Страница 3 из 12
Да нет, я хорошо помнил все, чему неправильный монах учил меня на берегу Меконга, но одно дело – знать некий принцип поведения, и совсем другое – уметь применить его на практике, да не к другим, что всегда легко, а к собственной любимой персоне.
Той самой, которой, кстати, на самом деле не существует.
– То, что происходило здесь год назад, – продолжал брат Пон, пока мы шагали по джунглям, а я пытался отстраниться от заполнявших меня под горлышко чувств вроде разочарования и тревоги, – изменило тебя, позволило тебе вступить на путь к свободе. Только оно больше тебе не нужно.
– Это как?
– А вот смотри – некий человек, убегая от погони, добрался до глубокой реки. Желая избежать смерти, он нарубил деревьев, связал плот и переправился на другой берег. После этого он подумал так: «Да, ведь только благодаря этому плоту я ушел от опасности, и он был мне очень полезен». И решив, что плот всегда может пригодиться, он взгромоздил его себе на плечи и пошел дальше… Понятно все или нужно объяснить?
– Понятно, – проворчал я, ощущая, как настроение мое понемногу улучшается. – Неужели мне больше не придется заниматься тем, что я так любил в Тхам Пу? Метла… Ведра для воды… лопата… грязные простыни…
– То, что ты начал шутить – хороший знак, – брат Пон похлопал меня по плечу. – Переживать не стоит, для тебя найдутся занятия не менее занимательные, хотя и не столь творческие, как визит в банк, например.
И он язвительно захихикал, а я споткнулся второй раз, теперь вообще непонятно обо что.
До города нас подбросил таец на новеньком «Мерседесе», облаченный в дорогой, с иголочки костюм-тройку. Что подобный тип делал в этих краях, я даже представить не мог, но при виде двух людей в монашеских одеждах и с сумками для подаяния он повел себя как надлежит буддисту.
В результате мы прокатились с ветерком и добрались до Нонгкхая за каких-то пятнадцать минут.
– Автобус на Чиангмай, на который у меня есть билеты, будет только в шесть, – сказал брат Пон. – Так что у нас есть время немного прогуляться и попутно заняться кое-чем полезным…
– Чиангмай? – изумился я.
В этом городе, столице Северного Таиланда, я никогда не был, хотя несколько раз собирался.
Накатило желание еще раз спросить, куда и зачем мы едем, но я сдержался. Я прекрасно знал, что монах не ответит, и не просто проигнорирует мой вопрос, а еще и отпустит едкое замечание по поводу любопытства и упрямства отдельных типов, с которыми ему приходится иметь дело.
– Расскажи мне, как и что ты практиковал за этот год и что ты помнишь из моего учения, – велел брат Пон, и мы неспешно двинулись по узким улочкам в сторону Меконга.
Я собрался с мыслями и начал излагать.
Наверняка монах прекрасно видел и осознавал, чего я стою на данный момент, и повествование мое было нужно не столько ему, сколько мне самому, чтобы упорядочить воспоминания и освежить мысли.
Мир как страдание, тяжелые путы, что привязывают нас к нему.
Средство освобождения, не самое простое, но доступное каждому…
Человек как поток восприятия, состоящий из пяти струй – телесные ощущения, эмоции, мысли, события и осознавание.
Три базовых аффекта, что привязывают нас к Сансаре, – невежество, алчность, ненависть.
Двенадцать звеньев цепи взаимозависимого происхождения, от слепца до старика, несущего на спине мертвеца, от невежества до дряхлости и смерти.
Поток дхарм, мгновенных вспышек-образов, внутри «трубы» из которых мы путешествуем по жизни, плывем через время, словно изображение на кинопленке, в каждые два соседних момента вроде бы одинаковое, но изменяющееся с постоянной неизбежностью.
Все это знание помогало мне даже в самые тяжелые моменты – а куда без них!? – смотреть на жизнь немножко под другим углом, воспринимать ее более продуктивным и интересным образом.
– Неплохо, – одобрил брат Пон, и я уже собрался преисполниться гордости, как по ушам ударил визг тормозов.
