Бункер. Смена

Отчет стоял на прежнем месте, сложенный «домиком» на комоде. Дональд откусил хлеба и вспомнил, как чертил планы этажей. Теперь эти этажи стали реальностью. Они существовали. На них жили люди, растили детей, смеялись, ссорились, напевали под душем, хоронили мертвых.

Через несколько минут ручка повернулась, Турман вошел в комнату один. Закрыв дверь, он озабоченно взглянул на Дональда.

— Как ты себя чувствуешь?

Ложка звякнула о дно миски. Дональд положил ее и вцепился в поднос обеими руками, чтобы они не дрожали и не стискивались в кулаки.

— Вы знаете, — прошипел Дональд сквозь стиснутые зубы. — Вы знаете, что мы сделали.

Турман примиряюще поднял руки.

— Мы сделали то, что должны были сделать.

— Нет. Не грузите меня этой чушью. — Дональд покачал головой. Вода в стакане дрожала, словно к ним приближалось нечто опасное. — Мир…

— Мы спасли его.

— Неправда! — Голос Дональда дрогнул. Он пытался вспомнить. — Мира больше нет… — Он вспомнил, что видел на экране в кафетерии. Вспомнил тускло-бурые холмы, небо с мрачными низкими облаками. — Мы убили мир. Убили всех.

— Они уже были мертвы. И мы все — тоже. Умирают все, сынок. Единственное, что имеет значение, это…

— Стоп. — Дональд отмахнулся от слов, словно они были жужжащими насекомыми, способными его укусить. — Такому нет оправдания…

Он ощутил слюну на губах, вытер ее рукавом. Поднос на коленях опасно накренился, и Турман быстрым движением — быстрее, чем можно было ожидать от человека его возраста, — поймал его. Затем поставил остатки еды на прикроватный столик, и Дональд, рассмотрев его вблизи, увидел, что тот постарел. Морщины стали глубже, кожа более обвисшей. Интересно, сколько времени Турман бодрствовал, пока Дональд спал?

— Я убил много людей на войне, — сказал Турман, глядя на поднос.

Дональд поймал себя на том, что не сводит глаз с шеи старика. Он сцепил руки, чтобы они не дрожали. Это внезапное признание насчет убийств прозвучало так, словно Турман мог читать мысли Дональда, своего рода предупреждением: даже не думай что-то замышлять против меня.

Турман повернулся к комоду и взял сложенный отчет. Он развернул его, и Дональд разглядел бледно-голубые потеки, оставленные его слезами.

— Говорят, чем больше убиваешь, тем легче это становится делать, — заметил он с печалью, без угрозы.

Дональд взглянул на свои колени и увидел, что они подрагивают. Тогда он прижал пятки к ковру и постарался удержать их на месте.

— Но мне это становилось делать все труднее. Был один человек в Иране…

— Вся чертова планета, — прошептал Дональд, выделяя каждое слово. Он произнес это, но думать мог лишь о том, как его жена оказалась за другим, неправильным холмом и весь его мир рассыпался в прах. — Мы убили всех.

Сенатор глубоко вдохнул и на мгновение задержал дыхание.

— Я ведь сказал. Они уже были мертвы.

Колени Дональда снова начали трястись. Он не мог сдержать эту дрожь. Турман читал отчет. Похоже, он в чем-то сомневался. Бумага слегка колебалась, но, возможно, причиной тому был поток воздуха из вентиляции под потолком, шевеливший и волосы Дональда.

— Мы находились под Кашмаром, — сказал Турман. — Это было под конец войны, когда нам уже надрали задницу, а мы твердили всему миру, что побеждаем. В моем взводе служил капрал-медик по имени Джеймс Хэнниган. Молодой. Всегда шутил, но был серьезным, когда требовалось. Из тех парней, которых все любят. И терять которых труднее всего.

Турман покачал головой, уставившись куда-то вдаль. Вентиляция затихла, но отчет в его руке все еще подрагивал.

— На войне я убил многих, но только однажды я это сделал, чтобы действительно спасти чью-то жизнь. А в остальных случаях… Нажимая спусковой крючок, никогда не знаешь, что ты делаешь. Может, тот, кого ты уложил, никогда бы не нашел себе мишень, никогда не причинил бы зла. Может, он стал бы одним из тех, кто бросил оружие, смешался с гражданскими, вернулся к семьям, продавал касаву с лотка неподалеку от посольства и болтал о баскетболе с солдатами из его охраны. Хороший человек. Этого никогда не узнаешь. Ты убиваешь этих людей и никогда не уверен, есть ли у тебя на это веская причина.

