и артели грузчиков перекантовывали импортные и экспортные грузы.
На путях Явора можно было видеть не только узкоколейные, с покатыми чёрными крышами заграничные вагоны, но и людей в заграничной железнодорожной форме: кондукторов, поездных мастеров, паровозников, коммерческих агентов. Неподалёку от вокзала стоял большой благоустроенный дом-гостиница, где отдыхали заграничные бригады.
В обширных вокзальных залах Явора — таможенном, концертном, ресторанном, в зале отдыха — всегда людно, шумно, одна людская волна сменяется другой.
Всякий нарушитель, перейдя границу, стремится как можно скорее достигнуть пункта, где бы он мог затеряться в большом людском потоке. А в Яворе ожидаемому лазутчику затеряться было легче всего.
Несколько часов совещался генерал Громада со своими офицерами, выясняя и уточняя обстановку. Выработалось единодушное мнение.
Огромное пространство границы было условно сужено до небольшого, в несколько километров коридора и объявлено особо важным направлением. В этот временный коридор вошли город Явор, прилегающий к нему горно-лесистый район и часть равнинного берега Тиссы. В этом коридоре ожидался безымённый шеф Карела Грончака. Весь следующий день велась подготовка задуманной операции.
Всякий, кто не знал. Громаду как строевика, как боевого командира, как неутомимого солдата, глядя сейчас на самозабвенно занятого своим делом генерала, вправе был сказать, что начальник войск рождён для работы с карандашом и картой, что это его — родная стихия, что он штабист до мозга костей, и только штабист.
Но так не сказал бы тот, кто видел Громаду на границе, на заставе: поверяющим дозор, разжигающим свою трубку в солдатской сушилке, беседующим с пограничниками в комнате политпросветработы, шагающим с начальником заставы по его участку.
…Прошла неделя, а лазутчик, для встречи которого была проведена такая большая работа, не появлялся. Всё было спокойно на Яворском участке.
Громада ждал. Его солдаты зорко охраняли яворский «коридор»,
2
В те же мартовские дни на карпатских вершинах, в одной из глубоких пропастей у подножия Ночь-горы, вокруг которой вьётся автомобильная дорога, был обнаружен убитый человек. Судя по нежной коже на лице, по светлым кудрям, по крепким и белым зубам, он прожил на свете не более 25-26 лет. Человек был умерщвлён предательски: его ударили каким-то тяжёлым металлическим предметом в затылок, размозжив череп. Потом уже, когда он упал, ему расчётливо нанесли две ножевые раны в грудь, раздели догола и бросили с обрыва в заснеженную пропасть.
Осматривая труп, майор Зубавин обратил особое внимание на кисть правой руки. Она была жестоко изуродована, тоже, как определил Зубавин, после убийства. Зачем? Конечно же, для того, чтобы устранить надпись, которая была вытатуирована на тыльной стороне ладони. К счастью для следствия, убийцы не до конца оказались предусмотрительными или им что-нибудь помешало: они уничтожили большинство букв татуировки, но одна буква «Е» всё же ясно читалась.
Зубавин приказал тщательно обыскать местность, прилегающую к Ночь-горе. Неподалёку от места происшествия была обнаружена единственная улика: полузасыпанная снегом цветная фотография, вырезанная из журнала «Огонёк» и наклеенная на плотный картон. На фотографии изображалась Терезия Симак, всем известная девушка из пограничного колхоза «Заря над Тиссой», Герой Социалистического Труда.
Принадлежала эта журнальная вырезка именно убитому или кому-нибудь другому? На этот вопрос, как и на многие другие, пока не было ответа. Не прояснила дела и Терезия Симак, приглашённая на беседу к майору Зубавину. Он положил перед ней увеличенный снимок с убитого и спросил:
— Вы встречались с этим человеком?
Девушка отрицательно покачала головой.
— Подумайте хорошо. Может быть, всё-таки когда-нибудь, хоть один раз, встретились?
— Нигде. Ни разу. Не знаю, кто он такой.
Несмотря на большие и долгие усилия следственных органов, установить личность убитого тогда не удалось, и он был похоронен как безвестный. И только через длительное время, благодаря усилиям многих людей, выяснилось, что убит был Иван Фёдорович Белограй,
Экспресс, на котором ехал из Москвы Иван Белограй, состоял из синих цельнометаллических вагонов с эмалевыми трафаретами: «Москва — Будапешт-Вена», «Москва — Прага», «Москва — Явор».
Тяжёлые шторы и лёгкие занавески на ярко освещённых окнах были распахнуты, и Белограй хорошо видел пассажиров, устраивающихся на временное местожительство. Так как Иван был человек весьма общительный и крайне любопытный, то он не спешил войти в свой вагон. Молодые люди, по-летнему загорелые, в одинаковых спортивных костюмах — синие, плотной шерсти шаровары, собранные на щиколотке, куртки с золотыми гербами СССР на груди — теснились у открытых окон одного из вагонов.
Как мог Иван Белограй, гиревик и волейболист, несколько раз представлявший Советскую Армию на физкультурных парадах, не узнать мастеров спорта, известных всей стране?
— Смотри, капитан! — напутствовал футболистов один из провожавших. — В воскресенье надеемся услышать по радио, что над пражским стадионом взвился красный флаг победителя. Мы уже с батькой и по сто граммов приготовили. Выпьем за ваше здоровье.
— Вы-то, может быть, и выпьете, а вот мы… Наш Иван Трофимыч скоро крем-соду объявит алкогольным напитком.
Белограй, улыбаясь, пошёл дальше. У следующего вагона стояли, робко взявшись за руки, совсем молодой лейтенант и девушка. Надолго, повидимому, разлучались влюблённые. Им хотелось обнять друг друга, да так и простоять, обнявшись, до самого отхода поезда, но они никак не могли решиться на это на глазах у такого количества людей.
Белограй с доброжелательной улыбкой подошёл к парню и девушке, распахнул шинель и, повернувшись к ним спиной, скомандовал:
— Прощайтесь!
Влюблённые засмеялись и вдруг почувствовали, что тяжёлая их неловкость бесследно исчезла.
Иван Белограй уже шагал дальше, не оглядываясь.
Проходя мимо следующего вагона, Белограй обратил внимание на двух молодых женщин в котиковых шубках, похожих друг на друга. Они стояли у окна и так сосредоточенно разглядывали дорожную карту, словно им предстояло идти пешком, без дорог, по пустынной местности, а не ехать в поезде по давно известным, благоустроенным путям. Иван Белограй улыбнулся сестрам или подругам, и они подняли головы, встретились с ним взглядом.
Он задержался ещё раз, увидев большую, человек в пятнадцать, группу молодых китайцев, одетых в одинаковые синие блузы. Высокие и худощавые, кряжистые и мускулистые, черноволосые, шафранно-смуглые, они окружили седоголового человека с моложавым лицом и Золотой Звездой Героя Социалистического Труда на груди и внимательно слушали то, что он им рассказывал. Девушка в очках с гладко зачёсанными лакированными волосами оживлённо переводила с русского. Алые пухлые её губы не закрывались ни на одно мгновение, а руки то и дело стремительно взлетали кверху, словно выпуская на волю долго томившихся в плену птиц.