Страница 2 из 77
— Что еще такое, Дженни? — спросил он живо. — Расскажите мне, что случилось.
Мигая затуманившимися глазами, она провела обеими руками по лбу и раскрасневшимся щекам, словно стараясь разогнать свою печаль.
Судья наклонился ближе к Дженни и в утешение потрепал ее по плечу.
— Когда вы просили меня зайти к вам сегодня вечером по дороге домой, вы не сказали, в чем дело. Что такое, Дженни? Что случилось?
Левая рука Дженни бессильно упала на колени. Подняв правую, она махнула ею в сторону красной кирпичной церкви на соседнем участке.
— А что еще могло случиться, Майло? — отвечала она, в унынии понурив голову. — Вам это давно известно.
— Так они опять у вас были? — сказал он, глядя на Дженни и понимающе кивнув головой. — Это самое и случилось, Дженни?
— Да. — На мгновение она утомленно закрыла глаза. — Да, — повторила она. Когда она заговорила снова, ее голос звучал резко и гневно. — Эти самые придиры из церкви Тяжкого Креста просто, кажется, все перепробовали, что только могли придумать, лишь бы наделать мне неприятностей. Все время, что я здесь живу, у меня не было ровно никаких неприятностей с соседями. Миссис Клара Крокмор, что живет в желтом кирпичном доме рядом с моим, такая соседка, что лучше и желать нечего, мы с ней то и дело бываем друг у друга. И Норма Поуп, моя соседка со стороны двора, всегда дарит мне цветы из своего сада, меняется рецептами блюд и уж всегда поделится сплетнями, какие доходят до ее улицы.
Но эти святоши, эти ханжи! Мне кажется, они не успокоятся до тех пор, пока не упрячут меня в тюрьму на всю жизнь или пока не зароют меня в могилу. В прошлый раз — это было после первого числа — они приходили и плели бог знает что про меня и Визи Гудвилли. Тогда они говорили, что грешно и стыдно мне сдавать ему комнату, потому что ночью мы с ним спим под одной кровлей. А теперь они собираются подать жалобу и начальнику полиции в Сэллисоу, и шерифу округа Индианола, и даже самому губернатору штата, чтобы меня арестовали, если я не заставлю Визи немедленно выехать и искать себе жилье в другом месте.
Остановившись и переведя дух, Дженни сложила руки на животе, потом передвинула их повыше.
— Бедный Визи Гудвилли! — Слезы выступили у нее на глазах, когда она произнесла это имя. — Бедный Визи Гудвилли! Другого настоящего дома у него на всем свете нет, а эти святоши хотят, чтобы он отсюда уехал. Всем известно, что это единственное место, которое он может назвать своим домом в те три зимние месяца, когда он не ездит с балаганом и не зарабатывает на жизнь, показываясь публике во вставных номерах. Он даже не знает наверное, остались ли у него в живых какие-нибудь близкие родственники, у которых он мог бы поселиться, а если и разыщет кого-нибудь из дальней родни, то он очень стеснил бы их, поселившись вместе с ними, даже если б он хорошо платил за те три зимние месяца, когда у него мертвый сезон.
А вы знаете, как трудно было бы ему найти подходящую особу, такую же, как он сам, для того, чтобы жениться на ней или хотя бы жить просто так. Прежде всего таких на свете вообще немного, и Визи говорит, что все девушки-лилипутки бывают помолвлены чуть ли не со дня рождения или вскоре после того, да и то не обходится без большой драки между самыми видными семьями, и денег это стоит порядочных. Он говорит, что давно уж бросил попытки сойтись с обыкновенной женщиной. Говорит, иной раз, когда он ездил с балаганом, бывало так, что обыкновенные женщины по секрету оказывали ему внимание, но ни за что не хотели показываться с ним на людях. Бедный Визи Гудвилли! Бедный Визи Гудвилли! Не знаю, что бы он делал, если б я не подружилась с ним. Я очень рада, что родилась общительной и сердечной, иначе некому было бы позаботиться о Визи. Если он такой маленький, это еще не значит, что он не умеет ценить женскую ласку, как всякий другой мужчина.
Дженни стряхнула слезы с ресниц кончиками пальцев.
— Разумеется, все это совершенно верно, — сказал судья Рэйни. — Но что же случилось сегодня? Вы мне так и не рассказали.
