Влечение

Девушка громко сглатывает, затем, немного помедлив, пытается убрать мою руку от своего рта, и я дарю ей возможность говорить.

- Хочешь сказать, что не любишь своего брата? – с сомнением в голосе интересуется шатенка. Поднапрягшись, она старается отпрянуть, но я продолжаю грубой хваткой удерживать ее подле себя, нож я все-таки опускаю.

- Люблю, ведь он единственный, кто сумел понять меня, пусть при этом полностью и не разделяя моих взглядов. Но, - с благоговением вдыхаю запах ее спутанных густых волос, - я достаточно умен, чтобы подрассчитать все заранее и не допустить ситуаций, которые могли бы завести меня в тупик.

- Ты не можешь предугадать все исходы, Райли. Рано или поздно… тебя поймают.

- Но мы-то с тобой знаем, как сильно ты этого не хочешь, - шепчу Петерсон на ухо, на что детектив принимается усиленно брыкаться.

(Ким Петерсон)

- Ты ничего обо мне не знаешь, - огрызнувшись, повторно стараюсь вырваться, но любая моя попытка венчается провалом. Я слишком ослабла.

Возле моего уха раздается тяжелый вздох снисхождения, и я с ужасом ощущаю, как холодная сталь вновь прикасается к моему телу. Не издавая ни звука, томно рассматривая мое тело, Райли бережно вспарывает кожу на правом плече, но я не хочу более кричать. Зажмурившись и стиснув зубы, я заставляю себя стерпеть боль. По щекам стекают невидимые слезы, ведь… настоящих уже почти не осталось.

- Я знаю о тебе все… - нашептывает Моллиган, целуя место пореза, - ведь ты как открытая книга, пусть и стараешься скрыть свое истинное «я» под неприступной маской сурового детектива-одиночки. Ты вся как на ладони, Ким.

Когда нож оказывается на достаточном расстоянии от моей шеи, я предпринимаю жалкую попытку добраться до него, но этот шанс оказывается последним. Потеряв терпение, Райли резким порывистым движением опрокидывает меня на пол, приложив головой об пол. С губ слетает тяжелый выдох, и на мгновение я прикрываю глаза, почувствовав приступ тошноты. Тупая настойчивая боль волнами разливается по моему затылку. Я понимаю, что не слышу ничего, кроме оглушающего звона, застывшего в ушах, который пугает меня ничуть не меньше, чем томное терзающее чувство, наполнившее голову. Поборов желание сдаться и дать себе провалиться в небытие, заставляю свои веки подняться, и первое, что открывается моему взору – ехидный оскал Моллигана. Схватив меня за горло – требовательно, грубо, но все же щадяще – мужчина нетерпеливо стягивает с меня остатки уже почти вышедшей из негодности одежды. Мое тело достаточно истощено, дабы лишить меня возможности сопротивляться, поэтому все, что мне остается – прикрыть глаза и смириться.

Но могу ли я назвать это смирением?

Отчего-то я уже не чувствую боли. Жадные поспешные поцелуи Райли, оставленные на моих посиневших ключицах, а затем на груди и животе, вызывают мурашки, которые, уверена, не остаются незамеченными. Ему нравится моя готовность отдаться ему. Нравятся мои жалкие старания спастись. Думаю, мы оба понимаем, что все эти попытки – лишь формальность.

Стокгольмский синдром? Или же проще назвать меня несчастной кретинкой, которая умудрилась влюбиться в психопата. Его опасность…. Хитрый оскал вкупе с самонадеянной усмешкой….сильные точеные черты лица и… совершенно дьявольские, но столь притягательные и выразительные серо-голубые глаза, видящие меня насквозь. Я влюблена в Райли Моллигана, но не в ту сущность, что так прочно сидит в его теле.

Или же…?

Избавь Творец его от этой самой сущности – смог бы он оставить столь глубокий отпечаток в моем сердце?

Через несколько секунд мой слух все же приходит в норму, а головная боль, вызванная ударом о деревянный дощатый пол, мало-помалу стихает. Мужские руки похабно исследуют мое тело, вызывая новые болезненные ощущения, и, вскоре добравшись до бедер, переворачивают меня, заставив встать на четвереньки. Обманутая собственной наивностью, я начинаю сопротивляться, но, как и ожидалось, Райли с легкостью входит в меня сзади, кажется, даже не заметив моего недовольства.