— А сколько миллиардов?..

Дональд сглотнул. Перебрался на край койки и потянулся к подносу. Турман понял, что ему нужно, и протянул полупустой стакан с водой. Возражения Дональда он продолжал игнорировать.

— Хэннигана ранило осколком под Кашмаром. Если бы мы могли доставить его к врачам… Рана у него была не смертельная — из тех, шрам от которой можно когда-нибудь показать в баре, задрав рубашку. Но он не мог идти, а стрельба стояла такая, что его не вышло эвакуировать вертолетом. Наш взвод окружили, и надо было с боем пробиваться к своим. Полагаю, вряд ли бы мы смогли подойти к безопасной посадочной площадке настолько быстро, чтобы его спасти. Но одно я знал точно, потому что уже видел это чертовски много раз: двое или трое моих людей погибнут, пытаясь вынести его из-под огня. Именно так и происходит, когда тащишь раненого солдата вместо винтовки. — Турман прижал рукав ко лбу. — Я такое уже видел.

— И вы его оставили, — продолжил Дональд, поняв, куда он клонит.

Он глотнул воды. Ее поверхность в стакане дрожала.

— Нет. Я его убил. — Турман невидящими глазами уставился на койку. — Враги не дали бы ему умереть. Не там и не таким образом. Они бы его заштопали, чтобы потом снять на видео. Зашили бы ему живот, чтобы после перерезать горло. — Он повернулся к Дональду. — Я должен был принять решение, и быстро. И чем дольше я с этим жил, тем больше соглашался с тем, что сделал. В тот день мы потеряли одного человека. И я спас двоих или троих.

Дональд покачал головой.

— Это совсем не то, что мы… что вы…

— Абсолютно то же самое. Ты помнишь Сафед? То, что журналисты назвали эпидемией?

Дональд вспомнил Сафед. Израильский городок неподалеку от Назарета. Возле Сирии. Самое смертоносное применение оружия массового поражения за всю войну. Он кивнул.

— Весь мир выглядел бы именно так. Как Сафед. — Турман щелкнул пальцами. — Десять миллиардов огней погасло бы сразу. Мы уже были инфицированы, сынок. Оставалось лишь нажать на кнопку и запустить процесс. А Сафед был… чем-то вроде тестирования.

— Я вам не верю, — покачал головой Дональд. — Зачем кому-то делать такое?

— Не будь наивным, сынок. — Турман нахмурился. — Для некоторых эта жизнь не значит ничего. Поставь кнопку перед десятью миллиардами человек. Кнопку, которая убьет всех нас, до единого, как только будет нажата. И к ней сразу потянутся тысячи рук. Десятки тысяч. Она будет нажата, это лишь вопрос времени. И такая кнопка существовала.

— Нет. — Дональд вспомнил первый разговор с сенатором, когда он сам только что стал конгрессменом, впервые победив на выборах. У него возникло ощущение, что он и сейчас, как в тот раз, услышал смесь лжи и правды, в которой одно прикрывает другое. — Вы никогда меня не убедите. Вам придется или накачать меня своим препаратом, или убить. Но убедить меня вы не сможете никогда.

Турман кивнул, словно соглашаясь.

— Препаратом тебя накачивать бесполезно. Я прочитал отчет по поводу тебя еще в твою первую смену. Есть небольшой процент людей, на которых препарат почти не действует. И мы охотно узнали бы почему.

Дональд смог лишь рассмеяться. Он прислонился к стене за нижней койкой и укрылся в тени под верхней.

— Быть может, я увидел слишком много, чтобы забыть.

— Нет, я так не думаю. — Турман наклонил голову, чтобы видеть его глаза. Дональд глотнул воды, взяв стакан обеими руками. — Чем больше ты видишь, тем сильнее психологическая травма и тем лучше работает препарат. За исключением некоторых людей. Поэтому мы и взяли у тебя пробу.

Дональд посмотрел на свою руку. Пятнышко крови, оставшееся после иглы, прикрывал квадратик марли. Он почувствовал, как внутри него накапливается едкая смесь беспомощности и страха.

— Так вы меня разбудили, чтобы взять пробу?