Страница 34 из 78
В своем уединении Эйнштейн пытался создать общую теорию поля, которая бы заменила квантовую механику. Учитывая успех квантово-механических уравнений, эти попытки Эйнштейна мало интересовали ведущих физиков. Статьи Эйнштейна вскоре стали более популярны в прессе, чем в физическом сообществе.
Оглядываясь назад, можно сказать, что работы Эйнштейна, написанные после Сольвеевского конгресса, оказали мало влияния на науку. Они представляли собой в основном математические упражнения в изучении различных возможностей объединения взаимодействий. Отмечая, что после 1925 года Эйнштейн не создал ни одной серьезной теории, Пайс язвительно писал: «В оставшиеся 30 лет жизни… его слава не уменьшилась бы или даже стала больше, если бы вместо этого он занялся рыбалкой»{70}.
Хотя все физическое сообщество переселилось в королевство вероятностной квантовой реальности, оставив Эйнштейна одиноким обитателем изолированного замка детерминизма, пресса по-прежнему купала его в лучах славы. Он был лохматым гением, знаменитым ученым, выдающимся специалистом, который предсказал искривление света звезд. Он был кем-то вроде церемониального монарха, который уже давно никак не влиял на ход событий. Газетчики гораздо больше интересовались Эйнштейном, чем менее известными учеными, которые на самом деле меняли науку. Каждое из его заявлений по-прежнему широко освещалось в прессе, хотя в значительной степени игнорировалось коллегами.
Ожидание того, что у Эйнштейна все еще остались джокеры в рукаве, сохранялось до конца его жизни. Его теории объединения, созданные в Берлине в конце 1920-х годов, помогли удержать на нем внимание общественности. Отвергнутый большинством ученых физического сообщества, которые все чаще рассматривали его как реликвию, он оставался любимцем журналистов.
Глава 4.
В ПОИСКАХ УНИФИКАЦИИ
Этот Эйнштейн утешал нас тем, что всегда знал, что мы много не знаем. Он доказал нам, что парни, которые считали себя умниками, на самом деле так же глупы, как и все мы… Я думаю, что этот голландец [sic] тихонько посмеивается над всем миром.
В Берлине Эйнштейн пребывал в атмосфере постоянной активной деятельности. Мало того что Берлин был крупным научно-техническим центром, город также стал прибежищем для многих деятелей искусства. Унтер-ден-Линден — главный проспект в центре Берлина — в конце 1920-х годов представлял собой один из наиболее концентрированных культурных центров мира. На улице, растянувшейся от знаменитых Бранденбургских ворот до Берлинского кафедрального собора, Городского дворца и Музейного острова, расположились государственная библиотека, государственная опера и главное здание Берлинского университета.
Хотя инфляция серьезно сказалась на экономике Германии, Берлин блистал великолепием. Город гордился тем, что является самым большим по площади в мире. Строились новые районы с универмагами, ресторанами, джаз-клубами и другими общественными заведениями. Большой популярностью пользовались оперетты. Бертольд Брехт и Курт Вайль искусно смешали оперу с языком улиц и джазовыми мотивами в своем шедевре под названием «Трехгрошовая опера», премьера которой состоялась в Театре на Шиффбауэрдамм в августе 1928 года.
В конце 1927 года Планк покинул Берлинский университет и вышел на пенсию. При содействии Эйнштейна Шрёдингер был приглашен на престижную профессорскую должность. Хотя пребывание в Цюрихе давало много преимуществ, в особенности Шрёдингера прельщала близость к Альпам, он был счастлив получить предложение из Берлина. Эрвин и Энни с радостью переехали в шумную столицу, возвратившись на немецкую землю.
Энни вспоминала то волнующее время: «Берлин был самым замечательным и абсолютно уникальным местом для всех ученых. Они все это знали и очень ценили… Театр и музыка были на высоте, не отставала и наука со всеми научными институтами, а также промышленность. И самый знаменитый коллоквиум… Моему мужу на самом деле все это очень нравилось»{71}.