Меня обдало волной горячего воздуха, и я обнаружил, что стою на проезжей части, в каком-то полуметре от меня замер осевший на нос грузовик, шины которого едва не дымятся. Парнишка за рулем вытаращил глаза так, что стал напоминать героя японского мультика, сжатые на руле пальцы побелели.
Горло мое пересохло, и я с усилием сглотнул; накатила волна холода.
Еще немного, еще чуть-чуть, и меня бы просто размазало…
– Смерть помнит о тебе, – прошептал брат Пон, склонившись к моему уху. – Вспоминай и ты о ней.
Он благосклонно кивнул водителю и, взяв меня за локоть, потащил дальше. Отпустило меня только шагов через двадцать, я сообразил, что весь дрожу, а пот льется со лба и настоящие струйки текут по бокам и спине.
Когда мы пришли на автостанцию, меня еще потряхивало от воспоминаний о той аварии, которой не случилось лишь чудом.
– Ты теперь странствующий монах, – заявил брат Пон, когда мы уселись под навесом. – И вести себя должен соответствующим образом. На женщин не пялиться. Улыбаться и благодарить за то, что тебе дают…
– Но я же не понимаю, что они говорят, и не умею раздавать благословения! – возразил я. – Да и какой я монах, вы же знаете…
– Послушник, – уточнил он. – Все видят, что ты фаранг, и многого от тебя не ждут. Спокойствие и уверенность – вот что нужно.
Да уж, легко сказать!
Откуда спокойствие, если рядом брат Пон, способный во всякий момент отмочить по моему адресу какую угодно шутку?
Где взять уверенность, если я в один миг остался вообще без всего, без денег, телефона и документов, да еще и отправляюсь непонятно куда, неведомо зачем и неизвестно на какой срок?
Подкатил автобус с табличкой «Чиангмай» на лобовом стекле, и мы поднялись с сидений. Водитель встретил нас уважительным ваи, а на протянутые братом Поном билеты даже не взглянул, просто рукой махнул.
Наши места оказались посреди салона, с левой стороны.
– Ну вот, – заявил монах. – Уселись, теперь можно и делом заняться. А ну-ка… Осознавай себя полностью!
– Вы имеете в виду смрити? – с неохотой уточнил я.
Брат Пон говорил о практике «полного осознавания», подразумевающей не только тотальное самонаблюдение – за положением тела в пространстве, сокращением мышц, дыханием, эмоциями, мыслями и событиями, но и классификацию каждого мгновения как приятного, неприятного или нейтрального.
В вате Тхам Пу я выполнял ее не без успеха, но в Паттайе после нескольких попыток забросил.
– Именно, – подтвердил брат Пон.
– Прямо тут? Здесь же люди? – я нервно оглянулся.
Салон заполнился почти наполовину – несколько американских туристов, ржавших так, что стекла дрожали, пара девиц деревенского вида, наверняка собравшихся в большой город на заработки, пожилая пара с кучей сумок, пакетов и даже чемоданов.
– Да? Какие люди? – брат Пон деланно удивился. – Образы людей, созданные твоим сознанием. Просто отодвинь их в сторону, перестань уделять им внимание. Приступай.
Я вздохнул и покорился.
В первый момент я смог осознать лишь то, что ужасно стесняюсь, ощущаю такую неловкость, будто обмочился посреди банкета. Затем дело пошло веселее, я погрузился в процесс и даже начал получать от него удовольствие.
В какой-то момент осознал, что мы едем и что за окнами мелькают пейзажи Нонгкхая.
– Хорошо, достаточно, – сказал брат Пон. – Теперь кое-что новое… растворение в пустоте… Закрой глаза и слушай, что я тебе буду говорить.
Я опустил веки и откинулся на спинку кресла, стараясь не обращать внимания на щебетание девиц, что сидели сразу за нами, и на реплики американцев, оравших на весь автобус.
Водитель выбрал этот момент, чтобы включить кино для пассажиров – телеэкраны, общим числом два, вспыхнули разом, динамики взвыли так, что я едва не подпрыгнул, а на экране появилась заставка «Двадцатый век фокс» и первые кадры «Крепкого орешка» в тайской озвучке.
Брат Пон хихикнул.
– Привыкай. Теперь ты будешь учиться не в покое вата, а вот таким образом… Глаза закрой… Представь себя, можно без одежды, можно в чем угодно…