Страница 46 из 56
Как уже отмечалось ранее, в сознании людей часто закрепляются устойчивые образы, не имеющие отношения к реальности. Один из подобных образов относится и к вопросу представления о Боге. На самом деле неудивительно, что обыкновенный человек, далекий от религии или же соприкасающийся с ней лишь время от времени, с трудом способен ответить на многие вопросы, касающиеся сложнейших вопросов, над которыми до сих пор бьется богословская наука. Незнание, в свою очередь, приводит к неверным представлениям. Именно такое положение вещей характерно для темы, которую мы рассмотрим в этой главе.
Наш миф посвящен тем суждениям, которые зачастую высказываются в отношении Бога и разных религиозных направлений. В обычной жизни люди руководствуются простыми принципами, полагая, что существует «мой» или «наш» бог, то есть бог веры моего народа, а также существуют другие боги, то есть боги других народов или других вер. Принцип до крайности простой и понятный для любого обывателя. В реальной жизни подобные суждения так и выражаются, когда, обращаясь к протестантам, утверждают: «вы верите в другого бога». Или возле протестантской церкви слышишь: «это не христианский храм». Откуда берется такой подход и почему он так распространен среди людей, по сути далеких от вопросов религии?
Простота и распространенность, скорее всего, объясняются его древностью и привычностью. В данном подходе хорошо заметна его тождественность языческим представлениям о Высшем мире. Период язычества характерен практически для всех народов, поэтому определенные схемы и подходы, опирающиеся на опыт языческой религии, весьма ощутимо присутствуют и в современных представлениях. Языческие боги стихий представляли собой своеобразную небесную иерархию. Причем у каждого народа была своя иерархия, распространяющая свою власть на определенную территорию. При пересечении границ человек должен был решать вопрос «договора» с чужими богами. Подобные представления привнесли в язычество довольно терпимое отношение к иноверцам, что наглядно было продемонстрировано, например, в Римской империи. В то же время любая война превращалась в битву богов, из которой победителем выходил сильнейший. В качестве иллюстрации можно вспомнить один из эпизодов войны Ассирии с Древним Израилем, описанный в Библии и относящийся к IX веку до Р.Х. Потерпев очередное поражение, «Слуги царя Сирийского сказали ему: Бог их есть Бог гор, поэтому они одолели нас; если же мы сразимся с ними на равнине, то верно одолеем их» (3 Цар 20: 23). В этом отрывке наглядно иллюстрируется и территориальное позиционирование древними своих богов, и «божественная» подоплека войны в представлении языческой религии.
Почему все же в описываемом нами подходе явно прослеживается именно языческое влияние? Просто потому, что другая существовавшая альтернатива просто исключает подобное отношение. Позиция иудаизма, долго и трудно постигаемая еврейским народом и позже перешедшая в христианство и ислам, в принципе исключает возможность «другого бога». «Другого» не существует, есть лишь Единый и Истинный Бог. Либо что-то может производить Его антипод — сатана, который не равен Богу, но с Его соизволения может послать искушение или испытание людям. Кстати, именно эта позиция в свое время спровоцировала гонения на христиан. Вполне демократичные в вопросах религии римляне не смогли понять принципиальной позиции ранних христиан и сочли их серьезной угрозой своей государственности. Хотя парадокс ситуации заключался еще и в том, что христиане вовсе не мыслили себя в качестве врагов Рима. Просто их вера не позволяла поклоняться несуществующим богам.
Таким образом, очевидно, что в христианстве «другого» бога быть не может. В таком случае необходимо разобраться, является ли протестантство христианством и, вообще, что такое христианство?