Живя в столице Германии, Шрёдингер не только стал центральной фигурой в научном сообществе и получил легкий доступ к лекциям и научным дискуссиям, но он также начал приобретать международную известность. Это была всего лишь толика того колоссального внимания, которое уже получил Эйнштейн, но она все же дала ему почувствовать вкус славы.
Например, в июле 1928 года журнал Scientific American опубликовал статью, в которой взгляды Шрёдингера были представлены как каноническая замена боровской модели{72}. New York Times также не обошла вниманием эту новость и проинформировала своих читателей о новой теории Шрёдингера. Сообщалось, что работы Бора устарели так же, как и юбки длиной по щиколотку, и подкованные читатели должны ознакомиться с новой волновой теорией атома, предложенной Шрёдингером.{73}
Пока Шрёдингер купался в лучах славы, Эйнштейн чувствовал, что тяготится ею, за исключением тех случаев, когда она оказывалась полезной для его благотворительных целей или приносила ему дополнительный доход от популярных книг и статей, которые он часто публиковал. Хотя Эйнштейн и считал, что общественность необходимо информировать о научных успехах, все же он сомневался, что большинство людей сможет понять его теории. Наиболее резко он выразил эту мысль сразу после своего визита 1921 года в США, когда обвинил американцев в неотесанности. Его странные выводы о том, почему они так заинтересованы в его работах, породили следующий заголовок в New York Times: «Эйнштейн заявляет, что здесь правят женщины. Ученый считает американских мужчин игрушечными собачками в руках противоположного пола. Люди здесь колоссально скучны».
Газета цитировала Эйнштейна, который выразился в том смысле, что американские женщины «делают все, что модно и популярно, и сейчас совершенно случайно они обратили внимание на персону Эйнштейна… [Эта] тайна непонятного — вот что создает волшебные чары, под которые они попадают». Американские мужчины, с другой стороны, «абсолютно ничем не интересуются»{74}.
Эльзе, напротив, нравилась публичность. И она видела одной из своих ролей создание и продвижение имиджа Эйнштейна. Тем не менее, как она поняла на одной неприятной встрече 31 января 1925 года, общественные деятели часто привлекают к себе внимание сумасшедших. В тот день русская вдова Мари Диксон пробралась в их дом. Размахивая оружием (по одним сведениям, заряженным револьвером, по другим — шляпной булавкой), она пригрозила Эльзе и потребовала встречи с профессором. По сообщениям прессы, Диксон полагала, что Эйнштейн был царским агентом. Ранее она уже угрожала советскому послу во Франции, за что отсидела три недели в тюрьме, а затем была депортирована. После чего она направилась прямиком в Берлин, к Эйнштейну{75}.
Зная, что муж работает в своем кабинете, Эльза пошла на хитрость. Она сказала, что мужа нет дома, и предложила позвонить, когда он появится. Диксон успокоилась и сказала, что зайдет позже. Как только она вышла, Эльза позвонила в полицию. Когда Диксон вернулась, ее уже ждали пять полицейских. После ожесточенной борьбы они арестовали ее и отправили в психиатрическую лечебницу. Все это время Эйнштейн, погруженный в свои теории, спокойно работал у себя в кабинете, даже не подозревая, что Эльза спасла ему жизнь{76}.
Хотя Эйнштейн, возможно, и был в долгу перед своей женой, они часто ссорились. Эльзу выводило из себя отсутствие какого-либо интереса у Альберта к собственному внешнему виду. Он просто ненавидел стричься, и Эльзе приходилось постоянно уговаривать его посидеть спокойно, пока работал парикмахер. Кроме того, Эйнштейн постоянно отказывался носить носки. Учитывая их высокий статус, Эльза хотела, чтобы он хорошо выглядел на фотографиях журналистов, но он вообще не заботился об этом. Поддержание определенного публичного имиджа просто было для него дополнительным грузом, и он предпочитал проводить время наедине со своими проектами. В свою очередь, Эйнштейн часто выражал свое недовольство «глупостью» дорогих нарядов Эльзы{77}.