Страница 129 из 153
Солнце нещадно пекло "прожаренные до костей", исполосованные, покрытые незаживающими шрамами и язвами спины невольников. Понурые, голодные, доведенные "до крайнего предела возможных человеческих страданий" рабы сидели на лавках судна под яркими, нещадно палящими лучами. Из одежды на людях были лишь ветхие набедренные повязки, и цепи, которыми каждый из них был прикован друг к другу. На руках и на груди каждого несчастного гребца были заметны тавра — знаки выжженные каленым железом. У многих на лицах присутствовали следы пыток и издевательств — отрезанные уши, носы, страшно рассеченные лица. Вокруг гребцов стоял невыносимо сильный запах испарений фекалий. Со всех сторон сквозь скрип цепей доносились тяжелыё стоны избитых и проклятья изнеможенных каторжников.
Васька Сокол с трудом продрал глаза от полудрёмы, поерзал на скамье обильно политой его кровью и потом. Погремел ржавыми звеньями тяжелой цепи, и в очередной раз удостоверился — они были на месте. Невольник поднял изможденное, обросшее волосами лицо, и стал внимательно осматривать корабль. Он увидел людей, поднимающихся на палубу вместе с капитаном. Каторжник удивлённо присвистнул. Он давно не видел такого довольного, улыбчивого капитана. Его черные, хитрые глаза хищно блестели. Казалось, он готов был растелиться перед троицей неизвестных посетителей, как будто они были из свиты самого султана.
Али-паша шёл чуть впереди процессии, красноречиво махал руками, суетился, с удовольствием рассказывал уважаемым гостям всевозможные забавные истории, зачастую придумываемые им тут же на ходу.
Появившиеся пассажиры не были похожи на предыдущих гостей, которые ранее арендовали каюты или покупали места для грузов в трюме "Золотого павлина". Уважаемые (И видно очень богатые) незнакомцы вели себя на палубе галеры так, как будто шли с экскурсией по царским палатам или по залу старинного дворца. Они смотрели на всё — "широко открытыми глазами". Удивленно вскидывали руки. Громко задавали вопросы.
Первым из них был степенный молодой купец, скорее всего знатный турок или перс. Его надменная походка выражалась в важности, медлительности и уверенной поступи по палубе судна. Разноцветные, дорогие камни играли на его белой одежде всеми цветами радуги. Порой казалось, что он весь искриться на солнце.
Вторым, среди гостей, был совсем молодой рыжий юнец в непонятной, пятнистой одежде с зеленым небольшим, мужицким мешком за плечами. Отпуская направо и налево веселые шуточки, сверкая на солнце огненной шевелюрой, он неторопливо шествовал между своими приятелями.
— Скорее всего, это был... это был... это был — непонятно кто. — Васька так и не смог определить, кем являлся этот молодец. С горящими глазами и идиотской улыбкой он повсюду пытался засунуть свой конопатый нос. На все увиденные диковинки корабля он громко с выражением восклицал по-турецки — О вай-вай! И-и-йим, саолун! (Примечание автора. Отлично, очень хорошо, спасибо.) Вон, малец скользким взглядом оценил места расположение охранников. Там, осмотрел крепление цепей в кольцах. А теперь, зачем-то попрыгал по палубе, и прислушался к скрипу досок. Громким криком удивления молодец оценил величину больших пушек выглядывающих из люков черной галеры.
Ну, а третий, в дорогой, серебреной кольчуге, с двумя мечами за спиной, похожий на русского былинного витязя или татарского батыра привлек внимание Васьки больше всех. Похоже, он был охранником турка. Этого обличенного в серебро воителя Васька знал очень хорошо. Ещё бы... Это был его старый, боевой товарищ Силантий Ракитин. Не раз и не два этого расфуфыренного увальня Васька спасал от неминуемой смерти. Последний раз они с другом виделись в тюрьме, когда их связанных, еле живых тащили в сторону невольничьего рынка на продажу. А сейчас старый друг-товарищ важно шествовал за молодым дворянином и его неизвестным спутником. Причем, на раба, этот разодетый красавец, явно не походил. А значит, занимал высокую должность у неизвестного иноземца.
