Страница 3 из 9
А. К.: Что я помню? Радио в консервной банке, сделанное для меня дедом.
М. О.: Это из двух банок? А мы использовали спичечные коробки, чтобы «по телефону» звать друг друга гулять на улицу.
А. К.: Да, такие телефоны мы протягивали из окна в окно девятиэтажного дома. И они работали! Классе в седьмом я придумал более продвинутый вариант – с динамиками и проводами. Это была наша тайная связь. Родители сильно и не ругались, хотя мы налаживали провода с риском для жизни, по внешней стороне дома.
М. О.: Нам было легче в частном секторе, но ниток не хватало.
А. К.: А радио было настоящим. Но корпус из консервной банки. У деда в столовой была своя запасная лежанка – такой будуар охотника. (У них был большой дом на Северном Кавказе, с коврами, шкурами сайгаков, рогами вместо полок.) И этот будуар отгораживался…
М. О.: Повезло же!
В.М.: У меня был маленький молоточек, когда мне было около трех. Дедушка сделал его из дерева, но боек покрасил черной краской, и он выглядел как железный. Я любил ходить и стучать – «ремонтировать» – по заборам, табуреткам.
М. О.: А ваша дочка стучала молоточком по клавишам ксилофона какого-нибудь. Она папина дочка?
В. М.: Да, папина, конечно! Молоточек она использовала по назначению: помогала забивать гвозди. Когда делаем рамки для пчел, я даю ей маленькие гвоздики, дощечку и настоящий (деревянный быстро потерялся) молоточек, чтобы не мешала. Она с удовольствием гвоздики забивает. Штуки две-три, а потом все равно мешать начинает. Ей скоро четыре года! Думаю доверить ей пилу.
Н. Б.: Ежик! Мама подарила мне его на день рождения в пятом классе, потом он учился со мной в двух универах и жил в Сибири. Очень умный.
Г. Ч.: Резиновый, с дырочкой в правом боку?
Н. Б.: Нет, мягкая игрушка.
М. О.: Нельзя ли, Наташа, вашего ежика взять в репетиторы?
Е. З.: О боже, ежик! Он еще жив, курилка? Много он увидел на своем веку…
Т. С.: Пожалуй, Карлсон, которого подарила мне мама года в три, принесла в садик, помню этот момент очень четко. Но лет в восемь я его подарила однокласснице по широте души, о чем жалею до сих пор.
Л. Ш.: Плюшевый мишка. Он так задумчиво рычит и цел до сих пор… моложе меня всего на четыре года!
М. О.: То есть он с вами по жизни?!
Л. Ш.: Ну конешшшшно. После развода родителей, пожив несколько лет с папочкой и мачехой, я переселилась к мамочке и отчиму. С собой я взяла мишку, «Короля Матиуша» в польском издании по-русски и два номера «Юности» со «Звездным билетом» – столько, сколько смогла унести в двух руках…
Ч. Н.: Добрый день, Ольга. В детстве у меня была большая кукла. Большая – это практически в мой детский рост, по плечо почти. Ее звали Инга. Инга появилась у меня в очень сложный период, когда я находилась на грани жизни и смерти. Мне тогда было года четыре с половиной, и этот эпизод я помню очень хорошо. У меня болел живот, и мама повела меня в больницу. Молодая практикантка сказала, что не видит ничего особенного и что я просто капризничаю, потому что разбалованная. Мы вернулись домой, живот болел, я пролежала два дня, а потом, по словам мамы, посинела и перестала подавать признаки жизни. В общем, опуская детали, практикантка проморгала аппендицит, и он, естественно, лопнул. Все решали буквально секунды. Было несколько сложных операций. В силу возраста мне не могли дать взрослую дозу наркоза, чтобы вычистить организм за один прием. После первой операции я должна была прийти в себя, немного окрепнуть, и только потом можно было делать вторую. Я была на грани детских сил, чтобы выносить адскую боль – у меня шрамы на весь живот, и мне приходилось лежать в одном положении, чтобы трубки, торчащие из живота, не выпали и не причинили лишней боли. В этот период и появилась Инга. Она сидела со мной, спала со мной, ела со