Под барабанный бой

Острие кинжала все глубже проникало в тело, вызывая нестерпимую боль. Разум восставал против насилия, молодой здоровый организм отвергал смерть. Но зуав стиснул зубы, чтобы не стонать. «Сейчас наступит конец», — подумал он. Но палач неожиданно убрал нож, проговорив что-то по-немецки. В ту же минуту Франкур почувствовал, что его никто не держит. Черные тени возвратились на свои места.

— Вы — один из самых смелых людей, которых я когда-либо видел, — произнес главарь по-французски. — Нечасто встретишь человека, без страха смотрящего в лицо смерти.

Сердце капрала бешено колотилось; глядя на своих мучителей в упор, он произнес приглушенным голосом:

— Что вы хотите от меня?

— Повиновения!

— Повторяю: нет! Я сделал выбор — и вам не сломить моей воли!

— Я сомну вашу железную выдержку, как соломинку! У меня есть средство… для этого.

— Попробуйте! Но мой ответ будет: да здравствует король! Да здравствует Виктор-Эммануил!

— Есть нечто сильнее смерти…

Главарь «Тюгенбунда» сделал паузу.

— Например, любовь…

Капрал удивленно посмотрел на него.

С видом человека, уверенного в своей победе, заговорщик повернулся к безмолвно сидящим черным плащам и приказал:

— Приведите…

Франкур не расслышал, кого.

Двое поднялись и, шурша плащами, скрылись за дверью. У капрала защемило сердце от недоброго предчувствия. Дверь отворилась, и в камеру вошла стройная молодая женщина в сопровождении двух черных силуэтов.

Франкур вскрикнул от неожиданности и, громыхая цепями, кинулся навстречу.

— Беттина! О, мерзавцы!

— Франкур! Дорогой Франкур… Вы здесь!

Ее красивое лицо было бледно, в огромных глазах стояли слезы. Девушка, протянув руки, шагнула к зуаву, но бандиты грубо остановили ее.

— Мерзавцы! Бандиты! — кричал зуав. — Что вы задумали?

Юную итальянку подтолкнули к председателю. Тот медленно поднес кинжал к горлу Беттины и посмотрел на зуава.

— Если вы не выполните мою волю, я убью ее на ваших глазах… Еще секунда… Ведь вы ее любите, не так ли?

Негодяй слегка надавил на рукоятку, острие кинжала вонзилось в нежную кожу. Девушка вскрикнула. На белоснежный кружевной воротник скатилась капелька крови.

Несчастный зуав заметался в бессилии.

— Сжальтесь! Пощадите ее! — молил он.

— Вы подчинитесь? Соглашайтесь, или я убью ее.

От колоссального напряжения тело капрала судорожно дернулось. Тупая боль сжала виски и затылок стальным обручем, глаза заволокло кровавой пеленой, и молодой человек потерял сознание.

Очнувшись, он увидел прекрасное лицо, склонившееся над ним.

— Беттина! Дорогая Беттина! Это не сон, мы снова вместе?

Юная красавица грустно улыбнулась. Франкур неотрывно смотрел на девушку, которая, стоя на коленях, прикладывала что-то холодное и мокрое к его лбу. Наш герой хотел прикоснуться к ее руке, звякнула цепь. Он вспомнил, где находится и что его ждет.

— О, если бы только я один страдал и подвергался смертельной опасности… Но вы! Дьявол!

Черные силуэты исчезли, и в камере оставались лишь двое пленников. Палачи придумали для них самую изощренную пытку — человеческим достоинством и любовью, пытку, которую могли выдержать лишь самые благородные и мужественные сердца. Бандиты рассчитывали, что Франкур, поняв, что навсегда потеряет ту, которую так сильно любит, изменит решение.

Сколько времени влюбленным дано провести вместе? Может, несколько часов… может быть, день… А что потом?

Вдруг Франкур в отчаянии заломил руки.

— Они хотели заставить меня участвовать в убийстве короля! Я отказался! Предлагали в награду миллион — я не принял его. Тогда мне пригрозили смертью, и я с честью был готов умереть. Теперь они хотят ценой вашей жизни заставить меня совершить ужасное преступление!

— Вы не обидитесь, если я спрошу? Не засомневались ли вы в какой-то момент?

— Пока речь шла о моей жизни — нет! Но когда привели вас…

— Моя жизнь имеет ту же цену, что и ваша. Умереть за родину — счастье. Я умру, как моя мать и как многие другие женщины, ставшие жертвами австрийских оккупантов. Король Сардинии — символ свободной Италии. Поэтому да здравствует король!