Некогда такими же вопросами задалась раннехристианская церковь. Ситуация первых трех веков была до крайности наряжена не только гонениями со стороны государства, о которых мы уже упомянули, но и внутренней ситуацией, связанной с различными ересями, то есть учениями, искажающими учение Иисуса Христа. Основная проблема заключалась в том, что трудно было разобраться, какими границами следует очертить христианство и где проходит та черта, до которой оно еще «христианство», а после уже нет. Ситуация осложнялась и тем, что ясных и общепринятых богословских позиций еще выработано не было, все было в процессе. Более того, по сути, еще не было основной книги христианства — Нового Завета, который находился в стадии формирования и был принят в окончательном варианте только к IV веку. Вместе с этим церковь располагалась на большой территории, и многочисленные общины не всегда имели тесное общение с метрополиями и не всегда могли быстро получить ответ на те или иные вопросы. В этой ситуации понадобилось простое и эффективное средство для определения сути христианства. Оно было разработано и оформилось в виде Символа Веры. По времени первые символы возникают к IV веку, но есть предположения, что наиболее ранние формы появились во II веке. В частности, это полагают в отношении так называемого Апостольского Символа Веры. Это наиболее простой вариант Символа, вот его текст:
«Верую в Бога, Отца Всемогущего, Творца неба и земли, И в Иисуса Христа, Единого Его Сына, Господа нашего, Который был зачат от Духа Святого, родился от Марии Девы, страдал при Понтии Пилате, был распят, умер и погребен, сошел в ад, в третий день воскрес из мертвых, восшел на небеса, сидит одесную Бога Отца Всемогущего, оттуда придет судить живых и мертвых. Верую в Духа Святого, Святую Вселенскую Церковь, святых общение, оставление грехов, воскресение плоти, жизнь вечную. Аминь».
По традиции считается, что он был провозглашен апостолами во время первого Иерусалимского собора, проходившего примерно в 50 году, но это утверждение не находит исторических подтверждений. Формула Символа Веры стала своеобразным «несокращаемым минимумом» христианства и позволила определять понятие ереси — все, что так или иначе нарушало хоть одно из его положений, уже не могло считаться христианством. Несмотря на то что Символ не является панацеей во всех без исключения ситуациях, его появление стало важнейшей вехой развития христианского богословия. И в наши дни принадлежность к христианству той или иной религиозной традиции может определяться соответствием символу веры. При этом, конечно, мы не затрагиваем апологетического диалога между конфессиями. Решать, кто из них ближе к Истине, задача совершенно другого исследования.
Таким образом, мы приходим к выводу, что христианство есть сообщество довольно разнообразных традиций, объединенных единым стержнем соответствия основным положениям учения Иисуса Христа. Причем немаловажную роль в этом играет именно культурная составляющая. Для примера попробуем расположить три основные христианские конфессии на воображаемой карте народов мира. Получится, что католичество распространено в основном среди народов, говорящих на романских языках, то есть объединенных общей культурой. Протестантство — среди народов, говорящих на германских языках. Православие — среди тех, кто также в свое время приобщился к византийскому наследию. Пример, конечно, очень упрощенный, но показательный.
Итак, идея «другого бога» решилась. Все разновидности христианства объединены верой в одного Бога, но имеют разные формы и традиции поклонения Ему. Если, опять же, не затрагивать вопросы апологетики, то данный вариант вполне удовлетворителен для ответа на поставленную в начале главы задачу. В таком случае можем ли мы видеть реальные плоды общехристианского сосуществования? Безусловно. Одним из ярких примеров является факт сотрудничества конфессий в международных организациях, таких как ООН, ЮНЕСКО, ОБСЕ и других. К сожалению, приходится констатировать, что на уровне крупных международных христианских организаций, таких как Всемирный Совет Церквей, этот вид сотрудничества встречает больше трений. Именно в них обостряются богословские дискуссии, которые препятствуют диалогу. И тем не менее взаимное сотрудничество до сих пор оставалось для мирового христианства одной из основных тем. Некогда один из известных христианских богословов Блаженный Августин выразил основную идею христианства следующими словами: «В главном — единство, во второстепенном — свобода, а во всем — любовь». Августину тогда пришлось быть в эпицентре серьезнейших споров, где христиане решали, кто прав. Суть спора заключалась в отношении отступивших от веры, когда не понятно, нужна ли суровость или снисхождение. В ответ на эту ситуацию он провозгласил этот принцип. Бескомпромиссная позиция не всегда ведет к правде. Видимо, Августин хорошо это понимал.