Страница 31 из 127
Не ожидая согласия Терезии, он подхватил её, усадил на велосипедную раму, вскочил в седло, оттолкнулся от земли и помчался по крутому спуску к Тиссе.
Ветер хлестал Терезии в лицо, из глаз струились слёзы. Правильные ряды виноградников сливались в сплошной зелёный массив.
— Тише, Иван! — закричала Терезия. — Останови!
Там, где скрещивались дороги, ведущие на брошенные земли, к Чёртову гнезду и на город Явор, Кларк резко затормозил, соскочил на землю и, подхватив ошеломлённую Терезию на руки, прижал к себе и поцеловал в губы. Через секунду, оставив Терезию одну на перекрёстке, он уже мчался по направлению к Явору.
Терезия провожала глазами Ивана до тех пор, пока он не скрылся за деревьями. Вздохнула, покачала головой, улыбнулась и пошла к Тиссе.
Никогда ещё закарпатский край не казался Терезии таким прекрасным, как сегодня.
В долинах, на обрывистых берегах Тиссы, на лугах, на обочинах дорог, в полях, даже в расщелинах каменных деревенских изгородей — всюду пылает зелёное пламя весны.
Черешни, яблони, груши сбегают по южным склонам холмов, по просторным террасам. Они стоят по колено в воде на той, заливной стороне Тиссы. Они разбрелись по задам колхозных усадеб. Они толпятся под окнами домов. Стражами застыли по обеим сторонам автомобильной магистрали. И все деревья, молодые и уже дряхлеющие, словно окутаны белым дымом.
Поле, на котором работала бригада матери, раскинулось у самой Тиссы. Над ним стоял весёлый гул гусеничного трактора, тянувшего за собой длинную цепочку железных борон.
Терезия издали разглядела хорошо приметную фигуру матери. Статная, в длинной чёрной юбке и просторной кофте, она стояла среди других колхозниц на вершине дамбы и, приложив руку к глазам, смотрела на Тиссу. Терезия неслышно подкралась к матери, обхватила плечи и смеющимися глазами приказала колхозницам молчать. Мать повела глазами налево и направо, увидела крепкие, ладные девичьи руки, лежавшие на тёмном, в белую горошинку сатине.
— Терезия!… — проговорила она, жмурясь и морща губы в улыбке.
Терезия прильнула грудью к спине матери, положила на её плечи русоволосую, в тугих косах голову.
— Как же это вы меня узнали, мамо? В Тиссу, как в зеркало, смотрели, а?
Мать освободилась из объятий дочери, поправила на чёрных, с синеватым отливом волосах сбившийся на ухо полушалок, строго посмотрела на Терезию.
— Как узнала?… Вот когда народишь Ивана да Петра, Стефанию да Ганку, тогда и сама научишься отгадывать с закрытыми глазами своих детей.
Колхозницы засмеялись. Смеялась и Терезия.
Мать внимательно посмотрела на розовощёкую, с сияющими глазами дочь.
— Ну, какая ещё у тебя радость? — спросила она.
Терезия молчала. Сказать или не сказать, что приехал Иван Белограй? Нет, при всех нельзя. Потом скажет, вечером, когда мать вернётся домой.
Из терновника вышли два пограничника. Один из них был старшина Смолярчук, другой солдат Степанов.
Смолярчук был частым гостем в селе. Колхозницы давно уже видели, что он неравнодушен к Терезии.
— Поглядываем, вот, — объяснила колхозница, — на своих заграничных соседей и радуемся.
Всюду, куда только доставал глаз, лежали удивительно плоские, словно выглаженные гигантским утюгом, Затисские земли, восточный краешек Большой Венгерской равнины. На этой зелёной скатерти, в её правом углу, у самой Тиссы, поднимались кущи садов и алели черепичные крыши белых домиков; ряд осокорей, таких же шатровых, рвущихся в небо, как и на этой стороне, выстроился у подножья дамбы. Всё остальное — равнина, равнина без конца, без края: нежно-зелёные озимые поля, буро-пепельная, обветренная и подсушенная солнцем зябь, шелковисто-чёрная весенняя вспашка, густотравные цветные луга, болотный кустарник, мох, молодая поросль осоки, цветущий терновник, маленькие озёра паводковой воде И всюду, далеко и близко, — красноколёсные, попыхивающие синим дымом тракторы, плуги, сеялки, возы с семенной кладью, большерогие волы.