— Но я хочу, чтобы вы жили, Беттина! Я люблю вас, люблю больше всего на свете! Больше полка, больше знамени… Да, любовь к вам дороже моей собственной чести и достоинства. Я не могу допустить, чтобы они уничтожили красоту. Вы должны жить!

— Не говорите так! Ваша любовь мне дорога так же, как и честь.

— О Беттина! Так прекрасно находиться подле вас! Жизнь — счастье, когда вы рядом.

— Мимолетные мечты солдата! У нашей любви нет будущего… Она обречена захлебнуться в крови и слезах. Недолговечна, как те чудесные цветы, которые распускаются всего на один день, восхищая всех своей красотой и ароматом.

— Но почему мы должны быть жертвами обстоятельств, безвольно подчиняться судьбе? Ни вы, ни я не сделали ничего дурного в своей жизни, никому не причинили зла! За что Провидение наказывает нас?

— Друг мой, нас преследует не судьба, а ненависть могущественных людей, чьи преступные планы мы столько раз разрушали.

— По отношению ко мне это справедливо, я признаю. Но как случилось, что их жертвой стали вы, живущая во дворце Амальфи, как королева?

— Последнее время меня стали подозревать… Наверное, потому, что плохо удавалось скрывать радость при известиях о победах французских войск в Ломбардии. А когда те двое — глава «Тюгенбунда» и мажордом — погибли от вашей руки, подозрения превратились в уверенность. Бандиты догадались, что это я помогла вам бежать из дворца. В день, когда состоялся торжественный въезд французских войск в Милан, заговорщики лишили меня свободы. Я не знаю даже названия города, в котором мы с вами находимся. Возможно, Плезанс или Кремона, а может быть, Брешиа… Им стало известно о чувстве, которое нас связывает, и они рассчитывают, что вы станете его рабом. Но мы не должны позволить осквернить нашу любовь преступлением!

— Но как вы очутились среди убийц и изменников родины?

Видя, что девушка колеблется, он ласково поцеловал ее руку, которую держал в своей.

— Прошу вас, говорите, любимая моя!

Девушка помогла Франкуру сесть и, отодвинув цепи, взяла его руки в свои.

— Вы сказали, — начала она, — что во дворце Амальфи я жила, как королева. А знаете ли вы, что эта королева не имеет никакого состояния, а была и остается беднее всех крестьян Ломбардии. После подавления восстания в Брешии все наше имущество было захвачено австрийскими солдафонами. Мой дядя, граф ди Сан-Жермано, приютил мою мать и меня.

— Граф ди Сан-Жермано? Отец того негодяя, которого мы взяли в плен?

— Нет, его дядя…

— Значит, этот бандит…

— Мой кузен[137]. После шести месяцев мучений моя несчастная мать умерла от боли и стыда. Я осталась одна. Меня воспитывали из милости, любили по обязанности… Все, кроме дочери графа, кузины Берты. Воплощенная доброта, она стала мне родной сестрой. Мы росли вместе: Берта, я и Стефано, так звали нашего кузена, такого же бедного сироту, как и я. Два года тому назад Берта вышла замуж за Фабиано Гандольфини, молодого патриция из Милана, богатого и красивого, патриота в душе. Вскоре у них родился ребенок. Счастье семьи омрачила внезапная смерть графа ди Сан-Жермано. Берта, ее муж и я были потрясены случившимся. Стефано, казалось, скорбел вместе с нами.

— Вы сказали «казалось»?

— Да! Сейчас для меня очевидно, что Стефано убил своего благодетеля. Здоровье Берты, подорванное переживаниями об отце, стало слабеть. По совету врачей она вместе с мужем и ребенком переехала на ферму Сан-Пьетро, родовое поместье Сан-Жермано. Я продолжала жить во дворце, выполняя обязанности по хозяйству. Вскоре мне стало известно, что мой кузен, чья фамилия восходит к древнему итальянскому роду, общается с австрийскими пособниками, борющимися против патриотов. Пользуясь подземными переходами, тайниками и подслушивающими устройствами, я проникла в ужасные планы Стефано и его сообщников. Но что я могла сделать? Проводя время то в замке, то на ферме — всего лишь дюжина лье отделяет Милан от Палестро, — я продолжала тайные наблюдения. Потом началась война. Ошеломительные победы французов в Монтебелло и Палестро, их стремительное продвижение вперед напугали австрийцев. Они закрыли Милан — ни войти, ни выйти. Я очень беспокоилась за Берту, Фабиано и малыша, зная, что они находятся в центре военных действий. Наконец мне удалось выбраться из Милана и приехать на ферму.

137

Кузен, кузина — двоюродные брат, сестра кого-либо.