У Сокола внезапно вспыхнул огонёк надежды на освобождение. Он разгорелся и воскресил в памяти всё прежнее, далекое, милое, навеки утраченное. Переживания радостно взбодрили кровь каторжника, и погнали его волнами по венам. Сердце Васьки вдруг гулко застучало. Тяжелые мысли вихрем понеслись в голове. Еще раз, внимательно осмотрев гостей, он облизал потрескавшиеся от солнца губы и со всей дури заорал. — Силантий-юшка! Невольник перевел взгляд в сторону молниеносно стартовавших в его сторону охранников и, испугавшись наказания, продолжил свой вопль. — Нет, более силы терпеть! Помогите! Дайте же воды, ироды!
Гости резко обернулись на звук голоса. Седой турок, что-то залепетал по-своему и громко засмеялся. Рыжий насторожился, по волчьи ощетинился, как будто приготовился к прыжку. Васька встретился глазами с Силантием. Тот увидел своего старого, боевого товарища.
К строптивому, проклятому гяуру подбежал потурнак и стал нещадно стегать плеткой с сыромятным ремнём провинившегося раба. Сокол заорал от боли. Сильно попало и двум его товарищам сидевшим рядом с ним на одной лавке. Гости застрекотав что-то по своему, непринужденно повернулись и продолжили свой путь в сторону пассажирских кают как ни в чем небывало.
— Узнал! Узнал, меня, чертушка! — радостно пронеслось в голове у Васьки. После чего сознание раба растворилось в огне боли, и он потерял сознание.
* * *
Огромное, красновато-сизое солнце не торопясь закатилось за горизонт, оставив на бескрайней глади моря след игристой, золотистой, широкой россыпи. Подрумянилась закатом светлая цепь горных вершин. У самых приступов берега водная гладь была уже непроглядно черной. В приближающихся вечерних сумерках, в последних лучах заката зеленел, постепенно бледнея, восток. На темном небе просыпались и медленно появлялись первые звезды, одна другой светлее. С запада резкими рывками свежий ветер гнал пенистые волны. Пониже каменных башен и минаретов, в засыпающем городе и пристани кое-где мерцали огоньки. Мулла давно закончил свою песню. На галере всё стихло. С берега были слышны только собачий лай и позднее пение петухов. Часовые на корме и на носу судна, примостившись в защищенных от ветра местах, начали дремать. В тесных и душных каютах захрапели янычары. На нижней палубе время от времени позвякивали кандалами во сне невольники.
— Павел Александрович, вы не спите? — серебристый воин потихоньку вошел в каюту и негромко обратился к дремлющему Пехоте.
— Заснешь, тут с тобой! Шумишь, как боров в хлеву, — Пашка недовольно заворчал, подымаясь с постели. — Давай, голубь сребристый, рассказывай, что там с твоим знакомым? Или ты думаешь, я не понял кому кричал этот горластый невольник?
— Товарищ мой давний, Васька Сокол. С детства с ним вместе. Даже в полон в одно время попали. Они, всей ватажкой просят у меня помощи. Побег ночью готовят. Силушки грит терпеть нету. Измучились все.
— А, что подождать немного нельзя? Вот, вернется Алексей из Порт-Ройала. Быстро соберем ребят в Таганово. И всех тут поставим на уши.
— Нет, сказывают, завтра с раннего утра, семерых смертью пытать будут. Нож потаенный нашли у одного. Так, что сегодня ночью спасать надо.
— Интересно, девки пляшут! — Пашка выдохнул удивлённо. — Вот так новость! И главное Алексей ушёл, вернется только к утру! То есть если, что случиться, например какая-нибудь заварушка, то подмоги не будет. Да, и отступать некуда. — Он с сожалением посмотрел на стену, на которой за Рязанцевым закрылся межвременной портал.
— И опять! — Недовольно пробурчал человек "самой мирной профессии на Земле". — Я толком не вооружен. — Пехота заскрипел зубами. — Говорил же себе, надо взять оружия больше. — Он решительно потянулся за своими вещами. А это, что? — Крохи... Так, с гулькин нос. — Расстроенный мальчонка открыл мешок и сосредоточенно начал в нём копаться. — Только на жучков да бабочек охотиться.
— Ладно, докладывай, что тебе удалось узнать у твоего друга? — Десантник перестал недовольно бурчать себе под нос. Он вытащил из мешка какой-то сверток и стал его разматывать.