Острая боль, вызванная небрежными, почти звериными толчками, заставляет меня зажмуриться. Пальцы медленно сжимаются в кулаки, но я не позволяю себе проронить ни звука. Я больше не покажу ему, что мне больно.

Мужчина одной рукой цепко хватает меня за волосы, не давая моему лицу обрушиться на пол, вторая же – свободная – ладонь принимается сжимать свежую рану, украшающую плечо. Прикрыв глаза, переполненные горькими слезами, отчего-то я мысленно переношусь в чертов пикап, в котором еще совсем недавно задыхалась от собственных стонов удовольствия, пока Райли пользовался моей слабостью. Окунувшись в красочные воспоминания, я позволяю себе забыться. Рык отчаяния, а после и слабые всхлипывания срываются с моих уст, и, к моему удивлению, Моллиган, видимо, услышав их, вынуждает себя остановиться, слишком неожиданно, слишком резко, будто с испугом. Выйдя из меня, шатен ловко разворачивает мое тело, и я сквозь соленую пелену встречаюсь с его озабоченным, встревоженным взглядом, который вызывает во мне немое недопонимание.

Неприкрытая забота проскальзывает на лице мужчины, и что-то внутри меня надрывается, когда я вижу его таким. Новая волна истерики накрывает меня с головой, и, сама того не заметив, я оказываюсь в объятиях Райли, одолеваемая дрожью.

- Тшш, - успокаивает Моллиган, нежно целуя меня в макушку. – Ты же знаешь, как я люблю тебя, Ким. Ты особенная.

Мужские пальцы каются моего затылка, и я вздрагиваю, ощутив жгучий укол. Позже я обнаруживаю кровь на его руках, но она не заботит меня так, как перемена в настроении Райли, как те слова, что он произнес вслух. В несколько мгновений слезы на моих щеках высыхают, и я отнимаю лицо от груди Моллигана, чтобы вновь взглянуть в глаза, в которых вижу ту самую неподдельную нежность и обожание, которые разгадала тогда в пикапе - несколько дней назад. Что-то неведомое подталкивает меня, и я подаюсь вперед. Наши губы встречаются в поцелуе, сперва осторожном, будто неуверенном, но вскоре он перерастает в жгучий и ненасытный, как и моя чертова наивность, с которой я верю в то, что и в Райли Моллигане есть что-то хорошее. Я и не замечаю, как оказываюсь сидящей на мужчине, и теперь это столь странное, пожалуй, больное и не менее сдержанное соитие вызывает во мне только наслаждение.

Я больна. Больна им, как и он болен мной. Нездоровое влечение, которое заставляет меня отдаваться смерти, а его - играть с судьбой. Я не хочу умирать, но…его красота, гибкий ум, хитрость и страсть, которые каким-то совершенно необъяснимым образом сочетаются с обожанием и любовью, что наполняют его речи обо мне, поцелуи, оставляющие сладкие следы на моем теле, движения, с которыми он берет меня, - все это сводит с ума. Я боюсь уйти так же, как боюсь остаться и умереть от его рук, рук человека, который заполнил пустоту в моем сердце. Человека, благодаря которому я сумела понять саму себя, увидеть свое истинное «я». Его одержимость мною… чувствуя ее, я желаю быть его единственной, но понимаю, что Моллиган не способен на любовь в традиционном смысле этого слова.

Так что же в итоге мне остается делать?

(Крис Нильсон)

Вырвавшись из дома – уже во второй раз – я порываюсь в лес, не думая ни о чем, кроме как о том, что должна бежать. Бежать так долго, насколько хватит сил и… храбрости. На улицу давно обрушился сумрак, поэтому, быстро перебирая ногами, я почти не вижу земли, едва освещенной лунным светом сквозь густые ветки деревьев, и едва ли не через каждые 5-6 шагов спотыкаюсь, боясь угодить к кому-нибудь в нору. Дыхание быстро сбивается, но я отчаянно заставляю себя бежать дальше – до тех пор, пока, всё-таки упав, не понимаю, что погони нет и, кажется, не было.