мной. Все процедуры, которые делали мне, сначала делали Инге. И говорили: «Видишь, Инге не больно, и тебе не будет больно». Уколы, капельницы, перевязки – все это Инга прошла со мной. После второй операции врачи сказали, что мне нужно начинать ходить, чтобы не образовались спайки. Снова была адская боль, я не хотела вставать с кровати, хотела, чтобы меня не трогали. И тогда – о чудо! – я узнала, что Инга умеет ходить. Это была первая советская кукла, которую можно было водить за руку, и она вышагивала маленькими кукольными шажками! Мама говорила, что Инге скучно все время сидеть со мной у кровати, что она хочет погулять. Но без меня ей гулять неинтересно. Ради куклы, которая просто так терпела из-за меня уколы и капельницы, я вставала и шла с ней гулять, чтобы Инга не грустила! Потихонечку мы начали выходить из палаты, потом по коридору прогуливались, а потом и на улицу стали выходить. Врачи удивлялись моему мужеству, а я только теперь понимаю, что мужественной была моя мама, которая придумала всю эту игру и подарила мне Ингу. И да, надо ли говорить, – мы одевались с ней, как сестрички. Мама шила Инге платья, как у меня, заплетала ей такие же ленты в косы, как у меня, вязала ей гольфики и кофточки, как у меня. Я не представляю, как бы перенесла тот больничный период – больше полугода, – если бы не Инга! Я верила, что она тоже пьет таблетки, тоже терпит капельницы, что ей тоже делают уколы! Я верила, что она пришла ко мне в больницу, потому что мои домашние куклы рассказали ей, как мне плохо, и она хотела меня пожалеть. Я могла отказаться выполнять требования врачей, если мне чего-то не хотелось, но не могла отказать «просьбам» Инги выпить таблетку, пойти погулять или на перевязку, потому что все время помнила, что она находится в больнице только ради меня! Ну, вот такая история. Кстати, Инга жива-здорова, мама верит, что когда-нибудь у меня будет дочка, и вот тогда она подарит мою куклу ей.
Почему же нам западают в души те или иные игрушки? А остальные предметы оставляют равнодушными?
Основы игромании. Сколько должно быть игрушек в детской?
– Похожи ли мы на свои игрушки?
– На одну из них – обязательно!
Самая любимая игрушка навсегда остается в памяти, потому что она становится частью личности Ребенка. Те, с кем мы совпадаем, кого любим всей душой, впитываются в само ядро нашей личности, становятся сначала нашим вторым «Я», а потом и нашей сутью, «Я» – первым, настоящим!
Особенность и преимущество первой любимой игрушки заключается в том, что Ребенок может прижимать ее к себе, гладить, укладывать спать, кормить; он носит ее за собой повсюду и требует от взрослых особого отношения к ней, а значит – к себе.
Любимая игрушка – первый тотем Ребенка, выбранный им самим. Но это не символ, который передают юным членам племени, чтобы те поклонялись ему, сопровождая передачу мифами и легендами предыдущих поколений. Миф только формируется, создается в восприятии самого Ребенка. Это один из первых прекрасных личных мифов, которые укрепляют положительную идентичность Ребенка, его «Я».
Самая любимая игрушка не стоит на дальней полке, она в постоянном доступе. Кажется, никто из психологов до сих пор не заметил: значение любимой игрушки в том, что она восполняет сенсорный дефицит, потребность в тактильных, зрительных, слуховых, вкусовых ощущениях, которая нарастает по мере отделения Ребенка от родителей, мамы – прежде всего. Когда контакт с любимыми людьми сокращается по времени, игрушка может служить символической заменой взрослого, вызывать такую же приятную гамму сенсорных переживаний, какую дает взрослый, с единственной и очень важной разницей: игрушка никогда не бросит, не уйдет, не откажется обниматься и не оставит на ночь в темноте. Поэтому она становится сверхценной.