— Майло, вот уже целый год так идет, раз за разом, не одно, так другое. Эти ханжи прикидываются, будто бы они такие уж набожные, а сами чего только не делают и не говорят исподтишка, лишь бы выселить меня из моего дома. Каждый раз как они со мной про это толкуют, они твердят, будто бог им внушил забрать мой участок и возвести на нем пристройку для воскресной школы и что я будто бы оскверняю то, что ими уже заранее предназначено для святой цели. Они изо всех сил стараются меня уверить, будто бы все, что я делаю, грешно и стыдно. Я им сколько раз говорила: если им нужен мой дом, могут его забрать, только пусть заплатят мне мою цену. А они не хотят платить ни единого доллара. Говорят, если я их послушаюсь, то они обратят меня в свою веру и спасут мою душу, тогда я могу передать дом и участок церкви Тяжкого Креста, не беспокоясь насчет будущей жизни.
Было время, когда я ходила в церковь и считалась доброй методисткой, но никто не заставлял меня отдать все, что я имею, и даже сам методистский проповедник не обещал спасти мою душу авансом, если я передам все свое имущество церкви. После того я ходила одно время на проповеди в церковь Истинной Веры и иногда опускала в кружку четверть доллара. Но как-то священник пригласил меня прогуляться с ним в лесу. И только мы вошли в лес, как он схватил меня, задрал мне юбку и сказал, что если я ему угожу, то мне не понадобится больше опускать деньги в церковную кружку. А во всем остальном и методисты и сторонники Истинной Веры обращались со мной по-честному, но только я уже научилась не смешивать религию с личной жизнью и с тех пор больше ни в чью церковь не хожу.
— Дженни, — напомнил ей судья Рэйни, — о чем же на сей раз говорили с вами эти люди из церкви Тяжкого Креста?
— Сейчас скажу, Майло, — ответила она. — Мне только надо было к этому подвести, вот теперь я как раз и начинаю. Всем в нашем городе известно, что я бедная женщина пожилых лет и заработать на пропитание мне нечем, как только сдавая комнаты, и родных у меня нет ни души, не на кого опереться. Кроме этого дома, у меня на всем свете нет ничего, и такая женщина, как я, только самой себе обязана тем, что имеет свой угол на старости лет. Я им владею вот уже двадцать лет и всегда берегла и прижимала каждый доллар с тех самых пор, как молоденькой девушкой начала зарабатывать себе на хлеб. А как стала немного постарше и половчее да начала получше разбираться в жизни, тут уж и деньги пошли копиться побыстрей и я выплатила долг по закладной и теперь могу владеть домом и участком безвозбранно и беспошлинно.
И ведь я здесь поселилась гораздо раньше, чем эти крикуны-проповедники обратились к богу и построили свою церковь впритык к моему участку. Если кто имеет право жаловаться, так это я. Сами знаете, они построили эту церковь так близко к моему дому, что с утра до вечера у меня в кухне совсем темно. Я не побоюсь открыть рот и сказать, что стыдно и грешно этим святошам выкидывать такие штуки.
Телефон в прихожей зазвонил резко и пронзительно, так что эхо пошло отдаваться по всему дому. Он все еще звонил, когда Бетти Вудраф выбежала на лестницу из своей комнаты на втором этаже.
Как всегда в это время дня, на Бетти были черные вельветовые брюки, яркий облегающий свитер и белые туфли без каблуков. Это была стройная девушка лет двадцати четырех, среднего роста, державшаяся очень прямо, с твердой округлой грудью и пышными светлыми волосами. Рот у нее был крупный, с полными губами, и, когда она улыбалась, ее синие глаза блестели ярче и живей. Что бы на ней ни было надето, юбка или штаны, все это сидело хорошо и было старательно подобрано к ее слегка загорелой коже и золотистым волосам. Она выглядела моложе своих лет и, думая, что это прибавит ей солидности, надевала большие очки в темной оправе, выходя из дому. Мужчины, с которыми она знакомилась, обычно бывали приятно поражены ее серьезным и ученым видом и почти всегда спрашивали, не учительница ли она.
Бетти Вудраф целый год пробыла учительницей в городской школе Сэллисоу, первом ее месте после окончания колледжа, и все это время жила в доме Дженни Ройстер. Школьный совет остался доволен ее педагогическими талантами, и ей предложили продлить договор на второй год. Однако она отклонила это предложение, ответив, что, по ее мнению, она не подходит для профессии педагога.