Венгры, которые работали ближе к Тиссе, давно заметили советских колхозников, стоящих на дамбе. Поравнявшись с ними на своём тракторе или на паре коней впряжённых в плуг, они снимали шляпы, махали платками.
— Значит, опять соревнование, Мария Васильевна? — улыбнулся Смолярчук.
— Выходит, что так, — Мария Васильевна уголком тёмного платка вытерла обветренные губы. — Только им догонять придётся. Поздновато спохватились. Мы ещё осенью свою часть Чёртова гнезда вспахали, а они только начинают…
— Вы не жалейте своих соседей, мамо, — сказала Терезия. — Догонят.
— Я не жалею их, дочка, а радуюсь, на них глядя. Девчата, по местам!
Покинув дамбу, рассыпавшись по всему полю, колхозницы лопатами, железными граблями, увесистыми рогачами выравнивали те впадины, выемки, канавы и старые ложа водостоков, которые не одолела тракторная борона,
Смолярчук не отходил от Терезии.
— Пойдём, — позвал он девушку.
— Куда? — удивилась она. — Нам с тобой не по дороге.
Старшина покачал головой и тихо сказал:
— Нет, Терезия, сегодня нам с тобой по дороге. Тебя хочет видеть начальник заставы.
— Иди, раз приглашают, — сказала мать, — зря пограничники не побеспокоят.
— Ты не знаешь, зачем я понадобилась вашему начальнику? — Терезия беспечно весёлыми глазами смотрела на Смолярчука.
— Не знаю. Говорят, у тебя сегодня гости были?
— Были. Только не гости, а гость.
— Кто такой?
— Иван Белограй! — ответила она. — А что?
— Да так…
— Пусть мой гость вас не беспокоит. Гвардеец! Приехал из Берлина. Вся грудь в орденах и медалях.
Смолярчук беспечно улыбался.
— Так ты его давно знаешь, Терезия?
— Порядочно. Больше года.
— А где ты с ним встретилась?
— А мы до сегодняшнего дня пока не встречались.
— Не встречались? — удивился Смолярчук. — Как же вы познакомились?
— По письмам.
— И много вы писем послали друг другу?
Терезия засмеялась.
— Много будешь знать, скоро состаришься, — сказала девушка, стараясь свести весь разговор к шутке.
— Это верно, — покорно согласился старшина.
Сотни людей встретил Смолярчук на своем пути с тех пор, как ему стало известно, что «пятый» нарушитель прорвался через границу и безнаказанно разгуливает на свободе. В каждого незнакомого человека Смолярчук пристально вглядывался, но почему-то только один Иван Белограй вызвал к себе настоящее подозрение, хотя, проверив документы демобилизованного старшины, Смолярчук не нашел в них ничего подозрительного. И сапоги на Белограе были вовсе не похожи на те, что оставили отпечатки в сарае. Однако Смолярчук, зная, как ловко маскируются враги, пытливо приглядывался к незнакомцу. Как ни весело улыбался гость Терезии, он не мог скрыть от зоркого глаза пограничника судорожной напряженности своего лица. «В чём дело, — подумал Смолярчук, — почему он нервничает?» Смолярчук улавливал и в голосе гвардейца какую-то напряжённость и скованность. Глаза Белограя, хоть он старался смотреть спокойно и весело, все же выражали тревогу и страх. Да и руки Белограя, сжимавшие руль велосипеда и разворачивавшие бумажник с документами, чуть-чуть вздрагивали… Все эти подозрения Смолярчука укреплялись тем, что он, когда обыскивал местность в районе Ночь-горы, где был убит неизвестный человек, нашёл с помощью Витязя полузатоптанную в снег журнальную фотографию Терезии. Она была наклеена на глянцевитый, с золотым обрезом картон. Точно такой картон с фотографией Терезии увидел теперь Смолярчук и в руках демобилизованного старшины Ивана Белограя. Как надо понимать это странное совпадение? Признание Терезии в том, что она только сегодня познакомилась с Иваном Белограем, усилило подозрение пограничника. Ясно, что все фотографии девушки принадлежали Белограю. Да, это так. Но каким образом фотография Терезии очутилась в Карпатах, около убитого, когда Ивана Белограя тогда там и близко не было? А может быть, и был? Если так, значит, он причастен к тому тёмному делу.
Но всё это пока было предположениями. Если бы Смолярчук был твёрдо уверен в том, что перед ним враг, то он немедленно задержал бы этого человека.